 |
Десур Мастан Свамигал Бхакти Раса Патигам 9 глава
|
|
|
|
В середине 1940-х гг. у самадхи матери [Раманы Махарши] была большая церемония. Собралась огромная толпа людей. Чтобы защитить Бхагавана от натиска толпы, вокруг места, где он сидел, поставили деревянное ограждение.
Усевшись, Шри Бхагаван прошептал из-за своего заграждения Алагамме, сидевшей на корточках рядом с ним: «Смотри, мама, они связали твоего сына и посадили в эту тюрьму!»
В тот раз, когда Шри Бхагаван дал Индире мантру, он спросил меня о здоровье моего зятя – он знал, что его здоровье беспокоит меня уже несколько месяцев. Я воспринял это как знак того, что я должен рассказать ему обо всех своих заботах и тревогах.
Шри Бхагаван посмотрел мне прямо в лицо, а потом с огромным состраданием и с нежностью в голосе сказал: «Почему ты не можешь быть как я? Ты же знаешь, как я жил, когда только пришел в Тируваннамалай. Было время, когда я ходил по всему городу и просил еды. Я тогда хранил молчание. Я проходил по улице, ненадолго останавливаясь перед домами. Я стоял и негромко хлопал в ладоши. Если никто не выходил, я шел дальше. Всю еду, которую мы добывали с моими товарищами, мы смешивали в одну массу и съедали каждый по порции. Мы ели раз в день. А теперь посмотри, как внешне всё изменилось, какие здания здесь построили. Вокруг меня вырос ашрам, но я остался таким же, как и был. Только солнце встает, а потом снова заходит. Для меня ничто больше не меняется. Так и ты – во всех превратностях судьбы, в счастье и в несчастье, будь как я, и каждый раз, когда тебя что-то гнетет или печалит, вспоминай обо мне».
Эти исполненные милости слова Шри Бхагавана с тех пор никогда не покидали меня. Они оберегают меня, как талисман, от всех жизненных невзгод.
|
|
|
Однажды утром Шри Бхагаван отметил, что ему понравился вкус канджи [138](рисовой каши), которую преподнес ему преданный из Малабара. Шри Бхагаван добавил, что вкус канджи станет лучше, если есть ее с авьялом – блюдом из смеси овощей. Поскольку Шри Бхагаван сказал, что ему нравится это блюдо, я попросил сарвадхикари организовать приготовление канджи и авьяла прямо в ашраме, и он любезно согласился, пообещав организовать это в течение трех дней.
16 июня 1941 г. на кухне кипела работа. Свет горел с самого раннего утра. Для работниц кухни облегчили правила ашрама, чтобы они могли работать с трех часов утра вместе с мужчинами. Шри Бхагаван один раз переступил порог кухни, заглянул туда и дал указания. Что же там готовили? Канджи и авьял. Эта новость разлетелась, как лесной пожар. Когда все расселись в столовой для завтрака, столовая выглядела празднично. Всем преданным раздали особые чашки. Главными блюдами были канджи и авьял. Шри Бхагаван руководил раздачей, показывая нам, как правильно отхлебывать канджи с авьялом. Вопреки обыкновению, эти блюда раздавали снова и снова, в неограниченных количествах. Шри Бхагаван сказал, что, дабы воздать должное этим особым блюдам, мы должны какое-то время воздержаться от кофе. Сам Бхагаван даже не стал пить свой кашаям (лекарственный напиток), чтобы съесть побольше канджи. Очень немногие из нас не ударили лицом в грязь и воздержались от кофе, а остальным, разумеется, подали кофе.
Когда преданные выходили из столовой, Шри Бхагаван повернулся ко мне и сказал: «Кажется, это ты затеял сегодняшнюю стряпню – значит, ты должен съесть столько же, сколько я, чтобы всё было по справедливости».
Он попросил еще несколько чашек.
