Вечернее заседание. 7 страница

Товарищи, разве вы можете утверждать, что этот договор был сколько-нибудь детально обсужден, разве ответственный докладчик правительства народных комиссаров, делая доклад, разве он входит в обсуждение самого договора по существу. Товарищи, вы гордились тем, что этот договор подписывается без обсуждения, но читая, что немцы заявили на это официально: мы предложили русским делегатам детально обсудить его, но они не хотят; пеняйте на себя-  сказали немцы официально, если там будет то, чего вы не ожидаете. Никто ни перед своей совестью, ни перед страной не докажет, что в этом документе нельзя было выторговать какого-либо пункта, или строчки; кто решится утверждать, что будто бы со стороны немцев не могло быть какой либо уступки, а каждая строчка, каждый параграф стоит миллиарда народных денег и рек крови. Как же мы здесь не сделаем попытки обсудить детально и в комиссии, обсудить всенародно, и перед фракцией и в присутствии всего народа, обсудить по существу и указать, что этот договор необходимо подписать как он есть, доказать всей стране, что будто каждая строчка должна быть подписана, чтобы никто не мог упрекать вас в том, что вы были недостаточно внимательны и недостаточно приложили сил к защите интересов трудовых масс. И если вы слышали, как предыдущий оратор заявил, что мы заседаем бесконечно, и что нам нечего делать, и что мы все сделали в бесконечных фракционных заседаниях, которые не дают окончательного решения, вместо того, чтобы решить на заседании съезда, которое назначается в 1 час и открывается в 5, или назначается в час, а открывается в 9, то после этого вы заявляете, что мы достаточно говорили. Тогда, товарищи, вам следовало бы просто в мандатной комиссии подсчитать голоса и вам не собираться, потому что из подсчета комиссии голосов заранее видно, какое решение будет принято. И если съезд не хочет превратиться в штемпель, то предупреждаю вас, что вы не осмелитесь закричать.

Председатель. По регламенту один высказался за, другой против, ставлю на голосование. Кто за прекращение прений — прошу поднять руку. Кто против? Меньшинство. Прения прекращены. Заключительное слово имеет тов. Камков.

Камков. Товарищи, все слова сказаны на этом съезде, и если сейчас я, тем не менее, пользуюсь заключительным словом, то только для того, чтобы ясно перед лицом трудового крестьянства и пролетариата, собранного здесь, обосновать ту позицию, которую заняла партия лев. с. -р. в связи с текущим переживаемым нами трагическим моментом. И если, товарищи, от имени нашей фракции было заявлено, что мы, партия лев с. -р., слагаем с себя ответственность за ратификацию, так называемых, мирных условий, условий мира, и т. п., вернее, было бы сказать, условий удушения русской революции, навязанных нам германским империализмом, то не для того, товарищи, чтобы сложить с себя ответственность перед трудовым крестьянством и пролетариатом за тот воистину трагический момент, который переживает революция.

И если, товарищи, мы берем на себя смелость перед лицом этого Трудового Парламента России сказать, что мы, партия лев. с. -р., все наши силы, которыми мы располагаем, все то всякие, которое мы имеем в трудовом крестьянстве и пролетариате, бросим на весы, чтобы оказать вооруженное сопротивление натиску империализма, то мы понимаем, что берем на себя ответственность перед лицом трудящихся классов и пролетариата не меньшую, чем те, которые, исходя из своеобразного анализа условий русский действительности, думают, что у нас нет иного выхода, помимо капитуляции и принятия условий, продиктованных германско-австрийским и международным капиталом.

И мы, товарищи, настаиваем на том, что решение, принятое нами, то решение, которое, может быть, к сожалению, — я убежден сейчас в этом—будет принято вами, решение ратификации условий мира, предложенного германским империализмом, мы, исходя из твердого убеждения, что революционная Россия никогда ни на один час и ни па одну минуту не примирится с навязанными условиями, что она не пойдет в петлю, которая наброшена международным капиталом на шею трудящейся России, и не даст увлечь себя в ту пропасть, которую перед ней раскрывают. И только с этой верой мы берем на себя смелость заявить, что мы, вся страна, с этими условиями мира не примиримся, и мы будем бороться, чтобы они на практике не были осуществлены. Как правительственная партия, мы по имели бы права предпринимать шагов к нарушению этих условий, как партия политическая не ответственная за ратификацию, мы берем на себя смелость утверждать, что мы сделаем все от себя зависящее, чтобы оказать вооруженное партизанское сопротивление на всех фронтах, где придет столкновение с натиском германского и японского империализма, мы приложим все силы, чтобы оказать вооруженное сопротивление. Мы знаем, что в данных условиях, когда подавляющее ^большинство демократии рацифлтйрувт этот мир, тогда влиятельная политическая партия сейчас же его ратифицирует; мы сознаем, что попадаем в крайне тяжелые и, может быть, невыгодные условия.

