 |
19. Моя первая сестрёнка. 20. Быть глазами. 21. Горох в шапке. 22. Холодные военные зимы
|
|
|
|
19. Моя первая сестрёнка
Война...
Это страшное и непонятное для нас слово.
Первая зима войны оказалась неожиданно суровой. Наша семья не готова была к таким холодам. До этого я, можно сказать, и не знал, что такое настоящая зима. Хотя в моей жизни их было целых пять!
В ноябре 1941 года мама родила девочку. В то время было нелегко родить, не говоря уже о том, чтобы вырастить ребёнка и выжить. Беременные женщины ходили на работу до последней минуты. Рожали там, где они находились в тот момент. Хорошо, если дома, а то – на ферме или в поле.
Тогда не было в нашей деревне ни врачей, ни акушеров. Принимала роды бабка-повитуха, которая жила по соседству. Все называли её кугу́ -кова́ й – “старшая бабушка”. А по имени её никто не называл.
Мама родила дома. Принесли сучьев, веток, растопили печь, накипятили воды. Несколько женщин суетились в избе.
Кугу́ -кова́ й властным голосом отдавала распоряжения. Меня выставили на улицу.
А через некоторое время я услышал незнакомый плач… Так родилась на свет моя первая сестрёнка Ната.
20. Быть глазами
В ту зиму ослепла моя бабушка.
Поблизости не было больниц. И чтобы лечиться, надо было ехать на поезде в ближайший город – это Сарапул. Мы же в то время не различали, какие бывают поезда, и понятия не имели ни о пассажирских вагонах, ни о том, что, оказывается, нужно покупать билеты, чтобы ехать в таких вагонах.
Тогда деревенские обычно цеплялись за любой поезд, лишь бы он остановился, а выпрыгнуть можно было и на ходу. Поезда ходили не очень быстро и через каждые 10-15 километров останавливались, пропуская на разъездах встречные составы, так как железные дороги были однопутными.
|
|
|
Конечно, ослепшую бабушку невозможно было отправить одну до Сарапула, а я был ещё мал для помощника в такой дальней дороге. Хотя бабушка и оставалась незрячей, но по-прежнему продолжала быть самой незаменимой в семье. Мне же приходилось помогать ей во всех работах – быть её глазами.
Мне же приходилось помогать ей во всех работах – быть её глазами.
21. Горох в шапке
Зима, как я уже говорил, застигла нас врасплох. Мы были без единого полешка дров! Вначале мы крепились, топили соломой. В огороде и по оврагам я собирал подсолнуховые стебли, камыш, сухую траву, высохший кустарник. Я таскал домой всё, что могло гореть и что было мне под силу. Да и не я один был таким сборщиком – вся деревня жила так.
У детских впечатлений есть и приятные моменты. Сидим, бывало, с бабушкой на куче соломы перед большой печкой, а мама поджаривает сушёный горох на сковородке, пока горит солома. Потом высыпает его мне в шапку. После мороза уставшему и голодному так приятно было сидеть на мягкой соломенной подстилке и смотреть, как в огне быстро тают соломенные снопики. А гороховые шарики в шапке такие кругленькие, горяченькие и от них струится такой аппетитный аромат! Я с удовольствием грызу жареные горошины... Но и они тоже быстро кончаются.
22. Холодные военные зимы
Поглатывая слюнки, мы косимся на печку, где стоит чугунок с картошкой в мундире. Правда, иногда картошка не успевала свариться, пока горит наше соломенное топливо, но мы на это не особо обращали внимания. Было бы что поесть. А картошка у нас ещё была.
Поужинав, мы ложились спать на высокие полати, на пуховые подушки, под меховые шубы и тулупы, так что поначалу мы не замерзали. К нам даже приходили спать наши родственники – Володя с сестрой. А мама с моей новорождённой сестрёнкой устраивались на печке. Бабушка рассказывала разные деревенские истории. Так мы и засыпали.
|
|
|
А утром встаёшь – вода в ведре покрыта льдом! Наш дом был, кажется, самый большой в деревне и, чтобы нагреть его, надо было много топить. А соломой не натопишь. Я-то, может быть, и выдержал бы, но моя сестрёнка... Вот мы и решили перейти жить на зиму к нашим соседям Батурбаевым.
Их избушка была поменьше нашей. А жили в ней пятеро человек: две девочки – десяти и семи лет и два мальчика – трёх и полутора лет. Маме их, как и нашей маме, шёл тогда тридцать первый год. Отца их тоже забрали на войну. Рассказывали, что у них был ещё мальчик, который родился в один день со мной и в той же самой бане. Только он умер ещё ребёнком.
Сегодня из всей этой большой семьи остался лишь один – младший сын Йоркин. Он всегда жил здесь, в этом же доме.
Мы и сейчас иногда встречаемся в деревне, заходим друг к другу в гости и вспоминаем суровые, голодные и холодные военные годы, наше детство.
|
|
|