Я запротестовал, сказав, что мой желудок уже переполнен, но Шри Бхагаван успокоил меня: «Не бойся, тебе не станет плохо. Через полчаса всё переварится, и тебе захочется есть пуще прежнего».
|
|
|
Произнеся эти ободряющие слова, Шри Бхагаван выпил еще две чашки, и когда я следовал его примеру, смотрел на меня своими сияющими глазами. Когда я закончил, Шри Бхагаван улыбнулся одобрительно и сказал: «Вот и хорошо!»
Он буквально сиял, излучая милость. Это было поистине зрелище богов!
Я должен сказать, что Шри Бхагаван питал отвращение к стимулирующим напиткам, таким как кофе и чай, и всегда предпочитал воду. Во время общих трапез ему подавали кофе, чтобы другие люди, в отличие от него, любившие кофе, могли под этим предлогом потакать своей привычке. Шри Бхагавана устроил бы один стакан воды. Я должен также отметить, что, когда Шри Бхагаван был в столовой, он пил воду только после еды. Он пил воду и в другое время, например, когда возвращался с горы и хотел пить, но в столовой он не прикасался к воде, пока не заканчивал есть.
В защиту этой привычки Шри Бхагаван иногда цитировал шлоку, в которой превозносятся достоинства воды:
При нарушениях пищеварения вода действует как лекарство. Когда нарушений нет, вода служит тонизирующим средством. Вода в конце трапезы служит нектаром. Однако в начале трапезы вода действует как яд.
Похоже, Шри Бхагаван разделял эти убеждения, поскольку позже перевел эту шлоку на телугу.
В другой раз Шри Бхагаван вспоминал шлоку, в которой превозносятся достоинства пахты:
Пахта, смешанная с кардамоном, имбирем, лимонным соком, с добавлением соли – изысканное лакомство даже для Индры [верховного бога].
Сам Шри Бхагаван любил жидкую пахту, приготовленную вышеописанным способом, и всегда сопротивлялся всем попыткам работников кухни добавлять в нее меньше воды. Однажды я присоединился к движению поваров против разбавления пахты, заметив Шри Бхагавану за обедом, что он получает недостаточно питательную пищу из-за того, что его пахта слишком сильно разбавлена водой. Он сразу же ответил со смехом: «А, ты хочешь, чтобы я ел створоженное молоко! Тогда мне не нужен будет письменный стол!»
Увидев мое недоумение, он пояснил: «Мой желудок уже достаточно тяжел. Если я буду следовать твоим рекомендациям, мой живот вырастет до размеров письменного стола».
Шри Бхагаван также перевел шлоку о пахте на телугу.
|
|
|
Всем нам понравился завтрак с канджи, но радостнее всего было видеть, с каким удовольствием Шри Бхагаван поглощал эту пищу в больших количествах. Когда Шри Бхагаван в то утро вернулся с горы, я написал и показал ему два стиха на телугу под названием «Амритапанам» («Нектарный напиток»):
Люди не любят пить канджи.
Но сегодня, милостью Шри Бхагавана, я пил канджи с авьялом.
Это именно то, что называют амритой (нектаром)!
Раньше ты делил холодный рис и канджи со своими друзьями-пастухами.
Сравнится ли с этим их вкус?
Позже ты пировал в доме Видуры, вкушая канджи.
Сравнится ли с этим его вкус, о Господь?
Похоже, Шри Бхагавану понравились эти стихи. Он читал их вслух и с явным удовольствием объяснял, о чем они. Он рассказал историю о том, как Шри Кришна в Хастинапуре (Дели) предпочел гостить в скромном жилище Видуры и отказался от королевского ужина, который устраивал Дурьодхана. Войдя в дом Видуры, Кришна попросил канджи. Шри Кришна так любил канджи, что, когда его наливали ему в ладони, он выставлял еще две руки, чтобы ни капли не пролилось мимо. Шри Бхагаван также сообщил нам, что в штате Керала канджи пьют все – и принц, и крестьянин, и богач, и бедняк. Богатые добавляют в него особые ингредиенты, но сама основа одна и та же.
