Международный конгресс математиков 1978 Г. В хельсинки

 

На конгрессе в Хельсинки 1978 года я был главой советской делегации. И этим закончилась моя работа в области международных отношений. Этому событию была очень рада моя жена.

Однажды М. В. Келдыш сказал мне, что Президент А. П. Александров уважает меня как учёного, но не одобряет некоторых моих взглядов. Наше расхождение во взглядах с А. П. Александровым заключается, по-видимому, в том, что я не нахожусь в услужении у сионистов, а считаю своим долгом вести борьбу с ними как с опасными расистами.

На заседаниях Президиума АН СССР иногда делаются научные сообщения членами Академии наук. За 30 минут докладчик должен рассказать нечто содержательное о своей работе. Задача эта трудная и почти невыполнимая, так как Президиум состоит из представителей самых разных разделов науки. Нужно сказать что-то содержательное и понятное им всем, что вряд ли возможно. Я считаю эти научные сообщения почти бессмысленными.

Думают, что сделать научное сообщение на заседании Президиума почётно. Когда мне было предложено сделать научное сообщение на заседании Президиума, я попытался от этого уклониться и дважды отказывался под разными предлогами. Но, получив третье приглашение, я счёл своей обязанностью согласиться. Жена также настаивала, чтобы я согласился. Ведь имеет же право начальство знать, за что я получаю своё академическое жалованье. Очень тщательно подготовившись, я сделал, на мой взгляд, удачное научное сообщение на заседании Президиума 23 декабря 1977 года. Оно, как положено, было опубликовано «Вестнике Академии наук», а затем перепечатано в научно-популярном журнале «Природа» — по предложению Б. Н. Делоне, члена редакции этого журнала. Борис Николаевич однажды позвонил мне по телефону и сказал: «Мне почему-то прислали Ваш доклад. Ведь это же прелесть. Не согласитесь ли Вы опубликовать его в журнале "Природа"?» Я согласился. Позже доклад этот был опубликован также в журнале «Успехи математических наук» вслед за моим жизнеописанием ⁹.

В нём я кратко изложил свои взгляды на выбор математической проблематики, а затем изложил результаты по оптимизации и дифференциальным играм. Хотя на заседании Президиума там присутствовал Президент, он поручил ведение заседания вице-президенту П. Н. Федосееву, а сам слушал доклад. Несколько позже Федосеев позвонил мне и поблагодарил за интересный доклад, который, как он мне сказал, очень понравился Президенту. Отсюда можно было сделать вывод, что Президент одобряет мою научную деятельность.

Но вот, некоторое время спустя, на заседании Президиума Президент неожиданно для членов Президиума внёс предложение заменить Понтрягина Лаврентьевым в качестве Советского представителя в Международном союзе математиков. В повестке дня этого вопроса не было. Не было согласовано такое действие и с Национальным комитетом советских математиков, председателем которого был И. М. Виноградов.

Боголюбов только спросил Президента, согласован ли этот вопрос с Келдышем. Тот ответил, что нет, но что можно позвонить. Спросил есть ли возражения? Все промолчали. Президент объявил, что решение принято. Келдыш сообщил мне, что Президент ему так и не позвонил. Хочу здесь сказать, И. М. Виноградов и А. П. Александров много лет упорно враждовали между собою, поскольку их взгляды на многое происходящее у нас и за рубежом были слишком несхожи.

В то время академик-секретарь нашего Отделения Боголюбов был очень зол на Виноградова и на меня за то, что мы на предыдущих выборах провели в академики Фаддеева. И можно было подумать, что Боголюбов приложил к этому делу руку, чтобы сделать гадость Виноградову и мне.

В связи с этим Виноградов сделал официальный письменный запрос Боголюбову. Отвечая на этот запрос во время заседания Бюро Отделения, Боголюбов очень раздражённо сказал следующее: «Мы с Лаврентьевым сидели здесь в Отделении и в это время позвонил Александров и спросил меня, не возражаю ли я, если вместо Понтрягина будет назначен Лаврентьев. Я спросил согласия Лаврентьева, он согласился, и я ответил, что не возражаю».

Лаврентьеву в это время было уже 78 лет и он был сильно нездоров. Так что для работы в Исполкоме Международного союза математиков он вовсе не годился. Мы с Виноградовым в спешке стали искать другого кандидата на место нашего представителя в Исполкоме Международного союза математиков и решили, что подойдёт Прохоров. После некоторых уговоров Прохоров согласился. Мы провели его решением Национального комитета и сообщили о своём решении в Президиум.