Но мы, товарищи, но знаем другого выхода. Если товарищ Ленин, если товарищ Зиновьев, если партия большевиков в своем большинстве не знает сейчас другого выхода помимо капитуляции перед натиском германского и австрийского империализма, то мы, партия левых с. -р., не знаем другого выхода помимо борьбы, хотя бы, может быть, и безнадежней в тех условиях, в которые мы поставлены, в условиях борьбы против капитала. Для того, чтобы можно было вооруженной рукой вести эту борьбу, нужно указать пролетариату всего мира, что не вся революционная Россия капитулирует, что есть часть, которая не хочет мириться с позорными условиями, навязанными германским империализмом, и поскольку мы имеем дело с проведением условий мира, навязанных нам германским империализмом, постольку мы слагаем с себя ответственность за это дело. Что касается наших великих социальных завоеваний, то на всех этих путях партии большевиков, на путях борьбы с контрреволюцией, на путях борьбы с контрреволюционной попыткой воскресить Учредительное! Собрание, которое явилось бы самым великим контрреволюционным путем, на всех этих путях мы являлись и являемся все время честными борцами вместе со всей социалистической революционной демократией. Мы знаем, что много правды в том указании, что наша партия не имеет вооруженной силы, которую она могла бы применить и которую можно было бы противопоставить натиску империалистских войск. Мы знаем, что наше положение многократно будет хуже; и если, тем не менее, мы верим и убеждены, что только на этих путях мы идем к спасению революции и к продолжению возможности создания той международной атмосферы, которая действительно в состоянии поднять на ноги русскую революцию, постольку, поскольку мы убеждены, что этот момент усталости, этот момент разложения, который неизбежен и который обусловлен местными причинами, мы убеждены, что эта атмосфера, что эта психология усталости рассеется. Я мы убеждены, что эта атмосфера, что эта психология усталости, как я уже слышал из уст товарищей, которые готовы принять, что угодно, лишь бы окончить войну, что эта атмосфера, есть психологическая, а следовательно, и политическая смерть целых классов. Мы не сомневаемся, что то явление, которое мы наблюдаем сейчас на юге, что то явление, которое мы наблюдаем в Псковской г., где крестьяне до 60 лет требовали их вооружить, чтобы стать на защиту своих прав на землю, на защиту социалистической России, и мы полагаем, что этот подъем сделает их способными организовать восстание трудящихся против международных поработителей, сделает их способными оказать вооруженное сопротивление, и тем самым удержаться от выполнения неслыханных условий. И вот почему мы говорим, что в данный момент мы не считаем себя в праве входить в состав Совета Народных Комиссаров, который идет на условия, навязанные германским империализмом, ибо мы видим свою задачу в другом. Если бы мы были такими оптимистами, какими являются тов. Ленин и, может быть, тов. Троцкий и тов. Зимовьев, если бы мы верили, что возможно создание социалистической армии в тех ужасных условиях, в которые поставлена трудовая Россия, если бы мы действительно поверили, что эта передышка является необходимой для нас, а не для германского империализма, тогда. т. т., конечно, мы старались бы приложить все наши усилия к тому, чтобы на путях организации сопротивления, —государственного сопротивления, —затратить всю свою энергию и силу. Но мы, исходя из учета и в данном случае из чисто объективного учета, из экономического учета нашей страны, после того, как она будет отрезана от всех источников питания, после того, как она будет поставлена в такие условия, о которых говорит германская пресса, что это для Германии не опасно, думаем, товарищи, что германские империалисты, представители германского капитала, в данном случае более точно оценивают положение вещей.