В день моего отъезда случилось нечто невероятное. Была суббота. В понедельник мне нужно было быть в колледже, поэтому я хотел уехать в полдень. Собрав вещи, я пошел к Шри Бхагавану, простерся перед ним и попросил разрешения уехать. Во все предыдущие разы Шри Бхагаван либо говорил: «Хорошо, езжай», либо молча кивал головой. На этот раз Шри Бхагаван сказал: «Занятия в колледже начинаются в понедельник. Зачем тебе уезжать сейчас?»
Ни секунды не раздумывая, я ответил: «Я не поеду сейчас. Я остаюсь», и отменил все свои планы насчет отъезда.
Всю первую половину дня он был особенно добр ко мне и обучал меня алфавиту языка малаялам, что стоило ему большого труда. В тот вечер, перед тем как подниматься на гору, я снова спросил, могу ли я уехать вечерним поездом. Он спросил, прямой ли это поезд.
|
|
|
«Нет, – ответил я, – он идет до Катпади».
«В таком случае, – сказал Шри Бхагаван, – зачем тебе ночевать на вокзале в Катпади? Почему не здесь?»
И я снова отложил свой отъезд. Поезд, отправляющийся рано утром, был последней возможностью попасть в колледж вовремя. Около пяти утра я пришел к Шри Бхагавану на даршан. Увидев меня, он сразу же спросил, позавтракал ли я. Я ответил, что позавтракал.
«Ты готов к отъезду?»
«Да», – ответил я и совершил простирание.
Когда я поднялся и взглянул на него, я увидел, что выражение его лица полностью изменилось. Его глаза были широко открыты, взгляд неподвижен – он словно смотрел сквозь меня в бесконечность. Я никогда раньше не видел, чтобы Шри Бхагаван так смотрел. Я чувствовал себя Арджуной на вишварупа - сандаршане [139]. Я был лицом к лицу с истинным божественным величием. Я стоял, зачарованный. Прошло пять минут… десять… Возчик торопил меня.
Я пробормотал: «Прощайте», – но не получил ответа; пристальный взгляд его сияющих глаз оставался таким же неподвижным. Переполненный благоговением и страхом, я вышел из холла… Все говорили, что Шри Бхагаван сделал со мной то, чего никогда ни с кем не делал, и что это предвещает судьбоносную перемену. Через три месяца я понял, что это значит.
У моей жены внезапно начались родовые осложнения, и 23 декабря ее положили в больницу. Ночью она родила мертвого ребенка. В тот же день я отправил телеграмму в ашрам, сообщив о ее состоянии и умоляя Шри Бхагавана о милости, но, к моему удивлению, не получил никакого ответа до 27 декабря. В тот вечер мне сообщили, что ее болезнь перешла в опасную форму. Когда я выходил из дома, чтобы бежать в больницу, мне вручили письмо из ашрама, датированное 26 декабря:
Сегодня получили вашу карточку и показали Шри Бхагавану. Телеграмма была получена 23 числа, ее также показали Шри Бхагавану. В телеграмме была указана неправильная фамилия – Субраманья, и мы не смогли ответить.
Еще до того, как я добрался до больницы, всё было кончено. Когда я пришел, ее тело все еще было теплым, и я не мог поверить, что она умерла, пока врач по моей просьбе не осмотрел ее еще раз и не констатировал смерть. До этого момента я был встревожен, но в ту секунду я почувствовал себя так, словно с моего сознания упала огромная тяжесть. Я погрузился в состояние неземного покоя, я стал совершенно другим человеком… В этот момент око моего сознания открылось навстречу божественному присутствию Шри Бхагавана, и я задрожал от его взгляда, даровавшего мне милость и сладостную безмятежность.