В начале лета 1978 года я привёз в Париж на заседание Исполкома это решение Национального комитета, а там уже была телеграмма от главного учёного секретаря АН СССР Скрябина о том, что Президиум рекомендует Лаврентьева. Однако Исполком принял предложение Национального комитета и рекомендовал Прохорова на пост вице-президента Международного союза математиков. На Ассамблее перед конгрессом в Хельсинки Прохоров был избран!

Тогда мы ещё не предвидели, сколько неприятностей он нам причинит. За четыре года своего пребывания на посту вице-президента Международного союза математиков Прохоров только один раз съездил на Исполком, не информировал Национальный комитет даже о том, что было ему известно из писем и тормозил проведение тех дел, которые можно было реализовать простой подписью бумаги. Позже на заседании Национального комитета поведение Прохорова было осуждено и объявлено невыполнением поручения Национального комитета. Насколько понимаю, это поведение Прохорова сильно испортило его репутацию в руководящих кругах Академии.

* * *

 

Делегация на Ассамблею союза математиков включала следующих лиц: Владимиров, Жижченко, Погорелов, Прохоров, Яблонский. Я с женой и Жижченко должны были выехать за несколько дней до конгресса, чтобы присутствовать на собрании Исполкома. А делегация на конгресс должна была выехать несколькими днями позже, но до начала конгресса. Жена из-за сердечного приступа не смогла выехать со мной и Жижченко, но приехала несколько позже со всеми участниками конгресса, так как очень беспокоилась за меня. Основания для беспокойства у неё были. Это будет видно из всего того, что нам пришлось пережить в связи с конгрессом 1978 года.

Основная работа по подготовке к конгрессу на этот раз легла на меня, а следовательно, и на мою жену. По сведениям Отделения мы располагали примерно двадцатью делегатскими местами и тридцатью туристами. Задача заключалась в том, чтобы заполнить эти места.

В обычной обстановке этим занимаются Отделение математики и Стекловка. В качество технического помощника Стекловский институт выделил мне Сазонова, который в институте ведал международными отношениями. Живя на даче, я вёл телефонные переговоры с Управлением внешних сношений (УВС) и с различными лицами. При этом мне помогал Сазонов.

Однажды вечером, в июле месяце (конгресс намечен на начало августа), когда подготовка была далеко ещё не закончена, Сазонов позвонил мне и сообщил, что завтра, в субботу, он улетает в Австралию, в собственную командировку, и оставляет вместо себя другое лицо, которое он назвал.

Сазонов и Е. Ф. Мищенко как замдиректора института не предупредили меня о его предстоящем отъезде, так как, по-видимому, боялись, что я могу этому воспрепятствовать. Вновь назначенный Мищенко помощник был не согласован со мной и мне совершенно не известен. Кроме того, у него не было домашнего телефона, так что переговоры с ним были весьма затруднительны.

В ближайший понедельник утром мне позвонили из УВС и с возмущением сказали, как я мог допустить, чтобы Сазонов уехал, а вместо него остался человек, с которым нельзя снестись из-за отсутствия телефона. Я сказал сотруднику УВС, что это сделано было без моего ведома и без моего согласия. Мне пришлось заменить назначенного Мищенко помощника моим ближайшим помощником по институту В. И. Благодатских. Пришлось несколько отложить его отъезд в отпуск. Это была первая неприятность, которую я получил от института в лице Е. Ф. Мищенко.

Из УВС мне сообщили, что не удаётся оформить поездку некоторых наших делегатов, в частности А. В. Погорелова, так как не хватает важных документов, которые должны были быть присланы с места их жительства или работы. Мне пришлось обзванивать различные города Советского Союза, чтобы добиться получения этих бумаг в срок. Об этих документах я звонил не только на работу Погорелова в Харьков, но и к некоторым математикам домой.

Из Харькова позвонили в Стекловку и жаловались, что я в нарушение каких-то правил говорю по телефону о документах, о которых нельзя говорить в открытую. Е. Ф. Мищенко довольно грубо сделал мне по этому поводу замечание, но на него я не обратил внимания.

