Истоки правового нигилизма. Право и Общество. «Плохие законы». Правовой фетишизм. Репугационная этика

Существуют различные точки зрения, объясняющие размах «правового нигилизма» на Востоке, Одна из точек зрения исходит из понимания общественной исторической динамики, основанной на парадигме Общество, Б соответствии с ней, как отмечалось (Бочаров 2011а: 170-184), социум по мере развития теряет свои индивидуальные (этнокуль-гурные) свойства, вследствие чего регуляторы человеческого поведения также обретают универсальную форму в виде писаного закона. В соответствии с данной логикой обычаи (обычное право), определяемые зачастую как «вредные пережитки», замещались в государствах Востока писаными законами «цивилизованных» государств, которые, как предполагалось, соответствующим образом должны были преобразовать жизненное пространство на новом месте. Однако этого не произошло, а принятое законодательство демонстрировало полную неработоспособность. Сегодня одним из объяснений данного факта принято считать, что принимались «плохие законы». Идея принадлежит Э. де Сото, который исследовал феномен неформальной экономики (НЭ) в государствах Востока (на примере Перу, г. Лима), удельный вес которой там чрезвычайно велик. Он-то и предложил свое понимание причин разрастания НЭ, которые, но его мнению, кроются в «плохих законах», принимаемых государством (Сото 1995).

Автор использовал антропологические методы исследования. Коллеги, Принимавшие участие в работе, провели серию социальных экспериментов, в частности, стараясь идти легальным путем при регистрации фирмы, приобретении земельного участка и т. д. В результате была выявлена «цена законности», т. е. денежные затраты, которые вынуждены нести лица, желающие заняться легальным бизнесом. Эта «цена», как выяснилось, чрезвычайно высока как в смысле временных затрат (преодоление бюрократических препон), так и материальных (взятки). Такая система полностью отсекает от участия в легальном бизнесе людей с невысокими доходами, но зато дает обширный простор для адресной раздачи привилегий («блата») и коррупции. В общем, как оказалось, готовность людей «действовать вне рамок закона в значительной степени есть результат рациональной... оценки издержек законопослушания» (Сото 1995:178).

Э. де Сото также показал, что в теневом бизнесе не царит «право силы», как и в легальном, там существует «сила права» (обычного права). Согласно автору, в «тени» живет параллельный мир со своими профсоюзами, судами, правовыми нормами, который во многом эффективнее официального мира. Даже процесс подкупа государственных чиновников трансформируется из эпизодического правонарушения в устойчивый порядок, с которым согласны все его участники.

\021\

Е общем, Э. де Сото и его сторонники убеждены, что главная причина разбухания НЭ— это «плохие законы», которые искусственно тормозят развитие деловой активности и вынуждают нормальных граждан превращаться в «теневиков». В таком случае стратегией борьбы с НЗ должна стать ликвидация бюрократических «препон», а тактикой — поэтапная либерализация хозяйственной деятельности (облегчение правил регистрации фирм, снижение налогов, сокращение числа регулирующих законов и проверяющих инстанций).

По сути, предложенный Э. де Сото подход рассматривает неформальный бизнес как проявление определенных универсальных закономерностей общественного развития. В результате НЭ видится автору как закономерная форма генезиса капиталистического предпринимательства на периферии современного мирового хозяйства. Более того, именно неформальные предприниматели, по мнению Э. де Сото,— истинные носители «духа капитализма», которые желают и умеют добиваться успеха за счет личной инициативы и конкуренции, а не путем «рентоискательства» (поиска политических привилегий).

Чтобы законы были «хорошими», их, по мнению автора, следует принимать не кулуарно, а посредством реальных демократических процедур. По факту же законы принимаются в интересах конкурирующих предпринимательских кланов, тесно связанных с государственной бюрократией. Поэтому они нестабильны и непредсказуемы, ибо зависят от того, кто выиграл «перераспределительную войну» (Сото 1995: 245, 247). Порочность подобной законотворческой практики определяется, по Э. де Сото, огромной ролью государства, которую оно играет на Востоке: «Почему в Перу господствуют плохие законы? Дело в том, что правительство занято главным образом перераспределением имеющихся доходов, а не созданием нового богатства. Поэтому лучшие умы страны и энергия предпринимателей расходуются не на достижение реального прогресса, а на ведение перераспределительных войн. В результате оказывается, что нет равенства людей перед законом, потому что для одних законы сулят привилегии, а другим они недоступны. Между тем развитие возможно лишь в том случае, если действенные правовые институты досягаемы для каждого гражданина» (Сото 1995: 233). Поэтому простое копирование западных законов ничего не дает, так как «большинство граждан так и не получило возможность, опираясь на закон, превратить свои накопления в капитал» (Сото 2001: 24). Принимаемые законы должные рождаться самой жизнью. Причину же отсутствия «хороших законов» он, по сути, усматривает в корыстных устремлениях бюрократии (Сото 1995: 178-189).