С той минуты я полностью осознавал поддержку Шри Бхагавана. Я могу без тени лукавства сказать, что из всех людей, собравшихся вокруг нее и убитых горем, я был единственным, кто сохранял спокойствие. Я взял на себя все хлопоты. Я изо всех сил старался утешить других. Я действовал, как совершенный механизм. Мое собственное поведение в этот тяжелый момент было для меня величайшим чудом, дарованным мне милостью Шри Бхагавана.
|
|
|
Я сообщил Шри Бхагавану о произошедщем. В тот момент, когда он читал мое письмо, в холле находился один мой коллега. Шри Бхагаван смотрел на письмо тем же долгим, немигающим взглядом, которым смотрел на меня перед моим отъездом.
Я получил много соболезнующих писем, но расскажу только об одном, очень интересном письме, полученном в день кремации. Моя студентка сообщила в своем письме, что она слышала, будто Шри Бхагаван гостит у меня, и спрашивала, можно ли ей прийти и получить его даршан. Это наивное письмо послужило лишним подтверждением того, в чем я и так был убежден, – что Шри Бхагаван был в моем доме в эти дни. Я еще больше уверился в этом после яркого видения во сне, в котором Шри Бхагаван шел по месту погребения, давая подробнейшие инструкции о проведении церемонии.
Конечно же, все знали, что Шри Бхагаван никогда не покидал Тируваннамалай; тем больше я удивился предположению о том, что Шри Бхагаван находится у меня дома. Девятилетняя племянница Сури Нагаммы однажды уговорила меня спросить Шри Бхагавана от ее имени, почему он никогда не выезжает из Тируваннамалая, чтобы навестить своих преданных в разных частях Индии.
Шри Бхагаван ответил, адресуя свой ответ девочке: «Ты хотела увидеть меня и приехала сюда, и поскольку я всегда здесь, ты смогла меня увидеть. Если бы я где-то путешествовал, ты не нашла бы меня здесь. Сюда приезжает много людей. Если бы меня здесь не было, они были бы разочарованы и им бы пришлось уехать ни с чем. И даже если бы я уехал отсюда, откуда ты знаешь, что я когда-нибудь приехал бы к тебе, ведь в Тируваннамалае и в других городах по дороге так много людей, которые хотели бы пригласить меня в гости. Если бы я согласился поехать в гости к тебе, мне пришлось бы согласиться приехать и к ним тоже, и я, возможно, никогда не доехал бы до тебя. И кроме того, все эти люди, которых ты здесь видела, поехали бы вместе со мной. Даже здесь я не могу никуда пойти один, за мной всегда ходит целая толпа».
И он добавил шутливым тоном: «Меня держат в заключении. Здесь моя тюрьма».
В последующие месяцы я очень остро переживал смерть своей жены. Рана в моем сердце не затянулась до того момента, как я вернулся в Раманашрам в июне 1942 г. Придя туда, я вошел в холл и сел в углу. Шри Бхагаван, казалось, не видел меня. Я заметил, что он необычайно молчалив. Он сидел с полузакрытыми глазами, словно в трансе. Вскоре после обеда помощник позвал меня, сказав, что Шри Бхагаван хочет меня видеть. Разумеется, я знал, что Шри Бхагаван в это время будет отдыхать в одиночестве. Когда я оказался в его присутствии, войдя к нему с низко опущенной головой, послышался пронзительный вопль – откуда, я так и не понял. В ту же секунду мое тело отказало мне, и я потерял сознание. Когда я пришел в себя, Шри Бхагаван подозвал меня к себе и усадил у своих ног. Он произнес всего лишь несколько слов, но при этом смотрел на меня своим умиротворяющим взглядом, излучающим милость, и этот взгляд полностью излечил мою душевную рану. Смысл его слов был таким:
«Ты должен избавиться от мысли, что она ушла. Она никуда не ушла. Она пребывает в Самости как Самость. Как она может не существовать? Если бы не было Бога, разве мы могли бы существовать? Точно так же, если бы ее не было – разве существовали бы семья и дети?»
С тех пор я встречался с ним, когда он был один, почти каждый день после обеда, и без стеснения изливал чувства, переполнявшие мое сердце. Шри Бхагаван всегда терпеливо выслушивал меня и произносил пару утешительных слов.
