Окно в Европу: провинциальный взгляд

О Петербурге существует столь великое количество публикаций, что представляется довольно проблематичным раскрыть нечто новое в истории жизни, облике города на Неве. Обстоятельством же написания данной работы послужила во многом случайная встреча провинциала и питерского авторитетнейшего ученого, исследователя, связанного с Петербургом родственными, профессиональными, научными узами. В беседе о величии и перспективах развития города, собственно, и прозвучала мысль гостя о том, что Петербург — место, которое вызывает чувство обреченности, смертности, едва ли не ожидания гибели[8]. Многочисленные же гости Петербурга не видят и не понимают его глубинной сути, находясь вне пространства понимания, за стеклом туристического автобуса. Вот тогда и родилось желание познакомиться с Петербургом более пристально, прибегнув к изучению авторитетных источников и весомых публикаций на искомую тему. Говоря метафорическим языком, пришло решение выйти из туристического автобуса.

Необходимо признать, что процесс исследования Петербурга родился в тот момент, когда собственно родился и сам город. Тогда же предпринимаются попытки оценки произошедшего в контексте российской общественно-культурной мысли, т. е. в начале XVIII века. Первоначально «освоение» Петербурга происходило в русле художественно-образного осмысления: чертежи, рисунки, гравюры запечатлевали фрагменты рождения и роста юного града Петрова. В музеях Петербурга нам встретились великолепные гравюры А. Зубова. На них молодой город показан как результат успешного освоения суши (земли) и воды (реки). Особенностью содержания гравюр является презентация Петербурга непременно с реки. Очертания зданий, военные корабли выстраиваются особым образом, как бы участвуя в презентационном параде достижений и города, и его создателя и вдохновителя — Петра. Шпиль и грозные бастионы Петропавловской крепости, каменные дворцы, судоверфи, гражданские («партикулярные») и военные суда конкретных, узнаваемых очертаний, составляющие славу русского морского флота, строятся вдоль Невы. Река на всех гравюрах словно выступает главным действующим лицом. На самом деле, стержнем всей градостроительной деятельности Петра и его преемников выступила именно Нева — река, как системообразующий принцип и компонент.

В последствии идея творческого осмысления Петербурга была разработана в поэзии, где едва ли не родоначальником является В. К. Тре-диаковский, много позже эту тему довел до апофеоза А. С. Пушкин.

В конце XVIII века Петербург стал предметом теоретического, философского осмысления, что продолжается по сей день. Суть этих взглядов состоит в поиске определения той роли, которую сыграл город в судьбе России[9].

Не приходится отрицать, что уже с рождения своего Санкт-Петербург стал поистине судьбоносным явлением в истории нашей страны, поскольку речь шла об изменении пути дальнейшего развития государства, интеграции его в Европу, о смене традиционных идеалов и т. п. Также каждый школьник у нас знает, что инициировал эти преобразования сам царь-реформатор. Оценки в адрес Петра звучали и позитивно, и негативно. Свою характеристику подобным взглядам на историю Санкт-Петербурга дает М. С. Каган[10]. Итогом же всех размышлений могло бы, на наш взгляд, послужить мнение авторитетнейшего Ю. М. Лотмана о том, что в истории русской культуры произошло два культурных взрыва, повернувших наше Отечество лицом к Западной Европе: принятие в свое время христианства и основание Петербурга.

Царь, очевидно, предвидел геополитическое значение нового города. С самого рождения он нес потенциал сложного полифункционального организма. Петербург выступает и как форпост, и как порт, и как промышленный центр, и как столица огромного государства. Это обусловило и многозвучность форм застройки. Эскизы города с доминантами прямых как линии улиц и проспектов дают представление о том, как должен был выглядеть Петербург. Линии Васильевского острова до сих пор несут не только название, но и отличаются поразительной, геометрической, прямизной своих векторов. До сих пор в городе незримо присутствует рука и замысел Петра: регулярная планировка, регулярная застройка по «образцовым» проектам. «Это была попытка перевести в Россию совершенные формы, выработанные в долгом и плодотворном развитии «гармоничной» европейской культуры»[11]. На самом деле царь реализовывал свою идею создания искусственного, идеального города, который должен быть лишен истории, исторически сложившихся структур. Выстроенный в явном противоречии с основами русского градостроительства среди топей, на ровной местности, регулярно заливаемой невской водой, он, тем не менее, демонстрировал новую интерпретацию города, как победу разума над стихией, поскольку создавался он вопреки Природе, в борьбе с нею.