Документы были всё же добыты. Следующая серьёзная неприятность заключалась в том, что, как мне сообщили из УВС, нам срезали число туристских мест и дали вместо тридцати только десять. Об этом сокращении Отделение должно было знать задолго до начала конгресса, а мне сообщили очень поздно.

Перед своим отъездом в июле в отпуск Жижченко позвонил ко мне, и я спросил его, почему он мне не сказал о сокращении мест. Он сказал, что ему казалось, что это ещё не окончательно. Таким образом, в очень важном вопросе Отделение в лице Жижченко дезинформировало меня.

Я позвонил Кириллину — председателю Комитета по делам науки и техники, и попросил помочь. Хочу сказать, что В. А. Кириллин, находясь на посту председателя ГКНТ, всегда мне помогал, если я обращался к нему. Нам было дано двадцать мест. Но тридцать мест мы всё же не получили. Пришлось сокращать список выезжающих.

Далее. Накануне отъезда на Ассамблею Владимиров и Погорелов узнали в УВС, что документы Яблонского не в порядке и он выехать не может. А у него все денежные документы, в том числе на Владимирова и Погорелова, а сам Яблонский находится на даче. Владимирову и Погорелову пришлось срочно заниматься денежными делами, и они потратили на это целый день. И только к закрытию банка всё успели.

Далее. Яблонский вечером приехал в Москву и позвонил моей жене. Та спросила его, что же он собирается делать как зам. главы делегации? Он спокойно сказал, что поедет опять на дачу, ехать в Хельсинки ему не придётся. Будучи моим заместителем по делегации, он не позаботился вовремя проверить состояние своих документов и вовсе не стремился спешно ехать выполнять свой долг.

Это возмутило мою жену. Она позвонила в ЦК и попросила, чтобы его послали насильно. Всё было срочно сделано, и Яблонскому пришлось срочно выехать. Однако на Ассамблею он не попал. Приехал только на конгресс, но и то уже было хорошо. К тому времени он полностью уже проникся безграничным желанием любой ценой стать академиком. К тому же, приближались выборы в АН СССР. Возникло подозрение, что он действует преднамеренно таким способом, чтобы угодить Боголюбову, который в то время был очень зол на меня и был бы рад, если бы моя деятельность провалилась. Ситуация моей жене показалась чрезвычайно сложной, напряжённой и не случайной, и она выехала ко мне в Хельсинки, будучи сильно больной.

Неожиданным также было поведение А. Б. Жижченко. Перед самым отъездом в Хельсинки он вдруг заявил, что, возможно, он не сможет поехать на конгресс вообще, так как его отец болен. Я сказал ему, если так, то я не поеду тоже. И этого нам не простят! Пришлось ему ехать. Замечу, Жижченко всегда ездил со мной с большой охотой за границу. Итак, мы с ним поехали на Исполком вдвоём и остановились, как обычно, в одном номере гостиницы.

Из-за невероятной эмоциональной и физической перегрузки там ночью со мной произошёл довольно неприятный случай. Я встал, чтобы пойти в туалет, но спросонья заблудился и вышел из номера в коридор. Закрыл дверь и оказался в коридоре, а дверь захлопнулась, так что я уже не мог вернуться обратно. Но это я не сразу понял. Пытаясь сориентироваться, я стал двигаться по коридору. При этом я был в одной ночной рубашке. Когда я понял, что случилось, то, ощупывая стены, наткнулся на какую-то кнопку и нажал её. Услышал звонок. Скоро на этот звонок кто-то пришёл, но я не мог даже назвать свой номер. Забыл его в этот момент. Дежурный по моей фамилии определил номер и помог мне вернуться. Если бы я случайно не наткнулся на кнопку, то попал бы в очень трудное положение...

* * *

 

У нас с женой возникло ощущение, уже там, в Хельсинки, что всё это скопление трудностей возникло не случайно. Оно было создано преднамеренно, чтобы изолировать меня, поставить в условия, при которых участие советских математиков в конгрессе провалилось бы, и обвинить в этом меня. Но этого не произошло.

В Хельсинки среди участников конгресса распространялась многотиражная рукопись, озаглавленная «Положение в советской математике». Значительная часть информации, содержавшейся в ней, заведомо ошибочна и, может быть, преднамеренно лжива, значительная часть сомнительна и трудно проверяема.

