7. Придворный времен Клавдия

Вителлий, отец будущего императора, был человек знатный и богатый, начавший свою карьеру блестящими подвигами. Будучи правителем Сирии при очень затруднительных обстоятельствах, он заставил парфянского царя просить свидания с ним и склониться перед римскими орлами. Но с ним случилось то, что случалось со всеми выдающимися людьми этой эпохи: они оставались честными до тех пор, пока обязанности удерживали их в провинции, столичный же воздух портил их.

Вернувшись в Рим при Калигуле, который всерьез считал себя богом, Вителлий первый подал пример обоготворения императора. Он подходил к государю не иначе, как с покрывалом на голове, как подходят к богу, и падал перед ним ниц.

Его влияние увеличилось при Клавдии, при котором он стал чем-то вроде любимца; но за это ему пришлось платить полным раболепством. Клавдий находился в подчинении у своей жены и вольноотпущенников; Вителлий употребил все усилия, чтобы снискать расположение и вольноотпущенников, и жены императора. Он поместил золотые статуи Нарцисса и Палланта среди своих родовых ларов и совершал перед ними богослужение. Что касается Мессалины, то Вителлий добился того, что она в виде величайшей милости дала ему свою туфлю; эту туфлю он благоговейно хранил между туникой и тогой и время от времени вынимал ее и целовал. Впрочем, он оказывал императрице и более существенные услуги. Когда ей вздумалось погубить Валерия Азиатика, сады которого возбуждали в ней зависть, она обвинила его перед Клавдием и Вителлием, бывшими в тот год консулами. Эта странная сцена передана у Тацита (Анналы XI, 3); она производила бы впечатление превосходно написанной комедии, если бы только развязкой этой комедии не была смерть невинного человека. Азиатик защищался с такой энергией, что все присутствующие пришли в волнение; сама Мессалина принуждена была удалиться, чтобы скрыть свои слезы; она, впрочем, имела время, уходя, нагнуться к уху Вителлия и, плача, шепнуть ему, чтобы он не давал пощады обвиняемому. Когда очередь высказать свое суждение дошла до Вителлия, он рассыпался в похвалах Азиатику, напомнил об его общественных заслугах, растроганным голосом говорил о своей дружбе к нему, не оставил без внимания ни одного обстоятельства, которое могло бы внушить сострадание к обвиняемому, и в конце концов дал такое заключение, что Азиатику следует предоставить свободный выбор рода смерти. Клавдий также склонился на сторону этого милостивого решения, и несчастный Азиатик, напутствуемый симпатиями и состраданием всех, вскрыл себе вены.

Блестящее положение, которого добился Вителлий при дворе Клавдия, и которое он старался укрепить постоянной угодливостью, не лишено было также и опасности, и Вителлию нужно было много ловкости, чтобы избегать этих опасностей. Смерть Мессалины явилась одним из таких критических моментов, когда ему пришлось пустить в ход всю свою ловкость. Он находился в носилках Клавдия, в которых тот возвращался из Остии, узнав о дурном поведении своей жены. Положение было очень трудное. Император, казалось, колебался: то он поддавался нежности при воспоминании о своих детях, то вдруг закипал гневом на жену; но все знали, что вспышки его гнева непродолжительны и что одно слово Мессалины может изменить настроение императора. Таким образом, было одинаково опасно и обвинять ее, и защищать. Вителлий сохранял благоразумную сдержанность. Он имел вид человека, ничего не знающего о том, что происходит. А если приходилось говорить, он ограничивался восклицаниями: «Какое преступление! Какой грех! » «Напрасно, — говорит Тацит, — Нарцисс принуждал его разъяснить свое загадочное поведение и ясно высказать, что он думает; он ничего не мог добиться от Вителлия, кроме двусмысленных ответов, которые можно было истолковать как угодно». Прежде чем принять чью-нибудь сторону, Вителлий выжидал, чтобы положение выяснилось, и чтобы гибель Мессалины стала очевидной; но раз он в этом уверился, он уже перестал ее щадить. Вителлий первый примкнул к заступившей ее место Агриппине и без всяких колебаний помогал ей освободиться от друзей и креатур прежней императрицы.

Но кто мог поверить, что этот человек, столь услужливый и преданный, готовый на все, употребивший столько стараний, чтобы заслужить милости императора, не останавливавшийся ни перед чем, чтобы их сохранить, что этот человек не мог избежать доносов. Его обвинили в стремлении захватить императорскую власть, и Клавдий оказался столь недоверчивым, что, не вмешайся в это дело Агриппина, он не задумался бы убить своего лучшего друга.

Вителлий один раз был цензором и три раза консулом, и, когда он умер, сенат постановил оказать ему чрезвычайные почести. На форуме была поставлена статуя Вителлия со следующей подписью: «Он был непоколебимо предан императору». Действительно, в течение его долгой придворной карьеры государи и их любимцы менялись не раз, и лишь преданность Вителлия к каждому из них оставалась неизменной.

(Буассье Г. Оппозиция при. цезарях. СПб., 1993)