17 июня я пожаловался ему: «Бхагаван, она больше не является мне во сне – даже этого утешения я теперь лишен!»
В ответ на это Шри Бхагаван печально улыбнулся и сказал: «Неужели ты до сих пор находишь утешение в видениях?»
«Да, Бхагаван, – ответил я. – Я был бы лжецом, если бы прятал свои истинные чувства».
Услышав это, Шри Бхагаван вздохнул и замолчал. В ту ночь я лежал на площадке напротив веранды, где он спал. Мне приснился сон, в котором я увидел большое чолтри. Его дверь была приоткрыта. Несколько пожилых брахманов собрались у входа и заглядывали внутрь. Среди них особенно выделялся мой старенький дядя из Бенареса.
Указывая на кого-то, находящегося внутри, он сказал им: «Смотрите на нее, это самая старшая невестка в доме. Это не обычная женщина – она вся из золота».
Когда я услышал эти слова, меня разобрало любопытство. Я встал за спинами этих брахманов и поднялся на цыпочки, чтобы заглянуть туда поверх их голов. Я увидел свою любимую умершую жену. Она сидела на земле, и я мог бы поклясться, что, даже когда она была жива, я никогда не видел ее так живо и отчетливо, как в тот момент. На меня накатила волна блаженства – не знаю, сколько времени я купался в нем, пока на меня не обрушилось осознание того, что это всего лишь сон. Сон! Эта мысль вызвала во мне такое невыносимое чувство горя, которого я никогда до этого не ощущал, даже в самые тяжелые моменты своего траура. Не в силах выдержать это, я сел на постели и увидел Шри Бхагавана, входящего в холл с фонарем в руке. Я сразу же встал и, рыдая, пошел за ним в холл. Было пять часов утра.
Шри Бхагаван, сидя с прямой спиной на своем диване, спросил: «Что с тобой? Тебе что-то приснилось?»
«Да, Бхагаван», – ответил я и с огромным трудом рассказал свой сон.
Он сказал: «Зачем же ты печалишься? Ты хотел увидеть ее во сне, и ты получил это. Ты думал, что оно принесет тебе утешение. Вместо этого оно принесло сокрушительное горе. Иллюзия – это страдание. Только Самость – настоящее счастье».
И, словно чтобы отвлечь меня, он спросил: «Ты не заметил в своем сне еще чего-нибудь, помимо чолтри?»
Я подумал несколько секунд и вспомнил, что рядом текла большая река. Я сказал об этом Шри Бхагавану. Шри Бхагаван заметил, что река могла быть Гангой, а само место – Бенаресом. Это почему-то успокоило меня, груз печали словно упал с моего сердца.
В то утро я получил письмо от того самого дяди из Бенареса. Он напомнил мне о дате ежемесячной церемонии поминок жены и попросил меня вернуться домой к назначенной дате.
Когда я показал это письмо Шри Бхагавану, он сказал: «Это действительно чудо! Сегодня рано утром этот дядя указал на твою жену, и вот он снова указывает на нее в этом письме!»
Этот случай был настоящим чудом, проявлением волшебной милости Шри Бхагавана. После этого я записал в своем дневнике: «Эти разговоры были самыми незабываемыми моментами моей жизни. Они исцелили рану в моем сердце.
* * *
Самость моей Самости! Мое око блуждает от формы к форме, не зная отдыха, но нигде не находит ни истинного интереса, ни удовлетворения, но стоит ему остановить свой взгляд на Тебе, и оно остается с Тобой – навеки.
Мой ум отвлекают тысячи мыслей. Он страдает, испытывая непрекращающиеся муки, но стоит ему подумать о Тебе – и его притягивает Твой образ, подобно магниту. Не в силах сопротивляться притяжению, он обретает в Тебе бесконечный покой.
Мое сердце вечно терзают желания, не давая ему покоя. Порою противоположные чувства, воюющие между собой, разрывают его на части. Но когда ему удается вслепую найти путь к Тебе, буря утихает, и воцаряется покой. Мое сердце снова обретает равновесие и плывет по волнам океана вечного блаженства.
