 |
Материалы Международной конференции «Метафизика искусства — 4. Поэтика Города», Санкт-Петербург,
|
|
|
|
Ноября 2005 г.
М. С. Уваров
Поэтика Петербурга (вместо введения)
Конференций, посвященных Петербургу, в последнее время было немало. Особенный всплеск произошел в год празднования трехсотлетия города, да и в последующий период тема Петербурга не была обойдена научной общественностью. Среди знаменательных событий петербурговедения последних лет отметим выход в свет новых книг В. Н. Топорова, М. С. Кагана, С. В. Чебанова, С. Волкова, Д. Н. Спивака и других авторов, серию международных конференций «Феномен Петербурга», телевизионный цикл «Метафизика Петербурга», неоднократно показанный в разных уголках России.
С тем большим трепетом обозначили мы тему очередной конференции из цикла «Метафизика искусства» — «Поэтика Города», объединяющей темой которой стал Петербург.
За последние годы культурология города у нас в стране и за рубежом набирала обороты. Так, под прямым или косвенным воздействием проекта «Метафизика Петербурга», осуществляемого в разных формах с 1992 года, возникли центры изучения культуры городской среды в Саратове и в Сибири, в городах Украины (в том числе в Крыму) и даже в Казахстане. Не пропадает искренний интерес к Петербургу. И хотя трудно сегодня найти неизведанные темы и абсолютные горизонты, появляются новые, часто совсем молодые, люди, для которых Петербург — все то же мифопоэтическое пространство культуры, тот самый Сфинкс, загадку которого необходимо разгадать.
В добрый путь!
***
Традиционно считается, что Санкт-Петербург символизирует уникальный европейский аспект России, занимая особое место среди величайших столиц мира. Имя города в огромной степени символизирует интернациональный характер Санкт-Петербурга. Оно состоит из трех значимых частей, мистически сочетая корни совершенно разных языков. Первая часть происходит от латинского корня «святой», затем следует имя апостола Петра (Peter), что по-гречески одновременно означает и «судьбу», и «камень», а в заключение названия (burg) видна голландская (и одновременно немецкая) составляющая.
|
|
|
Отсюда — три возможных смысловых перевода имени города на русский язык. Во-первых — «город священной судьбы». Во-вторых — «судьба, храни град Петров». И, в-третьих — «священный камень истории». Таким образом, имя города в метапоэтической форме выражает как обращенность к своему святому покровителю, так и упование на создателя города императора Петра Первого. Вместе с тем историческая линия судьбы Санкт-Петербурга тесно переплетается с судьбой Древней Греции и Рима, Германии и Голландии…
Но самое важное заключается в том, что судьба Петербурга вот уже три века является индикатором наиболее значимых событий русской истории. Возникает вопрос, каким образом можно извлекать уроки этой истории и какой «срез» петербургской культуры несет наиболее значимые метки учительства.
Существует не так уж много поистине «мировых» столиц. Петербург относится к их числу. За три века своего существования он стал «жертвенным камнем» русской истории. Разорвав фактом своего появления жесткую историософскую дихотомию «Москва — Киев», переведя разговор о смысле отечественной истории в русло триалога (Г. П. Федотов), Петербург в то же самое время разрушил и миф о «Третьем Риме»: замысел Петра Первого о Петербурге, несомненно, представлял собой упование о «Риме Четвертом». Вновь возникший жесткий диалог «Москва — Петербург» (Ю. М. Лотман, В. Н. Топоров, К. Г. Исупов), так явно определявший абрисы русской истории на протяжении более двух столетий, казалось бы, завершился полным отступлением «Петербурга советского» перед «порфироносной вдовой» (А. С. Пушкин).
|
|
|
Но уже в новейшие времена диалог возобновляется в неожиданном регистре борьбы за державное первенство. «Путинская Россия» — это еще и Россия упований о возрождении имперского величия Петербурга. Уступая в «физической» мощи, Петербург все же пытается отнять у Москвы духовный ореол «непобедимой и легендарной» столицы. Новая питерская элита, оккупировав практически все эшелоны власти, на самом деле ведет дело к очередному поражению Петербурга в вечном диалоге с Москвой, поскольку подобное заполнение политических лакун, как учит мировая история, вряд ли может окончиться миром и согласием. Кажется, современная политологическая мысль плохо осознает этот факт, проявляя себя, скорее, через «мистику» доверия, чем через «рацио» здравомыслия. И снова, как в старом кинофильме «Зеркало для героя», устами трагически убежденного оптимиста остается только сказать: «пусть новые поколения… нас рассудят...».
Согласно одной из самых распространенных гипотез происхождения культуры, последняя возникает как культура городов (И. С. Дьяконов, М. С. Каган). То есть те древние цивилизации (религиозно-мистические по духу своему), которые не создали городской среды, культурой в современном смысле не обладали тоже. При всей спорности такой позиции, нельзя не признать, что выделение секулярной культуры как единственно сопричастной цивилизации, стало одной из ведущих парадигм современного урбанистического сознания.
Реальность ставит под сомнение такого рода выводы. «Мистический», «религиозный» дух Петербурга — это те параметры его бытия, без которых онтологическая глубина города просто не может быть понята. Внешние проявления «культурности», «интеллигентности» и даже «столичности» являются лишь контуром духовной истории Петербурга. И нельзя даже сказать, что эти внешние контуры заключают в себя мистику, дух города. Сквозь скрепы прорывается подлинная «душа Петербурга» (Н. П. Анциферов). Не случайно, что столетиями продолжающиеся споры вокруг роли Петра Первого в судьбе Петербурга и России сводятся ко столь противоречащим друг другу точкам зрения. Если считать подлинной историей города его секулярную историю и выращенную в ее лоне культуру — тогда фигура императора действительно приобретает масштабы вселенские, почти божественные. И тогда «кумир на бронзовом коне» — не поработитель, но искусный поводырь и России, и Петербурга. Но если реальный (и мистический) Петербург содрогается от тяжелозвонкого скаканья «по потрясенной мостовой», то дело Петра приобретает совершенно иной смысл.
|
|
|
«...Если кто при исповеди объявит духовному отцу своему некое несделанное, но еще к делу намеренное от него воровство, наипаче же измену, или бунт на государя, или на государство, или злое умышление на честь и здравие государево..., то должен духовник... донести вскоре о нем» (Из указа Петра Первого от 17 мая 1722 г.). Прямое требование нарушения тайны исповеди, изреченное государем образованным и богопослушным, не могло не сказаться на судьбе его наследия. Возможно, с этой точки и начинается тот самый «петербургский переворот», который описан Г. В. Флоровским в «Путях русского богословия». Тема Петра для города не случайно становится одной из доминирующих. Как будто сама природа Петербурга взрастила антитезу св. Петра, в честь которого назван город, и Петра «земного» — создателя и преобразователя Петербурга.
Петербург издавна является объектом анализа со стороны разных областей знания — от истории и филологии до семиотики и феноменологии. Город как живой, «физический», организм действительно выявляет множество планов для своего восприятия. Но Петербург — через свой знаменитый «ум» и невостребованное историей «сердце» — несет еще и важную антропологическую доминанту. Петербург может быть понят многоликим человеком, который реализует свою судьбу во вполне реальном историческом времени.
Относительная молодость Петербурга (триста лет — очень маленький период для европейской столицы) делает метафорическими известные обозначения его как «бессмертного», «вечного» города, «четвертого Рима» и т. п. Конечно, и эти метафоры содержат в себе глубокий художественный, поэтический смысл. Вместе с тем, город проживает свой век как бы на наших глазах. Его историческое время сопоставимо со временем жизни «человека города». Более того, в исторической и метафизической судьбе Петербурга реально воплощены основные смысложизненные понятия, характерные для судьбы отдельной личности. Петербург является совершенно особым пространством не только «физиологического» и «физиогномического» анализа. Он еще и вместилище души и духа, исповеди и покаяния, иронии и восторга, прекрасного и безобразного, гордого и смиренного, униженного и возвышенного — словом, всего того, что проживает человек в течение своей «личной» жизни. Эта особенность петербургской культуры является почти уникальной в мировой истории. Дилемма «умирающего-и-бессмертного» города, так характерная для Петербурга, несет в себе общечеловеческий смысл. Разные точки зрения на исторические перспективы Петербурга всегда вращаются вокруг решения этой вечной дилеммы. Если город предназначен близкой смерти, то трудно говорить об оптимистических горизонтах отечественной культуры. Если же иммортальные, бессмертные горизонты «Города-Сфинкса» превозмогают трагичность будущей истории — отечественная культура имеет иные горизонты своего развития.
|
|
|
Любой вопрос о Петербурге вызывает бурю ассоциаций. Все подходит к нему — и карсавинский опыт постижения средневековья, и хейзинговская «осень средневековья» — пора благодатная, творческая, и бахтинская «смеховая культура».