Почему уезжающие из Советского Союза несут такую информацию за границу? На это, как я думаю, есть две причины. Первая — люди, уезжающие из Советского Союза, недовольны чем-то происходящим в нашей стране, кем-то обижены. Это недовольство и обида могут быть вовсе не связаны с их национальностью. Но проще всего списать обиды и недовольство на антисемитизм. Второе — от эмигрантов из Советского Союза ожидают антисоветской информации. Такая информация высоко оплачивается как положением, так и деньгами. На неё есть большой спрос. И вот, чтобы оплатить долларовое гостеприимство Америки, некоторые люди и дают заведомо ложную информацию.

Уже после моего отъезда из Хельсинки там состоялся антисоветский митинг, на котором главным оратором выступал наш бывший гражданин Е. Б. Дынкин. В свои молодые годы, мне привелось познакомиться с большой серией работ Дынкина по теории групп Ли в связи с представлением их на какую-то довольно скромную премию. Работы эти не показались мне достаточно значительными. По моему мнению, Дынкин не является сколько-нибудь значительным математиком с точки зрения советской науки. А в Америке, как мне рассказывали, он пользуется репутацией выдающегося учёного.

Распространив рукопись среди участников конгресса, сионисты, насколько я помню, первый раз публично и открыто выступили против Советского Союза и советских математиков с обвинением в антисемитизме. Раньше такие обвинения не выдвигались. Они обычно были завуалированы, и о них можно было только догадываться. В Ванкувере, в 1974-м году тоже был антисоветский митинг, но прямых обвинений в антисемитизме на нём не выдвигалось. Он был посвящён защите советского гражданина, фамилию которого я забыл, неизвестной мне национальности. О том, что будет рассматриваться вопрос о нём во время конгресса, мы знали за несколько месяцев до самого конгресса, так как получили письмо с Запада с информацией об этом от наших друзей. Любопытно, что в Ванкувере было объявлено, что митинг организуется по просьбе Сахарова, сформулированной в его якобы только что полученном письме. Митинг в Ванкувере тоже был организован сионистами.

В Хельсинки у меня была встреча с Липманом Берсом и довольно длинная беседа всё на те же темы. Придя к нам в номер, Берс прежде всего обнаружил, что мой номер опять лучше того, который имеет он. Это его раздражало. Затем мы перешли к беседе. Берс обвинил нас в том, что среди советских делегатов почти отсутствуют евреи. Он указал, что уже беседовал по этому вопросу с Владимировым и тот обманул его. Именно, Владимиров сказал о ком-то из нашей делегации, что это, видимо, еврей, а теперь вот Берс выяснил, что это вовсе не еврей, а немец.

По-видимому, для выяснения национальности советских граждан мы должны обращаться к американским евреям. На прощание Берс обозвал меня антисемитом, но сказал, что надеется ещё со мной встретиться. Думаю, однако, что этого не произойдет. Поездки за границу надоели мне, а к нам в страну Берс вряд ли приедет.

 

КЛЕВЕТА

 

Вслед за многотиражной рукописью «Положение в советской математике» в американской печати появилось несколько публикаций, обвиняющих Советский Союз и советских математиков в антисемитизме. Первая такая публикация была дана в ноябрьском номере 1978 года журнала «Заметки американского математического общества» (Notice). Она существенно повторяла содержание хельсинкской рукописи и носила то же название.

Публикация эта подписана шестнадцатью американскими математиками, в том числе Джекобсоном и Нюриенбергом. Она вновь содержит те примеры «антисемитизма», о которых я уже упоминал в предыдущей главе, которые скорее указывают не на антисемитизм, а на ярко выраженные расистские, сионистские требования.

Из авторов ноябрьской статьи мне, по Исполкому ММС, больше всего был известен Джекобсон. Уже тогда я воспринимал его как своего политического противника. Он старался поставить советских математиков в трудное положение, существенно увеличив взнос в Международный математический союз. На заседании Исполкома союза Джекобсон внёс предложение о введении новой, шестой группы с существенно более высокими членскими взносами. Он выражал уверенность, что Америка войдёт в эту шестую группу. Тогда и Советскому Союзу пришлось бы войти и валюты платить много больше.

Позже американская делегация отказалась от этого предложения, так как государственные ассигнования на американскую науку несколько поубавились. Были и другие столкновения с Джекобсоном.

На рубеже 78-го и 79-го годов, когда я познакомился с ноябрьской статьей, как раз публиковалась статья в «Успехах математических наук» в связи с моим 70-летием. Я решил воспользоваться этим, чтобы в советской печати среагировать на нанесённое мне оскорбление в журнале «Заметки американского математического общества».

