Идейные основы эсеровского террора

Как известно, свою террористическую деятельность эсеры начали террористическую борьбу еще до «официального» определения задач и места в партийной деятельности. По мнению О.В. Будницкого, причины для этого были психологические - боялись неудачи и поэтому решили принять партийную ответственность лишь за успешный террористический акт. Именно поэтому будущая БО ПСР, как говорилось ранее, возникла как автономная организация и считалась инициативной группой, которая стала частью социалистов-революционеров после 2 апреля 1902 г.

В третьем номере «Революционной России» о терроре достаточно неопределенно: «...пункт о терроре может и должен, при известной формулировке, войти в общую программу партии... Признавая в принципе неизбежность и целесообразность террористической борьбы, партия оставляет за собой право приступить кней тогда, когда, при наличности окружающих условий, она признает это возможным».

После покушения на Д.С. Сипягина в центральном партийном органе появилась статья «Террористический элемент в нашей программе». Статью написал В.М. Чернов приучастии главы Боевой организации (БО) Г.А. Гершуни.

В статье с удовлетворением констатировалось, что «сколько ни высказывали сомнений, сколько возражений ни выставляли против этого способа борьбы партийные догматики, жизнь каждый раз оказывалась сильнее их теоретических предубеждений. Террористические действия оказывались не то что просто «нужными» и «целесообразными», а необходимыми, неизбежными». Террористические акты Чернов считал необходимыми прежде всего как средство защиты, как орудие необходимой самообороны. Причем из текста статьи следовало, что террор, в отличие от землевольческих или народовольческих представлений, рассматривается им как средство самозащиты не партии от действий полиции, шпионов, а как способ самообороны общества от произвола властей. Также в статье говорилось об избиениях демонстрантов, издевательствах над политическими в тюрьмах, «новом» оружии правительства - массовых порках участников беспорядков, обещании министра внутренних дел «залить кровью столицу в ответ на мирные протесты, стрельбе войск по безоружной толпе...». Гарантий от произвола чиновников не давали ни образование, ни происхождение. В этой ситуации террористы могли рассматривать себя как народных заступников и своеобразных гарантов прав российского обывателя. Важно здесь то, что в таком качестве их была готова рассматривать не только значительная часть населения рабочих предместий, но и немалое число завсегдатаев петербургских гостиных.

Другое значение террористических актов - агитационное. Они «будоражат всех, будят самых сонных, самых индифферентных обывателей,...заставляют их политически мыслить хотя бы против их воли. Если обвинительный акт Сипягину в обычное время был бы прочитан тысячами людей, то после террористического акта он будет прочитан десятками тысяч, а стоустая молва распространит его влияние на сотни тысяч, на миллионы». Чернов считал, что террористический «акт» способен изменить взгляды тысяч людей на революционеров и смысл их деятельности вернее, чем месяцы пропаганды.

Очень кратко в статье оценивалось дезорганизирующее воздействие террора на «правящие круги». Сам Чернов, позднее, отмечал, что в его статье дезорганизующее значение террора рассматривалось «не столько как цель, но как результат и то лишь при совокупности известных благоприятных для этого условий. Благоприятной он считал ситуацию, когда правительство «окружает огненное кольцо волнений, демонстраций, сопротивлений властям, бунтов - тогда метко направленные удары, неожиданно сваливающие с ног наиболее ревностных и энергичных столпов реакции, безусловно способны внести в ряды правительственных слуг расстройство и смятение».

О.В. Будницикий считает, что некоторый скептицизм в отношении дезорганизующего воздействия терроризма на власть объяснялся, как учетом опыта истории - цареубийство 1 марта 1881 года привелок консолидации власти - так и довольно обескураживающими последствиями убийства Сипягина - на освободившееся место был назначен В.К.Плеве, который, с точки зрения оппозиции любого толка, был еще хуже. Позднее этот скептицизм настраницах эсеровских изданий сменится иными, более оптимистичными оценками.

В статье Чернова выделяются еще две проблемы, и в дальнейшем находившиеся в центре внимания эсеровских публицистов и идеологов: соотношение терроризма, массового движения и нравственного оправдания политических убийств. И в этой, программной и в ряде других статей, принадлежавших партийным авторам, неизменно подчеркивалось, что «террор не есть какая-то самодовлеющая система борьбы, которая одною собственной внутренней силой должна сломить сопротивление врага и привести его к капитуляции... Террор - лишь один из родов оружия, находящийся в руках одной из частей нашей революционной армии». Террор может быть эффективен лишь во взаимодействии с другими формами борьбы. «Отнюдь не заменить, а лишь дополнить и усилить хотим мы массовую борьбу смелыми ударами боевого авангарда, попадающими в самое сердце вражеского лагеря... мы первые будем протестовать против всякого однобокого, исключительного терроризма».