Моя жизнь была подобна бурному потоку, мчащемуся зигзагами по каменистому ущелью, иногда выходя из берегов и затапливая все вокруг, а иногда высыхая и уходя в песок. Она текла без направления, без цели, и лишь когда влилась в Тебя и слилась с Тобой, достигла своей конечной цели, и ее миссия оказалась выполненной.
Ты – мое единственное прибежище!
О моя Божественная Любовь! Люди уходят в леса и в пещеры, чтобы в одиночестве заниматься медитацией, но Ты призвал меня к себе, чтобы я медитировал на Тебя, безусильно, всюду.
Люди отказываются от своего имущества, умерщвляют плоть и совершают тяжелые аскезы, чтобы добиться контроля над собой. Но Ты контролируешь меня – без аскез, без лишений, без страданий.
Люди ищут Учителя и служат ему, желая посвящения в духовную тайну. Но Ты, мой Учитель и Возлюбленный, ищешь меня и служишь мне, чтобы полностью открыть мне Себя.
Люди после многих жизней напряженной борьбы достигают реализации Самости. Но Ты заставил меня реализовать Себя в Тебе – без малейших усилий, здесь и сейчас.
Какое чудо! То, что так тяжело для всех, наилегчайшее для Тебя.
Я не знаю, что другие люди называют любовью. Моя любовь – это лишь служить, страдать и умереть за Тебя.
Я не знаю, что другие люди называют преданностью. Моя преданность – это обращать свой взор лишь к Твоим благословенным стопам и всегда следовать за ними.
Я не знаю, что другие люди называют раем и адом. Мой рай – лишь в Твоей улыбке, а мой ад – лишь в Твоих слезах.
Я не знаю, что другие люди называют жизнью и смертью. Моя жизнь – лишь в Твоем присутствии, а моя смерть – когда Тебя нет рядом.
Я не знаю, что другие люди подразумевают под войной и миром. Моя война – это лишь борьба с препятствиями на пути к Тебе, а мой мир означает наконец прийти к Тебе и навеки припасть к Твоим стопам.
В действительности я не знаю ничего. Я знаю лишь, что Ты для меня – всё.
Это мои собственные робкие слова преданности, прославляющие моего Учителя. Другой преданный-поэт, Муруганар, пропел о Шри Бхагаване:
Люди спорят, имеет Брахман форму или нет, но я видел Брахмана на склонах Аруначалы в виде хрупкого старика. Он ходил нетвердой походкой, опираясь на палочку, широко раскрыв свои лотосные очи и ища души, которые он может спасти. Это не кто иной, как Шри Рамана[140].
Эти строки наилучшим образом описывают воплощенную божественную милость, которой являлся Бхагаван Шри Рамана.
Лакшман Шарма
Преданные, плененные милостью Бхагавана, реагировали на нее по-разному. Муруганар писал стихи, в которых прославлял и благодарил Бхагавана, и поток его вдохновенной поэзии не иссякал до конца его жизни. Мудальяр Патти и Эчамма чувствовали, что должны ежедневно подносить ему пищу, и их служение продолжалось не одно десятилетие. Раманатха Брахмачари с радостью служил преданным Бхагавана, освобождая их от утомительных бытовых забот. Лакшман Шарма, впервые встретившийся с Бхагаваном в конце 1920-х гг., посвятил остаток своей жизни переводу наставлений Бхагавана на санскрит и составлению комментариев к ним на тамильском и английском языках. Лакшман Шарма рассказал о том, как началось его увлечение длиною в жизнь:
Однажды, когда я оказался в святом присутствии Бхагавана, он спросил меня: «Ты читал „Улладу Нарпаду“?»
Я ответил: «Нет, я не умею читать на тамильском».
Я и в самом деле совершенно не знал классического тамильского языка, но в тот момент мне пришло в голову, что это прекрасная возможность изучить его. И я сказал: «Если Бхагаван научит меня, я выучу его»[141].