При корректуре своего жизнеописания я внёс в него следующее высказывание: «Была попытка среди сионистов забрать Международный союз математиков в свои руки. Они пытались провести в президенты Международного союза математиков профессора Джекобсона, посредственного учёного, но агрессивного сиониста, мне удалось отбить эту атаку...»

Джекобсон очень оскорбился этим моим высказыванием, не думая о том, что он первый оскорбил меня, назвав антисемитом в печати. Он завёл длинную переписку с главным редактором журнала «Успехи математических наук» академиком П. С. Александровым, настаивая на том, чтобы журнал отмежевался от этого моего высказывания. Но П. С. Александров не согласился. Я ему искренне благодарен!

В декабре 1978 года в американском журнале «Science» появилась статья под заглавием «Проявление антисемитизма в советской математике». Статья эта не была подписана математиками. Она была составлена, по-видимому, журналистом. Хельсинкская рукопись в журнале «Science» торжественно называется «белой книгой», которая, по сообщению журнала «Science», составлена на основании показаний анонимных авторов.

Таким образом, хельсинкская рукопись и ноябрьская статья в журнале «Notice» являются полностью продукцией анонимных авторов. Журнал «Science» присоединяет к ним одного неанонимного автора Фреймана. Журнал «Science» не является математическим журналом, а, насколько я понимаю, сравнительно популярным журналом, предназначенным для широкой публики, поэтому статья, опубликованная в нём, предназначена для гораздо более широкого круга читателей, чем две ранее упомянутые публикации, предназначенные для профессиональных математиков. Декабрьская статья в «Science» наполнена злобной клеветнической дезинформацией, направленной против Советского Союза и советских математиков, а особенно против меня лично. Я преподнесён в ней как некий могущественный злой дух, направляющий все свои усилия на то, чтобы обидеть и притеснить советских евреев-математиков. Мне приписываются в ней действия, которых я не только не совершал, но и не мог совершить по недостатку власти и возможностей. Чтобы дать некоторое представление о том, как это сделано, приведу здесь несколько цитат из статьи.

«...Эта явная дискриминация математиков еврейской национальности является политикой небольшой группы математиков и провозглашена, в частности, Львом Семёновичем Понтрягиным. Понтрягин представляет Советский Союз в Международном математическом союзе. Он возглавляет редколлегию, которая рецензирует публикацию каждой книги по математике. Он является редактором престижного журнала "Математический сборник". Наконец, он управляет процессом голосования в Национальном комитете советских математиков...»

Остановлюсь лишь на последнем утверждении. Действительно, я являюсь заместителем председателя Национального комитета советских математиков. Но как могу я управлять голосованием таких членов Национального комитета, как И. М. Виноградов, М. В. Келдыш, А. Н. Колмогоров, И. Р. Шафаревич и многих других? Лживость этого высказывания журнала «Science» очевидна для каждого сколько-нибудь осведомлённого советского математика.

Приведу ещё одну цитату из «Science». Слово «они» с которого начинается эта цитата, означает советских математиков еврейской национальности: «...Они особенно страстно желают ускорить падение Понтрягина, потому что два математика — Николай Н. Боголюбов и Юрий В. Прохоров, соперничающие друг с другом с целью занять его место, не рассматриваются в качестве антисемитов. С целью усилить давление в этом направлении, эмигранты выпустили свою "белую книгу"...»

Утверждение что Боголюбов и Прохоров соперничают между собой с целью занять моё место, смехотворно. Оба они занимают высокие административные посты в советской математике. Боголюбов — академик-секретарь Отделения математики, т.е. руководитель всего отделения. Прохоров — его заместитель, а также заместитель директора Стекловского института. Я же никаких административных постов не занимаю, поэтому непонятно, какое же такое моё место они хотят занять, при этом ещё соперничая.

Статья в «Science» изобилует бессмысленными утверждениями, но понять это могут только лица, знающие математическую жизнь Советского Союза. К числу таких лиц принадлежит Липман Берс, прекрасно владеющий русским языком, выходец из Прибалтики, а он, как мне кажется (подчеркиваю, кажется), имел прямое отношение к публикации статьи в «Science». Статья в «Science» дезинформирует широкий круг читателей, создавая у них впечатление, что в Советском Союзе якобы имеется официальный государственный антисемитизм и якобы влиятельная группа антисемитов-математиков.