Если капитуляция будет проведена, если мы действительно сдадимся на милость воинствующего империализма сегодня Германии и Австрии, а завтра, по тем же данным и с тем же основанием, японскому империализму, тогда не может быть речи о возможности возрождения русской революции, о возможности поднятия па ноги Советской России, о возможности удержания всех ее завоеваний. Поэтому, веру в эти перспективы мы считаем самой утопичной. Мы становимся в данном случае на почву вполне реальную, на почву уже идущей гражданской революционной войны всех трудовых элементов на тех фронтах и тех пунктах, на которых наступает германский империализм. Эго факт, что Советская Россия до сих пор не капитулировала, во всяком случае не во всех частях, и наша задача не заниматься установкой границ, где мы должны капитулировать, а попытаться расширить границы восстания и сопротивления. Стараться этот фронт протянуть через всю Россию, по всей линии, где идет наступление Германии, это независимо от того, что сегодня будет принято и ратифицировано, что это объективное и неизбежное, ибо, когда здесь говорят об измене, это имеет своеобразный смысл, ни один человек, сидящий здесь, не представляет себе, что партия, политическая, партия революционного социализма, пытается или желает изменить, предать революцию. Я думаю, что здесь таких людей нет, но нас не интересуют субъективные побуждения, нас интересует объективная сторона, то, что независимо от их воли и сознания будет; и, когда я утверждаю, что есть аналогия между меньшевиками и правыми с. -р. и той позицией, которую усвоила партия большевиков, я на этом настаиваю, именно с этой стороны я утверждаю, что если честно и откровенно говорить, никто не сумеет заподозрить ни партию меньшевиков, ни партию с. -р. в целом, что она сознательно, субъективно желала изменить революцию; я думаю, в этом никто не может их обвинять. Тов. Ленин говорил, что он не сомневается в несытых намерениях Церетели и Чернова, но нам важно, к чему привели их действия, если мы говорим о политике правых с. -р. и меньшевиков, мы должны сказать, что она (??? )  объективно привела к измене трудовому народу. Мы на этом всецело настаиваем сейчас, независимо от того, каковы были субъективные желания, их дела вели к измене и предательству. И если мы сейчас говорим, что объективная капитуляция и данная стадия ведет к гибели русской революции, то в данном смысле она есть наша русской революции, в только узком смысле слова. Те, кто защищает ратификацию, также хотят спасти русскую революцию, а мы убеждены, что ратификация есть гибель революции. Мы совершили; бы великий грех перед трудовым народом, если бы мы взяли на себя задачу выполнять эти условия мира. Это есть смерть русской революции, и поэтому для нас, как это ни тяжело для левых с. -р., после длительной совместной честной коалиции с партией большевиков на пути укрепления русской революции, мы должны сложить с себя ответственность за центральную политику правительства. Мы другого выхода не видим, и помимо нашей воли и желания это сделало бы нас такими же капитулянтами, что с нашей точки зрения является объективной изменой русской революции, ибо убивает русскую революцию, и вот почему, и только поэтому, мы, партия левых с. -р., в данный момент, в тот случай, если бы условия мира были ратифицированы, не считали бы возможным, с точки зрения нашей революционной совести, разделять ответственность за те мероприятия, которые логически вытекают из ратификации условий мира, а с другой стороны, мы не можем оставаться в том правительстве, которое должно будет выполнять эти условия, ибо это связало бы нас до рукам и ногам и лишило бы нас революционной интенсивности, которая действительно может вывести революционную Россию на тот путь, где мы встретимся с восставшим революционным международным пролетариатом, какие бы испытания нас не ожидали, если трудовой пролетариат и крестьянство пойдет защищать землю и нолю, если не будет справляться крестьянин Орловской губ. о том, далеко ли немцы от его уезда, если эта психология, вполне понятая, но ужасная психология, если она охватывает целый класс, если она, а она приходит — я убежден, что если бы мы сами не вели двусмысленную политику —  сегодня мир, завтра война, мы сейчас имели бы то настроение широких масс, которое нам конечно, не гарантировало бы побед, не давало бы возможности задерживать целый фронт наступающих германских армий, но которая нам дала бы условия, в которые поставлены Советские войска на юге, которые тем не  менее сражаются и оказывают иногда удачное сопротивление натиску империалистических сил. Мы убеждены, что, в конце концов, в ближайшее время, может быть, в ближайшие дан условия будут таковы, что мы не будем иметь другого выхода, и тогда его не будет иметь и партия большевиков, помимо выхода капитуляторского. И поэтому, товарищи, да только поэтому мы, партия лев. с. -р. объявляем совершенно открыто перед лицом революционной демократии, что мы оружия не сложим, что все наши силы направим туда, где идут бои, в те пункты направим все, что имеем, чтобы оказать вооруженное сопротивление германскому, австрийскому, японскому и всякому международному империализму, ибо мы знаем, что в этот час и день, когда Россия признает себя побежденной, в этот час надо будет поставить крест над русской революцией, растоптанной, раздавленной, которая не будет уже революцией, и мы убеждены, как бы печальны ни были объективные условия, что международное движение не заставит нас долго ждать.