Несмотря на то что Лакшман Шарма сам был тамилом, он не знал всех грамматических правил литературного тамильского языка. Грамматическая структура литературного тамильского языка отличается от структуры разговорного. Эти различия столь велики, что даже образованные тамилы, не изучавшие специально правила классического письменного тамильского языка, часто испытывают сложности с пониманием классических текстов. Лакшман Шарма хорошо знал санскрит и был знаком с философией веданты, но все же без помощи специалиста не мог прочесть «Улладу Нарпаду» – поэму Бхагавана о природе реальности, состоящую из 42 стихов. Бхагаван согласился давать ему частные уроки литературного тамильского языка и объяснять значения написанных им стихов. Занятия начались с тщательного прочтения «Улладу Нарпаду Анубандхам» – сорока дополнительных стихов к основной поэме, поскольку в них содержались основные принципы учения Бхагавана. Не считая Муруганара, Лакшман Шарма – единственный из всех встреченных мною преданных, кому Бхагаван давал такие серьезные частные уроки, объясняя смысл своих трудов. Благодаря такому личному наставничеству Лакшман Шарма стал наиболее компетентным из всех, кто комментировал труды и философию Бхагавана. Лакшман Шарма рассказывает, как проходили уроки:
Бхагаван начал обучать меня. Мне нужно было, чтобы процесс обучения шел медленно, по одному стиху за раз. Чтобы Бхагаван мог удостовериться, что я в полной мере понял то, что он мне рассказывал, я сочинял стихи на санскрите, в которых передавался смысл каждого стиха. Прежде чем перейти к следующему стиху, я показывал этот стих Бхагавану, чтобы он мог проверить, насколько точно я передал смысл его слов. Если Бхагаван не выражал одобрения, я переделывал стих столько раз, сколько было нужно, пока его не удовлетворял результат. Так я изучил все сорок два стиха и перевел их на санскрит. Проделав эту работу, я обнаружил, что, однажды переведя этот труд, я уже не могу остановиться. Текст «Улладу Нарпаду» полностью завладел мной. Что-то заставляло меня продолжать перерабатывать санскритскую версию снова и снова.
Я показывал каждый переработанный стих Бхагавану и не приступал к следующему, пока не получал его одобрение. Когда я во второй раз дошел до конца этой поэмы из сорока двух стихов, я вернулся к началу и начал заново. Мне было не жалко ни времени, ни усилий, чтобы достичь результата, который я себе наметил: подготовить почти идеальный и точный пересказ этого священного текста на санскрите. Этот санскритский текст получил название «Сат Даршанам» («Видение реальности»).
Когда я редактировал свой перевод, в Раманашрам приехал Шри Капали Шастри, выдающийся представитель школы Кавьякантхи Ганапати Муни. Услышав о санскритском варианте «Улладу Нарпаду», он попросил у Бхагавана разрешения взглянуть на него. Бхагаван разрешил. Читая текст, Капали Шастри указал на неправильный стихотворный размер, образцом для которого послужил размер «Вивекачудамани». Он настаивал на том, что размер неправильный, и стихи были переделаны так, чтобы он остался доволен.
Затем он предложил Бхагавану передать этот санскритский текст Кавьякантхе, жившем в то время в Сирси, недалеко от западного побережья. Капали Шастри получил согласие, и ему дали копию «Сат Даршанам», которую он отвез в Сирси.
Кавьякантха Ганапати Муни не просто просмотрел текст, переданный ему. Он составил собственный пересказ и дал ему то же название, таким образом фактически заменив присланный ему текст. Новую версию прислали Бхагавану, к ней было приложено письмо с извинениями. Казалось, Кавьякантха сознавал, что он поступил неправильно. В письме он пытался загладить свою вину, выражая мне почтение и благодарность за то, что я указал ему направление. Бхагаван дал мне новую версию и зачитал вслух письмо, полученное от Кавьякантхи.