В Советском Союзе журнал «Science» доступен всем научным работникам. А от них дезинформация распространяется изустно, приобретая всё более преувеличенный характер. Этой дезинформации содействуют радиостанции «Голос Америки» и «Би-Би-Си». Мои знакомые сообщили мне, что они слышали по «Голосу Америки» заявление о том, что я антисемит. По «Би-Би-Си» я сам слышал пространное рассуждение о том, что выдающийся математик Иоффе подвергается репрессиям и что вообще репрессии против математиков принимают всё более жестокий характер, что ответственность за них несёт Понтрягин, председатель комитета математиков Советского Союза.

Такого комитета вообще не существует, а если имеется в виду Национальный комитет советских математиков, то я не являюсь его председателем. Кроме того, никаких репрессий против советских математиков нет. Вся эта дезинформация травмирует советских евреев и создаёт в нашей стране национальную рознь.

Кому нужно это? Прежде всего сионистам, так как сионизм не может существовать без антисемитизма, и если его нет, то его нужно выдумывать. В Соединённых Штатах всё это используется как якобы существующее общественное мнение, нужное для принятия антисоветских решений на высоком правительственном уровне. В этом сионизм и правительственные круги США вполне единодушны.

Их единодушие видно сейчас, в сентябре 1982 года, когда сионизм при поддержке Рейгана совершает геноцид в Ливане. В 80-м году сионизм и правительственные круги США разжигали холодную войну. Теперь, в 82-м году, речь об идёт об атомной войне. Хочется надеяться, что сионисты, использующие правительственный аппарат Соединённых Штатов, не смогут задурить головы гражданам Америки до такой степени, чтобы дело дошло до реальной войны.

Статья в «Science» утверждает, что моё поведение вызвало недовольство советских властей и что по этому поводу я получил от них замечание. Напротив, в сентябре месяце 1978 года, сразу же после конгресса в Хельсинки, я был награждён орденом Ленина. Кроме того, я считаю, что публикация в руководящем партийном органе — журнале «Коммунист» в 1980 году моей статьи по вопросам преподавания математики в школе, указывает на то, что я пользуюсь у советских властей доверием.

Моё влияние на родине объясняется не моим якобы существующим антисемитизмом, которого вовсе нет, и не каким-то постом, который я занимаю, а моим научным авторитетом и ещё тем, что я в первую очередь преследую во всех своих действиях интересы страны, а свои личные интересы держу на втором плане.

В 79-м году из Соединённых Штатов мне сообщили, что от специалистов по теории управления поступило требование перепечатать статью из «Science» в журнале по теории управления. В связи с этим я вынужден был послать в журнал «Science» свой ответ на статью. Как я слышал, редколлегия журнала «Science» консультировалась по этому поводу с президентом Международного союза математиков профессором Монтгомери и по его совету мой ответ был опубликован.

Следует отметить, что у американских математиков существует и другая точка зрения, отличающаяся от изложенной в ноябрьском номере «Notice». Осенью 79-го года в журнале «Notice» появился ответ на ноябрьскую статью, подписанный шестью известными американскими математиками. На первом месте стоит подпись профессора Стэнфордского университета Роберта Фина. Этот ответ решительно не одобряет ноябрьскую статью журнала.

Цитирую: «Статья, озаглавленная "Положение в советской математике" в "Notice" в ноябре 1978 года вызвала у нас чувство тревожной неприязни». Далее: «События с тех пор, однако, показали, что и другая точка зрения на этот вопрос должна быть представлена. Публикация ноябрьского письма Американским математическим обществом имела последствия. Журнал "Science" 15 декабря 1978 года вновь рассмотрел и расширил обвинения, содержащиеся в письме. Газета "Вашингтон пост" 10 марта 1979 года вынесла в заголовок "Евреи-математики притесняются в Советском Союзе" и утверждала, что "математикам-евреям запрещается в СССР публиковать работы и ездить за границу для участия в международных конференциях"... Снежный ком нарастал и нарастал.

Согласно данным "Science" от 16 марта 1979 года (стр. 1095) около 2400 учёных США взяли обязательство сократить общение между учёными США и СССР...

Перечисленные акции являются очевидным результатом анонимного письма "Положение в советской математике", опубликованного в ноябре 1978 года».