Мы убеждены, что международное движение не заставит нас ждать, что международный пролетариат придет нам на помощь в нужную минуту, и после долгих испытаний трудовой народ не потеряет ни одного из своих великих завоеваний государственно-политической общественной жизни. И на этот путь борьбы за Советскую Россию, которая не может быть сдана никакими капитуляциями, на путь вооруженного сопротивления мы зовем весь пролетариат и все трудовое крестьянство.

Председатель. Заключительное слово предоставляется тов. Ленину.

Ленин. Товарищи, если бы я хотел найти подтверждение к тому, что было сказано в первой моей речи, относительно характера предлагаемой вам революционной войны, то доклад представителей левых эсеров дал бы мне самое лучшее и наглядное подтверждение, и, я думаю, что будет наиболее целесообразно, если я приведу по стенограмме его речь и мы увидим, какие доводы приводят они в подтверждение своих положений. (Читает по стенограмме). Вот вам образец того, на какие доводы они опираются. Здесь говорилось о волостном сходе. (Ге, - кю-эгу кажется это собрание волостным сходам, могут прибегать к таким доводам, но ясно, что здесь люди повторяют наши слова, а продумать их не умеют. Люди повторяют то, чему большевики учили левых эсеров, когда они еще были в среде правых, и когда они говорят, то видно, что они заучили то, что мы говорили, но на чем это было основано не поняли, и теперь повторяют. Церетели и Чернов были оборонцами, а теперь мы оборонцы, мы изменники, мы предатели. Приспешники буржуазии говорят здесь о волостном сходе, но всякий рабочий прекрасно понимает цели того оборончества, которым руководились Церетели и Чернов, и те побуждения, которые заставляют нас быть оборонцами.

Если мы поддержим русских капиталистов, которые хотели получить Дарданеллы, Армению, Галицию, как это было написано в тайном договоре, то это будет оборончество в духе Чернова и Церетели, и это оборончество было позорно тогда, а теперь наше оборончество почетно. (Рукоплескания). I

И когда я рядом с подобными доводами встречаю два раза в стенограмме речи Камкова повторенное слово, что большевики это приказчики германского империализма, — слово веселое, — я очень рад, что все те, кто политику Керенского проводил аплодисментами, это подчеркивает. (Рукоплескания). И уж, конечно, товарищи, не мне возражать против резких слов. Никогда я против этого возражать не буду. Только, чтобы быть резким, нужно на это иметь право, а право на резкость дает то, чтобы слово не расходилось с делом. И вот такое маленькое условие, которое многие интеллигенты не ценят, а рабочие, и крестьяне и на волостных сходах, — это так мизерно, волостной сход, — они это и на волостных сходах, и в советских организациях улавливают, и у них сходится и слово, и дело. И у тех, кто прекрасно знает, что они сидели в партии правых эсеров до октября, когда они участвовали в дележке выгоды, когда те были приказчиками, потому что им было обещано место министра за то, что они молчат о всех тайнах договорах. (Рукоплескания). Но никак нельзя назвать приказчиками империализма людей, которые провозгласили войну делом, порвали договоры, пошли на риск, связанный с этим, на затягивание договора в Бресте, что значит губить страну, вытерпели военное наступление, ряд неслыханных поражений и ни капли не скрывали от народа.