Подход автора можно определить как правовой фетишизм. Истоки правового нигилизма он видит в плохих законах, а поэтому люди «живут более благополучно, когда нарушают закон, чем когда уважают его». По-

\022\

добные законы не обеспечивают важных, с точки зрения автора, элементов: права собственности, выполнение контрактов и надконтрактную правовую систему, что и заставляет людей «бежать в этот призрачный мир», где «издержки соблюдения закона превышают выгоды от его соблюдения».

В то же время приводимые им факты, на наш взгляд, свидетельствуют о том, что акторы, преследуя свои экономические интересы, действуют в рамках своей обычно-правовой культуры, порождающей «призрачный мир" теневой правовой системы. В частности, установлено, что в ее основе лежит репутация. Хорошая репутация субъекта экономической деятельности облегчает получение нелегальных кредитов, что открывает возможности для расширения коммерческих операций. Она же гарантирует соблюдение нелегальных контрактов, так как в противном случае это скажется на репутации субъекта нелегальной деятельности: «Для наказания партнеров можно сообщить об их недобросовестности третьим сторонам и испортить репутацию. При первых сделках "нелегалы" несут большие издержки, поскольку отсутствие репутации делает их контракты менее привлекательными, проценты и цены — более высокими» (Сото 1995: 130-135). Обретение же репутации обеспечивается средствами традиционной культуры (ТК), составной частью которой является обычно-правовая культура. «Тене-вики», пострадавшие от недобросовестности партнеров, обращаются к их семьям, родственникам или друзьям в надежде, что групповое давление принудит виновного компенсировать нанесенный ущерб. Иными словами, они апеллируют к обычному праву, субъектом которого является социально-родственный коллектив, который всегда может принудить сородича исполнить свои обязательства перед ними. Поэтому точка зрения де Сото, согласно которой причина такого поведения кроется в ограниченности доступа к эффективному судебному разбирательству, представляется неубедительной. Есть множество материалов, иллюстрирующих это положение. Носители традиционной культуры везде избегают обращений в официальный (государственный) суд, стараясь решить конфликт «полюбовно». Иными словами, уход от открытого противостояния, борьбы, состязательности и т. д. — характерная черта традиционной культуры.

Например, появление в экономической сфере «репутационной этики», которая представляет собой «сильную систему, упорядочивающую и защищающую эту торговую экономику», фиксируется и на индийском материале. В ее основе лежат устные договоренности, обеспечивающие «устойчивую сеть повторных сделок, переходящих от поколения к поколению или устанавливающихся посредством долгого процесса ученичества или введения в должность, т. е. им присущи высокие неэкономические барьеры» (Харрисс-Уайт 1999: 443). Потеря репутации ведет к исключению из сети. Автор отмечает изменения,

\023\

происшедшие за последние годы (начиная с 70-х) в природе сетей в свяли с развитием сложной неформальной торговли на большие расстояния (без договоров «лицом к лицу»). Если раньше репутация имела предписанный xapaKiep, учитывая принадлежность к определенной семье, касте, общине, то сейчас стала приобретенной и формируется на основе надежности и эффективности. Такая организация, с точки зрения исследователя, «ограничивает конкуренцию, снижает риски, т. е. привносит элемент стабильности. От репутации во многом зависят сроки и условия предоставления кредитов. Репутация наследуется. «Люди скорее возьмут кредиты на кабальных для себя условиях, чем допустят ситуацию, которая бы отразилась на их репутации, а в дальнейшем на их детях и семье» (Харрисс-Уайт 1999: 444).

Из э-| их сведений видно, что под давлением новых обстоятельств вносятся коррективы в традиционные (обычно-правовые) ценности. Знаменательно и то, что новые нормы полностью подчинены традиционному алгоритму их бытования: они становятся достоянием социально-родственной группы и наследуются ее членами. Поэтому традиционный базис, основанный на жестких взаимных обязательствах между членами родственного коллектива, продолжает порождать свойственные ему поведенческие модели: «При более пристальном рассмотрении выявляется, что многие ассоциации представляют собой плотные сети, отвечающие интересам каст, и строятся на принципах родства. Институты родства получают новую экономическую роль» (Харрисс-Уайт 1999:445).