Заканчивался этот ответ следующим высказыванием: «Хотим ли мы подвергнуть остракизму советских учёных на основе полемики, подобной ноябрьскому письму? Должны ли мы присоединяться к рядам сторонников холодной войны? Мы думаем, что нет!»

Появление этого ответа в печати очень обрадовало меня. Оно показало, что не все американские математики, в том числе и евреи, находятся во власти сионистов.

* * *

 

Мне хочется понять, почему я стал объектом столь злобных нападок со стороны сионистов. В течение многих лет я широко использовался еврейскими советскими математиками, оказывал им всяческую помощь. В частности, я помог Рохлину выбраться из проверочного сталинского лагеря и устроиться на работу. Я даже готов был поселить его в своей квартире. Теперь они об этом уже не помнят. Правда, в конце 60-х годов, когда я понял, что используюсь евреями в их чисто националистических интересах, я перестал оказывать им помощь, но вовсе не стал действовать против них. Таким образом, долгое время сионисты считали меня своей надёжной опорой. Но в конце 60-х годов лишились её. Возможно, что именно поэтому у них и возникло ощущение, что я являюсь как бы предателем их интересов.

В 69-м году на конференции в Грузии я впервые почувствовал некоторую недоброжелательность со стороны евреев. Непосредственной причиной этого, я думаю, было то, что я пресёк попытку Болтянского присвоить работы нашего коллектива, приостановив печатание его книги. Это произошло в конце 68-го года. Болтянский, который до этого был моим верным учеником, который много раз пользовался моей поддержкой в разных случаях (например, я добился его зачисления в Стекловский институт и поддержал его кандидатуру в Академии педагогических наук в члены-корреспонденты), сильно обозлился на меня за мои действия и стал жаловаться на меня евреям, истолковывая мои действия как антисемитские, направленные против него как еврея.

Осенью 69-го года, когда я был в Стэнфорде, я ещё не чувствовал никакой враждебности со стороны евреев. Напротив, профессор Шифер и его супруга очень доброжелательно отнеслись ко мне. Но на обратном пути, при остановке в Нью-Йорке, я почувствовал что-то со стороны Липмана Берса и его окружения. Что-то здесь уже изменилось, и не было того подлинно дружественного отношения, которое было раньше.

Мне захотелось рассказать широкому кругу советских учёных о сионистской активности в области математики. В своём выступлении в марте 80-го года на Общем собрании Академии наук я затронул этот вопрос. Привожу соответствующий отрывок из стенограммы моего выступления.

«Разрешите мне ещё остановиться на международных вопросах, поскольку этот вопрос актуальный. В последнее время наблюдается такое явление, что наши математические международные конгрессы используются в политических целях. Активными деятелями в этой области являются американские сионисты.

На конгрессе в Ванкувере в 1974 году был устроен небольшой митинг, который ставил своей задачей защиту советского математика, который нам не известен. Примечательно, что об этом мероприятии мы знали за три месяца. Но на конгрессе нам сообщили, что митинг организован по только что полученной просьбе Сахарова. Остановлюсь на конгрессе в Хельсинки, где антисоветская деятельность приобрела большой размах. Среди участников конгресса был распространен рукописный документ, где советское государство и...

Президент А. П. Александров: — Ваше время истекло.

Л. С. Понтрягин: — Разрешите мне ещё несколько минут.

А. П. Александров: — Нет, нисколько нельзя.

Л. С. Понтрягин: — Анатолий Петрович, Вы сами говорили полтора часа вместо 20 минут (смех в зале). Я впервые выступаю с этой трибуны на Общем собрании, и тот вопрос, о котором я хочу говорить, важен.

В Хельсинки был распространён рукописный документ, направленный против советского правительства, против советских математиков. Позже на основании этого документа была публикация в "Заметках американского математического общества" (ноябрь 1978 года статья "Положение в советской математике")».

Я просил своего помощника зачитать краткие цитаты из этой публикации.

Цитата: "Дискриминация евреев в этой области началась в последнем десятилетии. Ярким примером является история «Математического сборника». После смерти И. Г. Петровского в 1973 году была назначена новая редколлегия во главе с Понтрягиным..." И дальше идёт таблица, из которой следует, что при Петровском было 34% еврейских работ, при моей редакции — 9%. Это рассматривается как антисемитизм. Причём только проценты принимаются во внимание. Не указывается ни одного случая отклонения хорошей работы автора еврейской национальности. Да таких случаев и не было! Цитата далее: "Дискриминация против еврейской молодёжи началась на Украине. Например, в 1948 году от одной трети до половины студентов Одесского института были евреями. В 1952 году евреи составили лишь 4% от вновь поступивших..." Значит, 34% — хорошо, 9% — уже антисемитизм. От одной трети до половины — хорошо, 4% — уже антисемитизм.