Здесь Мартов уверял, что он не прочел договора. Пусть верит ему, кто хочет, мы знаем, что эти люди привыкли много газет читать, но договоров не читали. (Рукоплескания). Пусть верит, кто хочет. Но я вам скажу, что если партия эсеров знает прекрасно, что мы уступаем насилию, нами же разоблаченному полностью, что мы делаем это сознательно, открыто говоря, что мы сейчас не можем сражаться, но уступаем — история повторяет ряд позорнейших договоров и ряд войн, —когда люди в ответ на, это преподносят слово «приказчики», то эта резкость их разоблачает, когда они уверяют, что снимают ответственность. Разве это не лицемерие, когда люди снимают ответственность, а продолжают быть в правительстве. Я утверждаю, что когда они говорят, что снимают ответственность, — нет, они ее не снимают, и напрасно они думают, что это волостной сход. Нет, это все, что есть лучшего и честного среди трудящихся масс. (Рукоплескания).

Дальше я вам процитирую еще одно место из Камкова, чтобы показать, как к этому относится всякий представитель трудящихся и эксплуатируемых масс. «Когда здесь товарищ Ленин вчера утверждал, что товарищ Церетели и Чернов и другие разлагали армию, неужели мы не найдем мужества сказать, что мы с Лениным тоже разлагали армию». Попал пальцем в небо. (Рукоплескания слева). Он слышал, что мы были пораженцами и вспомнил об этом тогда, когда мы пораженцами быть перестали. Не во время вспомнил. Заучили словечко, погремушка революционная есть, а подумать над тем, как дело обстоит, не умеют. (Рукоплескания). Я утверждаю, что из тысячи волостных сходов, которые вызывают насмешку там, где Советская власть укрепилась, что из тысячи этих сходов более чем в девятистах есть люди, которые скажут партии левых эсеров, что она никакого доверия не заслуживает. Они скажут, подумайте: мы разлагали армию и теперь должны вспомнить об этом. Но как мы разлагали армию. Мы били пораженцами. Мы выпустили в «Правде» воззвание, которое Крыленко, тогда еще преследуемый и маленький, опубликовал по армии «Почему я еду в Питер». Он сказал: «К бунтам мы вас не зовем». Это не было разложением армии. Разлагали армию те, кто объявил эту великую войну.

Разлагали армию Церетели и Чернов, потому что народу говорили великолепные слова, которые разные левые эсеры привыкли кидать на ветер. Слова весят легко, а русский народ в волостных сходах привык продумывать и брать всерьез. Если же ему говорили, что мы стремимся к миру и обсуждаем условия империалистической войны, то я спрашиваю: а как же с тайными договорами и с июльским наступлением. Вот чем разлагали армию. Если ему говорили о борьбе с империалистами, о защите отечества, он спрашивал себя, а берут ли где-нибудь за шиворот капиталистов. Вот чем разлагали армию, и вот почему я сказал, и никто не опроверг, что спасение армии было бы и там, если бы власть мы взяли в марте и апреле, и если бы вместо бешеной ненависти эксплоататоров — за то, что мы их подавили, они совершенно законно нас не ненавидят, —если бы вместо этого они интересы отечества и трудящихся и эксплоатируемых поставили выше интересов отечества, Керенского и тайных договоров Рябушинского, и видов на Армению, Галицию, Дарданеллы, в этом было бы спасение, и в этом отношении, начиная с великой русской революции, а в особенности с марта, когда вышло половинчатое воззвание к народам всех стран, правительство, издавшее воззвание, звавшие свергнуть банкиров всех стран, а само делившее с банкиром доходы и выгоды, вот что разлагало армию и вот почему армия не могла стоять (аплодисменты).

И я утверждаю, что мы, начиная с этого воззвания Крыленко, которое не было первым и которое я вспоминаю, потому что оно особенно запомнилось мне, мы армии не разлагали, а говорим: держите фронт, чем скорее вы возьмете власть, тем легче ее удержите. И говорить тетерь, что мы против гражданской войны, а за восстание, как это недостойно, и какая это презренная болтовая людей. Когда это пойдет в деревню, и когда там солдаты, которые войну видали, но так, как интеллигенты, и которые знают, что не так легко картонным мечем махать, когда и они скажут, что нам, разутым, раздетым и страдающим в критический момент помогли тем, что погнали в наступление, — они теперь им говорят, что ничего, что не будет армии, а будет восстание. Народ гнать против регулярной армии с высшей техникой — это преступно, и этому учили социалисты. Ведь, война многому научила, не только тому, что люди страдали, но и также тому, что люди страдали, но и тому, что берет верх тот, у кого величайшие и лучшие машины: этому научила война, и прекрасно, что научила. Учиться надо потому, что без машины, без дисциплины жить в современном обществе нельзя, или надо преодолеть высшую технику, или быть раздавленным. Ведь годы мучительного страдания научили крестьян войне. И когда всякий со своими речами пойдет в волостные сходы, когда партия левых эсеров пойдет туда, то она понесет вполне заслуженное ею наказание (аплодисменты).