Естественно возникает вопрос, каким образом партия собирается избежать той опасности, которая в свое время настигла «Народную волю»? Избежать этого, по мнению эсеровских идеологов, можно было только организационным отделением террористической функции партии от других. За партийным руководством оставалось лишь координирование террористической борьбы с другими формами революционной деятельности. «Строгое идейное единство и не менее строгое организационное разделение!». Именно таким требованиям, по мнению Чернова, отвечала современная постановка вопроса о терроре, именно к этому стремилась партия социалистов-революционеров.

Партия определяет время и объекты покушений вся техническая часть, включая подбор исполнителей, находится полностью в ведении БО. Местные комитеты не должны были втягиваться в боевую деятельность.

В статье «Из партийной деятельности», явившейся как бы дополнением к «Террористическому элементу говорилось: «Отводя террору не главенствующую и тем более не исключительную, а лишь вспомогательную, хотя и очень важную роль, партия имела в виду в лице боевой организации создать охранительный отряд, под прикрытием которого возможна более успешная общепартийная созидательная работа». Причем БО действует совершенно самостоятельно, «местные комитеты партии никаких непосредственных сношений с нею не имеют».

В статье цитировались строки из статьи центрального органа немецких социал-демократов, посвященной появлению БО. В ней БО сравнивалась с Исполнительным комитетом «Народной воли». Разницу между ними на страницах социал-демократической газеты видели в том, что во времена ИК «нельзя было серьезно говорить о массовом движении городского и сельского населения» и поэтому партия сконцентрировалась на террористической борьбе. Теперь же «массовое движение пролетариата, крестьян и умственных работников стоит на переднем плане в ряду интересов и образует содержание партийной деятельности».

Стоит отметить тот факт, что первые террористические акты БО не вызывали сочувствия на страницах социал-демократической газеты «Искра». В ней доказывали, что терроризм и массовое движение не совместимы, что террористы «отрываются» от масс, теракты, не приводят к активизации масс, а наоборот вызывают «успокоительное чувство удовлетворенной мести». Критика со стороны социал-демократов заставляла эсеровских идеологов вновь разъяснять свое понимание соотношения терроризма и массового движения.

В ответ на данное заявление эсерами была выпушена статья, в которой говорилось о том, что террор является лишь вспомогательным способом и он должен находится под контролем партийной организации.«Террористические акты должны иметь тесную связь с массовым движением, опираться на нужды этого движения и дополнять его». В статье была предпринята попытка не только дать ответ на «искровскую» критику терроризма, но и показать механизм связи терроризма с нуждами массового движения. Причем в дискуссии в «искровцами» стремился использовать их же тексты. Во время демонстрации и их разгона масса не могла дать отпор полиции. Отпор психологически необходим, так как если его не будет, то это приведет к тому, что демонстрации «утратят свое воспитательное значение» на массу, и приобретут в «ее глазах» «значение опыта, доказывающего полную невозможность открытого сопротивления».

Чернов соглашался «террористическими критиками» в том, что отпор «злодеяниям правительства» должна дать масса. Но Чернов справедливо указывал, что она неготова. Именно неготовность массы только усугубляет психологическую необходимость террористов взять это дело на себя. Масса как бы «декларирует» свое право на защиту, а террористическая группа «реализует» его, «претворяет в жизнь».

Справедливо Чернов возражал против аргумента, что террористическая борьба вызывает у народа пассивность. Он, с удовольствием, цитировал статью Веры Засулич, которая была опубликована в 1890 г. в первом номере «Социал-демократа». В ней говорилось, что «геройская борьба террористов» держала в возбужденном состоянии значительное число «мирных либеральных обывателей, отозвалась на офицерстве и глубоко волновала студенчество». Чернов, делал логичный вывод о том, что беда «народовольцев» заключалась в отсутствии поддержки в массовом рабочем движении, которое прибавлял он «теперь уже есть и растет».

Слабость социал-демократов в дискуссии с эсерами заключалась в том, что они не давали конкретных советов как оказывать сопротивление, ограничиваясь только общими призывами к организованности. Эсеры же утверждали, что существует только два способа отпора либо в «организации вооруженного отпора во время самой демонстрации», либо в «в террористическом акте после полицейской расправы». Но до сих пор «могли отвечать на правительственные зверства только вторым способом».

Социал-демократами, было раскритиковано убийство, ранее нами упоминавшегося, уфимского губернатора Н.М.Богдановича. Его трактовали, как акт мести, которое должно было вызвать у пострадавшей стороны - златоустовских рабочих - чувство удовлетворения, но никак не способствовал росту их революционной активности. Данное утверждение, также было раскритиковано эсерами. В статье «Еще о критиках террористической тактике» пояснялось эсеровское понимание «партийного террористического акта»: это «есть просто обдуманный удар, направленный в один из узловых пунктов системы, с целью расстроить, ослабить, отразить ее физическое или психологическом давление на борющуюся рабочую армию… характер направленного против Богдановича удара был понят даже нашей пресмыкающейся прессой. Не понимать его может только тот, кто не хочет понимать», успех может быть достигнут только синтезом борьбы открыто-массовой, демонстрациями и террорм.

Среди эсеровских идеологов не всегда наблюдалось единство в понимании задач террористической борьбы. У некоторых эсеров мнение не совпадало с линией «Революционной России», или близких в то время к партии людей.