Лишение истории вызвало бурный рост мифологии, который восполнял информационную пустоту. В итоге в городе возникла и развилась мифогенная ситуация: вся последующая история Петербурга пронизана мифологическими сюжетами[12]. Мы можем погрузиться в сухие отчеты и статистические справочники, научную литературу о городе. Но если воспринимать историю города в тесной связи с жизнью горожан, то сразу в глаза (в уши) бросится исключительное количество слухов, рассказов о происшествиях, порою весьма странных и таинственных. Специфический городской фольклор, возникший, вероятно, еще во времена Петра, продолжает оставаться актуальным и по сей день, играя важнейшую роль в жизни северной столицы. Вера в призрак Медного Всадника, гоголевские образы и незримое присутствие героев Достоевского не так давно стали не только предметом салонных светских разговоров, но и темой экскурсионных туров, входя в регламент некоторых питерских турфирм. Конечно, особое положение занимает миф Петербургских белых ночей. Уникальное питерское явление — разводка мостов в сумраке белой ночи создает ощущение того, что Петербург, расправляя крылья-пролеты, совершает прорыв в вечность, споря с нею, преодолевая ее, открывая человеку возможность вырваться из рутины повседневного. Сведение мостовых пролетов, видимо, нарушает мифичность окружающей среды, смыкает миф и реальность в одной плоскости прямого радиуса моста. Торжественность момента уступает место будничности перемещений по мосту, который в свете северного утра превращается в путепровод, т. е. качественно новое воплощение человеческих представлений о пользе и красоте. При этом остается восприятие Петербурга как пространства, в котором все фантастическое, таинственное является закономерным, неизбежным, постоянно повторяющимся, а, следовательно, повседневным фактом существования и самого города, и тех, кто в нем находится.

Еще один акцент Петербурга, на котором заостряет внимание провинциал, — это декоративность пространственного образа города. Речь идет об архитектуре и том впечатлении, которое она производит на зрителя. Главная особенность петербургской архитектуры — чистота стилей. Здесь мало сооружений, которые активно перестраивались бы. Взгляд выхватывает уникальный образец петровского барокко – здание 12 коллегий; Смольный монастырь и Строгановский дворец как пример высокого барокко. Не оставит равнодушным элегантное решение классической решетки Летнего сада, строгий периптер Биржи на стрелке Васильевского острова. При этом обращает на себя внимание не просто декоративность архитектурных сооружений, а ярко выраженная интерьерность их пространственного расположения, которую Ю. М. Лотман определил как театральность. Границей этой театральности, рампой выступает главная героиня Петербурга — Нева. Именно она, на наш взгляд, является важнейшим пространственным организатором всего городского архитектурного ландшафта. Знаменитые мосты Петербурга превратились в необходимейший компонент стилистики города, его образа. Они связывают воедино Природу и Ум, сушу и воду, создавая образ Петербурга как единого целого, где отдельные части сосуществуют, связанные единой диалогической основой. При этом создан уникальный ансамблевый стиль барочных, классических, ампирных сюжетов, подчеркнутых современными средствами прямых транспортных магистралей, огнями фонарей и дизайнерской подсветки зданий.

В заключение заметим, что Петербург как никакой другой город сумел соединить в себе рациональный и эмоциональный потенциал русской и европейской культуры, стал самобытным явлением в истории мировой культуры. Он продолжает вызывать множество споров и, хотя, как считается, «на петербургской почве» договориться невозможно», все же смеем предположить, что все спорщики и оппоненты пребывают в «загадочном единстве, имя которому Петербург»[13].