Я должен сказать, что когда впервые увидел эту новую версию, я был буквально очарован ее безупречным стилем, несмотря на то, что местами переводчик явно неправильно понял оригинал Я сразу же сказал, что в целом новое переложение намного лучше, чем любой текст, который я мог бы написать сам.
Я сказал Бхагавану: «Это подошло бы для моей собственной параяны (песнопения священных текстов). Зачем мне улучшать и перерабатывать мою версию?»
Бхагаван, не раздумывая, сделал хункару – решительный жест неодобрения, и сразу же приказал мне возобновить редактирование. Он также попросил меня использовать стихотворный размер с более длинной строкой, чтобы точно передать смысл оригинала[142].
Несмотря на то, что Лакшман Шарма был в восторге от «безупречного стиля» новой версии поэмы, Бхагаван сразу же заметил, что Ганапати Муни исключил многие его утверждения, в которых высказывалась суть адвайты, или затушевал их смысл. Так получилось из-за того, что он использовал стихотворный размер с короткой строкой, позволивший ему выбрасывать слова и идеи, которые ему не нравились. Ганапати Муни, несмотря на горячую преданность Бхагавану, не был согласен с его философией адвайты. Он был последователем философии шакта, в которой считается, что и мир, и индивидуальная душа реальны, а не иллюзорны.
Попросив Лакшмана Шарма переложить эту поэму в стихотворный размер с более длинной строкой, Бхагаван хотел, чтобы не осталось возможностей для неверного истолкования его слов. Лакшман Шарма продолжает:
После того как Ганапати Муни сделал свой собственный перевод «Сат Даршанам», Капали Шастри написал на него комментарий. Вскоре после этого две этих работы были напечатаны и опубликованы под называнием «Сат Даршана Бхашья». Перевод текста и комментариев на английский язык был опубликован позже.
Автор этой книги сделал все возможное, чтобы читатель не понял, что Бхагаван учит адвайте. Такая точка зрения опровергалась всевозможными способами. Этот перевод был составлен таким образом, что казалось, будто Бхагаван не говорил о нереальности этого мира. Бхагаван, как и все учителя адвайты, также учил, что индивидуальная душа иллюзорна. Эти слова были намеренно опущены. Вместо них [Кавьякантха] изложил свои собственные воззрения – что индивидуальная душа в состоянии освобождения продолжает жить как сущность, отдельная от Бога, который есть единая высшая реальность. То, что этого утверждения не может быть в сочинении Бхагавана, знают почти все его ученики.
Об этих и других искажениях, за которыми стояла школа Кавьякантхи, позже сообщили Бхагавану. Он объяснил, что Кавьякантха и его ученики – убежденные последователи культа шакта, и потому не хотят пересказывать сочинения учителей адвайты в их первозданном виде[143].
Лакшман Шарма составлял и пересматривал свои переводы «Улладу Нарпаду» лишь для того, чтобы лучше понять наставления Бхагавана, но когда была опубликована «Сат даршана бхашья», он почувствовал, что необходимо написать и опубликовать комментарии, в которые будут включены разъяснения Бхагавана.
В предисловии к одной из книг Лакшмана Шарма рассказывается, что случилось после этого:
Два или три года он (Лакшман Шарма) много раз пересматривал свой перевод. Бхагаван руководил этой работой и помогал ему. Он всегда ценил его искренние усилия и однажды заметил: «Постоянно выверять свой перевод столько раз – для него это серьезный тапас».
Вначале Лакшман Шарма вовсе не собирался опубликовывать свой перевод «Улладу Нарпаду» на санскрите, поскольку составлял его для себя, и уж тем более не собирался писать никаких длинных истолкований трудов Бхагавана[144]. Однако к концу 1931 г. была опубликована одна книга («Сат даршана бхашья») – подразумевалось, что это комментарий на труды Бхагавана. Когда Лакшман Шарма прочитал ее, он, к своему неудовольствию, обнаружил, что в ней дается очень искаженное истолкование наставлений Бхагавана.
|
|
|