Еще пример, еще цитата из речи Камкова (читает). Удивительно легко иногда бывает вопросы ставить, только есть одно изречение, оно невежливое и грубое, которое про такие вопросы говорит, — из песни слова не выкинешь, — я пинанию: один дурак может больше спрашивать, чем десять умных ответить (аплодисменты, крики: призовите его к порядку, аплодисменты, голос: в этом историческом заседании издевательство над Россией). Товарищи, из этой цитаты, которую я вам прочел... (аплодисменты, шум)  я вам враге/, меня приглашают ответить на вопрос: неделю, год или больше будет передышка. Я утверждаю, что на данном волостном сходе и на каждой фабрике человека, который от имени серьезной партии с подобным вопросом будет выступать к народу, народ выселит и прогонит вон, потому что на всяком волостном сходе поймут, что нельзя задавать вопросы о том, чего нельзя знать. Это поймут любой рабочий и крестьянин (аплодисменты). Если вы хотите непременно получить ответ, то я вам скажу, что, конечно, любой из пишущих в газетах или выступающий на митингах левый эсер знает, от чего зависит этот срок: от того, когда наступит Япония, с какими силами, какое встретит сопротивление; от того, насколько увязнет немец в Финляндии, в Украине; от того, когда придет наступление на всех фронтах; от того, как оно разовьется; от того, как внутренний конфликт Австрии и Германии пойдет дальше, и еще от многих других причин (аплодисменты).

И поэтому, когда с победным видом в серьезном собрании задают такой вопрос: — отдал те мне, какая передышка, — я говорю, что таких людей будут с рабочих и крестьянских собраний гнать те, кто знает, что после мучительной трехлетней войны всякая неделя передышки есть величайшее благо (аплодисменты). И я утверждаю, что как бы нас ни ругали здесь теперь, чаю если бы завтра собрали все то ругательные слова, которые по нашему адресу от правых, почти правых, около правых, левых соц. -рев., кадетов, меньшевиков, если их все собрать и напечатать, то получится сотня пудов. Все это будет для меня весить как перышко, по сравнению с тем (аплодисменты), что, как у нас в большевистской фракций некоторые из ее представителей сказали: мы войну знаем, и мы видим, что теперь, когда мы эту короткую передышку делали, это плюс в оздоровлении нашей больной армии. И на каждом крестьянском собрании любой крестьянин скажет то, что знает всякий интересующийся делом, и ни одно предложение практическое, когда мы чем-нибудь сможем дсоихчь, мы не отвергли и не отвергнем.

Мы получили возможность передохнуть, хотя бы даже па 12 дней, благодаря той политике, которая полна против революционной фразы и общественного мнения. Когда Камнев и левые эсеры заигрывают с вами и делают глазки, то, с одной стороны, они делают глазки вам, а, с другой стороны, обращаются к кадетам: зачтите нам, ведь, мы же душою с вами. И когда один из представителей эсеров, кажется, даже не левых, а сверх-левых, максималист, говорил о фразе, он говорил, что фразой является то, что относится к чести. (Голос: «правильно»). Ну, конечно, из правого лагеря закричат «правильно»; этот возглас мне приятнее, чем возглас «ложь», хотя и последний никакого впечатления на меня не производит. Но если бы я обвинял их во фразах, не давши никакого точного и ясного подтверждения; но ведь я привел два примера в взял их не из вымысла, а из живой истории.