Я считаю, что это расистские требования, а с расизмом мы должны бороться. На эти публикации последовала реакция также в печати.

Я уже отметил, что клеветническая кампания сионистов не отразилась на моём положении в Советском Союзе. Но из-за неё я утратил чувство безопасности. Советские евреи, оповещённые «Голосом Америки» и «Би-Би-Си» о том, что я антисемит, должны, естественно, испытывать ко мне чувство вражды, не зная сути дела. Поэтому я не исключаю возможности открытого нападения на меня. При желании они могут причинить мне вред, не вызвав при этом никакого подозрения.

В 80-м году американские сионисты произвели против меня злобную выходку. Первый раз в Соединённых Штатах я был в 1964 году по приглашению университета в Провидансе. Приглашение было сделано профессором этого университета Ласалем, с которым, я поддерживал очень дружественные отношения.

По-видимому, тогда же, а может быть несколько позже, Ласаль попросил меня стать членом редколлегии журнала «Дифференциальные уравнения», считая, что моё имя поможет ему организовать журнал. Я согласился, понимая, что это не налагает на меня никаких обязательств.

И вот в апреле 80-го года я получил от Ласаля нелепое письмо, в котором он сообщил мне, что исключает меня из членов редакции. Тогда он уже был главным редактором. Хотя это фактически не наносило мне никакого ущерба, я был возмущён нелепостью формулировок Ласаля и послал ему ответ, где выражал своё возмущение.

Сразу же после этого я послал копии обоих писем всем тем математикам, которые подписали ответ на ноябрьскую статью в «Notice». Роберт Фин вместе с другим профессором Стэнфордского университета Стейном были возмущены поведением Ласаля и послали ему резкое письмо. Кроме того, они обратились в Американское математическое общество с предложением опубликовать все три письма в журнале «Notice». Эта публикация была осуществлена. При этом письмо Ласаля и мой ответ ему были опубликованы полностью, а письмо Фина и Стейна — с некоторыми сокращениями.

Ниже я привожу все три письма, а перед ними замечу, что, как мне стало известно из достоверных источников, Ласаль был вынужден послать мне своё бессмысленное письмо под давлением Нюриенберга, члена его редакции.

Далее следуют тексты трёх писем.

Письмо Ласаля

5 марта 1980 г.

Дорогой академик Понтрягин. Я пишу это письмо для того, чтобы информировать Вас, что я, как главный редактор, вывожу Вас из редакционной коллегии журнала. Я высоко ценю вашу поддержку, когда Лефшец и я основали этот журнал в 1964 г. Прискорбно, что советская Академия наук не в состоянии обеспечить интеллектуальную и академическую свободу учёных в СССР. При продолжающихся репрессиях Вашего правительства советские учёные не могут рассчитывать на уважение и поддержку международной научной общественности.

Ваш Ласаль

 

Ответ Понтрягина Ласалю

11 апреля 1980 г.

Дорогой профессор Ласаль. Ваше письмо от 5 марта 1980 года я только что получил. Я хочу сообщить Вам, что моё участие в Вашей редколлегии никогда не было нужно мне. Это было нужно только Вам. В то же время я понимаю, что Вас вынудили на эти действия против меня, и я сохраняю мою личную дружбу к Вам.

Но я никогда не думал, что положение американских учёных настолько плохое, что Вы вынуждены были оскорбить меня лично, утверждая, что советские учёные не заслуживают уважения. Я могу заверить Вас, что в нашей стране никто не смог бы заставить меня совершить такое унизительное действие. Несмотря на все недружественные действия некоторых американских коллег, наши учёные, включая меня, продолжают поддерживать международные контакты.

Ваш Л. С. Понтрягин

 

Письмо Фина и Стейна Ласалю

29 мая 1980 года

Дорогой профессор Ласаль. Нами получена копия Вашей недавней переписки с академиком Понтрягиным. Ваши действия шокировали нас. Ва<

⇐ Предыдущая123456789

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: