Е. Д. Благодетелева. Женский вопрос в российской адвокатуре. (вторая половина XIX – начало XX В. )

Е. Д. Благодетелева

Москва, НИУ ВШЭ

ЖЕНСКИЙ ВОПРОС В РОССИЙСКОЙ АДВОКАТУРЕ

(ВТОРАЯ ПОЛОВИНА XIX – НАЧАЛО XX В. )

Проблема соотношения частной и публичной (общественной) сфер социальной жизни является одним из ключевых пунктов дискуссии вокруг социокультурного статуса женщины в индустриальном обществе. Характерные для XIX – первой половины XX в. разграничение и субординация частной и публичной сферы предполагали «женскую закрытую идентификацию “с миром природы, эмоций, желаний и частной жизни”», в то время как «идея верховенства общественной сферы, рационального дискурса, справедливости и беспристрастности»[370] характеризовала исключительно мужской «домен» социального существования.

Важным структурным элементом монополизированной мужчинами публичной сферы являлись профессии, представлявшие собой высокостатусные занятия со стремящимся к максимуму уровнем социально–экономического вознаграждения и самоуправляющейся организацией. Борьба женщин XIX – начала XX в. за право доступа к профессиональной деятельности, таким образом, может рассматриваться как одна из стратегий преодоления «закрытой» идентификации с приватными областями социального мира (семьей и домашним хозяйством).

Характерным примером этой борьбы представляются попытки американских, европейских и российских женщин добиться легального доступа к адвокатским занятиям. Поскольку профессия адвоката на протяжении XIX – начала XX в. являлась одним из эталонов публичности, ее представители должны были демонстрировать такие исключительно «мужские» качества, как «бестактность, уверенность и откровенность»[371], составлявшие ядро маскулинного профессионального этоса. В этой ситуации право женщин на доступ к профессии адвоката оказывалось в центре общественной дискуссии, в рамках которой конструировались и репрезентировались социокультурные границы частной и публичной сфер как женского и мужского домена.

Несмотря на то, что в Российской империи (за исключением княжества Финляндского) женщины так и не получили доступа к адвокатуре, борьба за право заниматься правозаступнической деятельностью развивалась в том же русле, что и увенчавшиеся успехом американское и западноевропейское движения[372].

В отличие от американского и западноевропейских обществ, Российская империя второй половины XIX – начала XX в. характеризовалась достаточно низкими темпами профессионализации, отсутствием классических корпораций и маргинальностью самоидентификации в качестве профессионала. Определенным исключением являлась адвокатская корпорация или сословие присяжных поверенных, формировавшаяся на основе принципа креденциализма и возглавляемая органами корпоративного самоуправления[373]. Адвокатская корпорация, однако, не обладала монополией на осуществление функции судебного представительства, поскольку право на «хождение по делам» в общих и мировых судебных инстанциях было предоставлено частным поверенным, поступление в ряды которых не ограничивалось, как в случае присяжной адвокатуры, образовательным цензом и стажем, а также частным лицам в качестве общегражданского права на представительство интересов родственников или деловых компаньонов[374].

Таким образом, в империи существовала иерархия адвокатских занятий, ранжированных по степени профессионализации, соответственно, возможности и стратегии борьбы за право на занятие адвокатурой имели свою специфику в каждом из приведенных случаев. С 1866 по 1874 гг. женщины были полностью лишены доступа к адвокатуре как профессии, поскольку не могли получать высшего юридического образования, а, следовательно, и поступать в присяжные поверенные. С введением в 1874 г. института частной адвокатуры у женщин появилась возможность осуществления профессионального судебного представительства в качестве частного поверенного. Однако, Высочайшим повелением 7 января 1876 г. окружным и мировым судам было воспрещено выдавать свидетельства частных поверенных лицам женского пола.

Ситуация вокруг издания Высочайшего повеления 1876 г. вызвала первую волну общественной дискуссии по вопросу о женской адвокатуре. Поскольку запрет 1876 г. опирался на более раннее узаконение, на основании которого женщинам было отказано в праве поступать на государственную службу (Высочайшее повеление 14 января 1871 г. ), то дискуссия сосредоточилась на проблеме юридического статуса частной адвокатуры. Отказ лицам женского пола в праве получать свидетельства на хождение по чужим делам признавался легитимным при том условии, что институт частных поверенных будет утвержден в качестве государственной или общественной службы; в противном случае, ограничение участия женщин в этом «частном» виде деятельности не представлялось возможным[375].

Вторая волна общественного интереса к женскому вопросу в адвокатуре пришлась на середину 1880–х – конец 1890–х гг. и была связана как с российскими правовыми прецедентами (появлением в Сибири женщин–ходатаев), так и с обсуждением зарубежной судебной практики[376]. Основными аргументами в пользу занятий женщин адвокатской деятельностью оставались ссылки на общегражданское право частных лиц на осуществление функций судебного представительства, а также на право подсудимого в уголовном процессе выбрать в свои защитники любое благонадежное лицо[377].

Характерным признаком данного этапа развития общественной дискуссии представляются попытки пересмотреть общепризнанный набор психологических характеристик, включенных в профессиональный этос. В системе аргументов сторонников женской адвокатуры появляются отсылки к таким традиционно «женским» качествам, как «впечатлительность», «чуткость» и «пристрастность» как ресурсу для обогащения и гуманизации практики судебного представительства[378]. Радикально новым этапом движения за право женщин на занятие адвокатурой стал период после первой русской революции, когда ряду выпускниц зарубежных университетов и российских высших женских учебных заведений удалось получить отечественный диплом правоведа. Формально это событие открывало женщинам–юристам доступ в наиболее профессионализированную часть адвокатского сообщества, корпорацию присяжных поверенных. Однако, решения органов корпоративного самоуправления относительно принятия женщин в ряды присяжной адвокатуры (в 1908 г. в Москве, в 1909 г. в Санкт–Петербурге, в 1912—1913 гг. в Казани) в большинстве случаев были опротестованы и отменены судебными палатами в порядке надзора. Отмена внутрикорпоративных постановлений обосновывалась с точки зрения публичного характера деятельности присяжных поверенных, недоступной женщинам даже с высшим юридическим образованием[379].

Другим значимым явлением периода 1905–1917 гг. стало расширение «пространства» общественной дискуссии за счет активизации специализированной женской прессы (журналы «Женский Вестник», «Союз женщин», «Женское дело»). Благодаря усилиям таких авторов, как П. Кравцов и К. Абкович, на страницах феминистски ориентированных журналов сформировалась новая система аргументации, значительно отличавшаяся как от широко распространенных юридических доводов, так и от обоснования прав женщин–адвокатов с точки зрения традиционных женских качеств и добродетелей. Центральным пунктом новой системы выступало открытое позиционирование права женщин на занятие адвокатурой в качестве права «политического», предоставлявшего доступ не только к сфере профессиональной самореализации, но к механизмам социального регулирования[380]. В этом контексте задача женщины–адвоката обозначалась уже не в терминах «гуманизации» правосудия, но представлялась в качестве ревностной защиты «забытых интересов прав своих же сестер женщин»[381].

Таким образом, в начале XX в. доступ к адвокатуре перестал интерпретироваться исключительно как проблема реализации частного права правоспособного субъекта, а превратился в ключевой вопрос позиционирования женщины в публичном пространстве, включенный на равных основаниях и в профессиональный проект адвокатской корпорации, стремящейся к контролю механизмов «входа», и в феминистский политический проект.