Вспомните в 1905 г.: разве представители эсеров не оказались в таком положении, когда в 1907 году давали подписку Столыпину, что мы будем служить верой и правдой монарху Николаю II? Я надеюсь, что я за долгие годы революции кое-чему научился, и когда меня поносят за предательство, я говорю — нужно разобраться предварительно в истории. Если мы хотели повернуть историю, — а оказывается повернулись мы, а история не повернулась, казните нас; историю не убедишь речами, и история покажет, что мы были правы, что мы вынесли рабочие организации, в великую октябрьскую революцию 1917 г., — и только благодаря тому, что мы пошли выше фразы и сумели смотреть на факты, удаться у них, и теперь, 14—15 марта, выяснилось, что если бы мы воевали, мы помогли бы империализму, мы добили бы транспорт и потеряли бы Петроград; мы видим, что бросать слова и махать картонным мечем, бесполезно. Но когда подходит ко мне Камков и спрашивает: «надолго ли эта передышка? » — на это ответить нельзя, потому что не было международной объединенной революционной ситуации. Она не может дать долгой передышки, потому что не было международной объективной революционной ситуации, она не может дать долгой передышки реакции теперь, потому, что объективная ситуации везде революционная, потомучто везде рабочие массы негодуют, на краю терпения, на краю истощения от войны. Это факт. Из этого факта вырваться нельзя, и поэтому, когда я доказывал вам, что был период, когда революция шагала вперед, и мы шагали впереди и за нами петушком поспевали левые эсеры (рукоплескания).

А теперь наступи период, когда приходится отступать перед подавляющей силой. Эта характеристика совершенно конкретная. Мне на нее никто не ответит. Исторический анализ, это должен утвердить; вот на счет волостного схода назп марксист, почти марксист, Марков, пройдется насчет того, что закрыли газеты, он похвалится, что угнетенные и обиженные газеты закрыли за то, что они помогают свергнуть Советскую власть (аплодисменты). Об этом он помолчит, таких вещей он вам преподнесет, а попытка ответить на мой, в упор поставленный вопрос, правда это или нет, что мы с октября шли триумфальным шествием или нет. (Голоса справа: «нет»). Вы скажете, что «нет», а эти все скажут, что «да». Я спрошу, а теперь, можем ли мы идти в наступление победным шествием на международный империализм? — не можем, и все это знают. Когда эту прямую, простую фразу говорят прямо в лицо, чтобы люди учились революции — революция мудрая, трудная и сложная наука — чтобы учились и рабочие, и крестьяне, которые делают се, врага кричат: «трусы, предатели, бросили знамя», отделываются словами, машут руками. Нет. Таких революционеров фразы иного видели все истории революций, и ничего, кроме смрада и дыма, от них не осталось. (Рукоплоскания).

Другой пример, товарищи, который я привел, этот пример был в Германии. Германия, подавленная Наполеоном, Германия, видавшая позорные миры и вперемежку с ними войны, она спрашивает: долго ли мы будем договоры соблюдать? Но, если бы дети 3-х лет спрашивали меня о том: а будете ли вы соблюдать договор или нет, то это было бы мило и наивно. Но когда взрослый Камков из партии левых эсеров спрашивает, то немногие взрослые рабочие и крестьяне поверят в наивность, но большинство скажет: «не лицемерьте» (голоса справа: «а, ну, вы ответьте! »). Ибо исторический пример, который я привел, говорит яснее ясного, что освободительные войны народов, потерявших армию, — а это бывало не раз — народов, задавленных до полной потери всей земли, задавленных до того, что они вспомогательные корпуса отдавали завоевателю для новых завоевательных походов —  это из истории вычеркнуто быть не может, и вы не выскоблите этого ничем. Но если левый эс-эр. Камков, возражая мне, говорил, как я видел из стенограммы: «вот в Испании были же революционные войны», то он мои же слова подтверждал, ведь он себя этим бил. Как раз Испания и Германия подтверждают мой пример, что решить вопрос в историческом периоде завоевательных войн на основании того, что «будете ли вы соблюдать договор, и когда вы нарушите, когда вас поймают»..., ведь, эго же детей достойно. А история говорит, что всякий договор вызывается приостановкой борьбы и изменением соотношения сил, что бывали мирные договоры, которые через несколько дней лопались, что бывали периоды во много лет, когда Германия и Испания заключали мир и через несколько месяцев его нарушали; в по несколько раз в ряде войн народы учились, что значит вести войны. Когда Наполеон вел германские войска, чтобы душить другие народы, он их научил революционной войне. Вот как шла история. Вот нечему я говорю вам, товарищи, что я глубоко убежден в том, что решение, вынесенное девятью десятыми нашей большевистской фракции будет вынесено и девятью десятыми всех сознательных трудящихся рабочих и крестьян России (голос справа: «мертвых душ», аплодисменты).