Он — как губка, вбирающая любые традиции, даже те, которые ему как бы не присущи «от века». И когда осознаешь эту простую истину, неизбежно встает вопрос о механизме формирования традиций. Что кроется за рамками видимого, что систематизирует облик Петербурга и является его поэтико-метафизической доминантой?
Синтез, происходящий в образных ландшафтах петербургской истории и культуры, неизбежно замешан на антитезе жизни и смерти, покаяния и непокаяния. Танатологический и исповедальный мотивы имеют самые разные оттенки, от «классического» психоаналитического или же «хрестоматийного» христианского до иррационально-шизоаналитического и обыденно-клинического. Фигуративность исповедального слова в образах Петербурга поистине многолика. Вряд ли можно найти хотя бы одно значительное явление в лике и исторической судьбе города, которое можно оценить и понять вне «исповеди у последней черты» (В. Л. Рабинович), а, следовательно, вне изначального противостояния жизни и смерти.
«Свет и тени» Петербурга Ф. Достоевского, А. Блока, А. Белого возникают в контурах физиологического трансформирования, оборачивания видимого Петербурга — города призрачных ночей и внеположенной человеку архитектуры. И все же очевидно, что Петербург не сводится к этой стороне своего существования. Сам по себе «физиологический акцент» довольно двусмыслен. Физиология города, понимаемая в качестве его «изнанки», инобытия телесного, часто противоречит собственно культурно-историческому ландшафту, бытию «зримого» города. Между тем, чрево Петербурга можно постигнуть, понять не только в физиологическом плане, тем более что жизненность и смертность далеко выходят за рамки телесного, физического. Реальная, «низменная» смерть — это смерть, уже ушедшая от метафизического взора, точнее, прорвавшаяся сквозь скрепы метафизики. Физиологический анализ не может откинуть вуаль запредельного. История питерского кафе «Сайгон» потому и стала частицей истории города, что не вписывается целиком в физиологический контекст. «Сайгона» больше нет, есть лишь легенда, «приукрашенная» фантасмагорической топологией этого места (через магазин по продаже сантехники — к новомодному музыкальному салону с картинами митьков на витрине, а затем и к возрождению «Сайгона в другом конце Невского проспекта). Но эта легенда такого рода, что без нее немыслима поэтика города.
|
|
|
Перед Петербургом, как пространством поэтики, но и как городом-личностью, встают задачи сохранения внутреннего состояния свободы и целостности. В необходимости подобной самоидентификации и заключается, возможно, будущая миссия Петербурга в отечественной культуре.
P.S. Культура проступает в ликах городов,
В изысках плавных линий, взглядов и намеков.
И растворенье абриса в сплетении веков —
Один из тайных времени уроков.
Столичный блеск, провинциальный сон...
Всех странностей судьбы не размечает Хронос.
Улыбка города. Метафора времен.
Звучащий вечно одинокий голос.
***
Конференция «Поэтика Города» была организована в форме расширенного круглого стола. На заседаниях присутствовало более 50-и участников, в том числе студенты и аспиранты вузов Санкт-Петербурга.
Были заслушаны 12 основных докладов, а также проведена общая дискуссия. Часть материалов конференции публикуется в данном сборнике.
Тематика основных докладов: Уваров М. С. Поэтика Петербурга: перспективы; Евлампиев И. И. «Метафизика Петербурга»: от истории к теории; Сунягин Г. Ф. Амбивалентность Петербурга; Троицкий В. П. (Дом А. Ф. Лосева, Москва). Форма числа — тип культуры; Чебанов С. В. Презентация новой книги о культуре Петербурга; Селезнев А. И. Город в мировоззрении Ф. И. Тютчева; Фуртай Фр. Петербург: вариации на тему Парадиза; Орлова Н. Х. Дистанции огромного размера…; Иванов Н. Б. Прототекст Петербурга; Коринфская Н. В. (Дзержинск). Городской пейзаж в сюите П. Хиндемита «1922»; Медеуова К. (Астана, Казахстан). Free ландшафт Астаны; Кнэхт Н. П. (Москва). Поэтическая рациональность: Петербург как место мысли.
В ходе конференции состоялась презентация альманаха «ПАРАДИГМА» Центра Современной философии и культуры им. В. А. Штоффа, а также сборника материалов конференции «Метафизика искусства — 3. Мелос и Логос: Диалог в истории».
В качестве проблемного поля пятой конференции из цикла «Метафизика искусства» (ноябрь 2006 г.) определена тема «Исповедальные тексты культуры».
|
|
|