Так например у эсэровского публициста Я.Л. Юделевского было свое понимание террора в отличии от главного «идеолога» социалистов-революционеров В.М. Чернова. Если для Чернова террор - это один из методов борьбы в ряду других способов и его «дезорганизующая» функция не является главной, то для Юделевского террор сопоставим со всеми способами партийной деятельности вместе взятыми. Определение террора он дал в своей статье «Вопросы миросозерцания и тактики русских революционеров»: «Террористическая деятельность с одной стороны, демонстрации, стачки, протесты, петиции и всевозможные волнения, всевозможные манифестации... с другой...ставят себе общей целью вселить ужас и смятение в неприятельском лагере, сделать жизнь правительства невыносимою и заставить его уступить». Юделевский сформулировал задачи для русских революционеров, таким образом, что первенствующая роль террора для их достижения становилась как бы самой очевидной. Русские революционеры должны постоянно нападать и никогда не прерываться. Наступательная функция террора должна стоять на первом месте, а агитационная и оборонительная функции должны иметь «подчиненное значение», так же террор направлен «против варварского политического строя».

Свою «лепту» в трактовку террористического элемента внес В.Л. Бурцев. Статью «Социалисты-революционеры и народовольцы», опубликованную с журнале «Народоволец» Бурцев посвятил критике эсеровских подходов к терроризму, ставя им в пример «Народную волю» - разумеется, по-своему интерпретируя народовольческую стратегию и тактику. Журнал «Народоволец», исходя из названия, априори был направлен на защиту «Народной Воли».

Бурцев считал, что русским революционерам нужно усвоить народовольческий взгляд на террор. Он считал: «…вся тактика русских террористов в данное время, при данных политических условиях нашей родины, заключается в одном желябовском пароле: «жарь!», - все остальное приложится само собою».

Бурцев высоко оценивал пропагандистское воздействие индивидуальных терактов, полагая, что если цель выбрана удачно, дополнительных разъяснений для общества не потребуется. Говоря о покушении Балмашева, Бурцев писал, что раз он «удачно спустил курок по Сипягину, пропаганда его дела перешла из рук его ближайших друзей в миллионы рук тех, кто никогда не знал, но для кого, близки вопросы сипягинской политики. Таким образом, факт так называемого «индивидуального», а не «массового», террора Балмашева оказался связанным бесчисленными нитями с идейной жизнью страны, более тесно связанным, чем десятки самых удачных массовых стачек и демонстраций». Убийства министров действительно производили всероссийкий эффект, а забастовки могли просто остаться неизвестными для широкой публики. В этом Бурцев был недалек от истины.

В итоге Бурцев пришел к выводу, что партии социалистов-революционеров можно рассматривать как «партию с террористическими тенденциями», но не как «террористическую партию». В руках БО террор был «орудием агитации, мести, протеста, но не был террором в прямом смысле этого слова: он никого серьезно не терроризировал, а в этом и должно заключаться его главное значение... Террор должен терроризировать правительство: иначе он не будет террором». Нельзя не отметить тот факт, что именно идеи Бурцева повлияли на «направление» эсеровского террора. Следующими объектами террора стали более «весомые» фигуры, о которых говорилось в первой главе, - министр внутренних дел В.К. Плеве, которого ненавидели как революционеры, потому что он сыграл едва ли не самую главную роль в разгроме «Народной воли», так и либералы, которые считали его противником реформ и великий князь Сергей Александрович. Убийство Плеве, стало кульминацией эсеровского террора и сильнейшим аргументом в пользу террористической тактики. Листовки эсеров, изданные после «казни», появились во многих городах России.

Летом 1905 года в прокламации «Народная революция», изданной ЦК ПСР не без оснований говорилось, что убийство Плеве было после долгого затишья «первое историческое касание раскаленной проволоки революции. Оно знаменовало, что дверь, задержавшая победный ход революционной воли, взорвана усилиями социалистов-революционеров и что туго натянутые нити бессмысленной, продажной, развращенной бюрократии лопнули навсегда, безвозвратно». В прокламации убийство Плеве называлось «вторым приговором» - первый «был вынесен и приведен в исполнение партией «Народной воли», 1-го марта 1881 г.».

В заключение, хотелось бы отметить, что в 1904 г. террористический метод борьбы приобрел массовое значение, стать членом БО эсеров хотел стать каждый «борец за свободу». Стоить заметить, что социал-демократы, критиковавшие на начальном этапе эсеровский террор, сами переняли его. Их критика, объясняется обычным соперничеством между партиями, они старались привлечь на свою сторону больше народа. Террористическая тактика доказала свою эффективность при определенных исторических условиях и обстоятельствах. Различная трактовка понимания террора и его задач, все равно сводилось к тому, что террор был необходим. Раскрыв идейные основы эсеровского террора, следует перейти к следующей его стороне, а именно «религиозности» и «образу» героя, как одних из основополагающих основ, помогающих раскрыть мотивационную сферу эсера-террориста.