Р. С. Черепанова. Дискурс о счастье и границы частного пространства в СССР 1960–х годов в восприятии школьной учительницы и ее окружения

Р. С. Черепанова

Челябинск, Южно–Уральский государственный университет

ДИСКУРС О СЧАСТЬЕ И ГРАНИЦЫ ЧАСТНОГО ПРОСТРАНСТВА В СССР 1960–Х ГОДОВ В ВОСПРИЯТИИ ШКОЛЬНОЙ УЧИТЕЛЬНИЦЫ И ЕЕ ОКРУЖЕНИЯ

По ряду причин в послесталинском Советском Союзе начинается постепенная реабилитация представлений о частном пространстве человека, а границы этого пространства существенно расширяются. Процессы эти параллельно идут и «снизу», и «сверху», поскольку власть не только разрешает, но едва ли не предписывает «советскому человеку» быть счастливым в труде, борьбе, любви, в быту. Декларируемое личное счастье становится новым доказательством в пользу коммунистической системы — в котором раньше не было потребности, но которое теперь стало более важным, чем прочие успехи и победы, стало целью этих побед. Поэтому интересно проследить происходящие перемены по реакции именно тех, кто был воспитан в суровые тридцатые или раньше, и оказался решительно не готов к «новым веяниям».

К таким людям относилась, например, Анна Андреевна Смирнова, чьи записи хранятся в Объединенном государственном архиве Челябинской области. Родившаяся в 1899 г. в бедной крестьянской семье и уже в 1915 г. ставшая учительницей, Анна Андреевна сделала при Советской власти крепкую профессиональную карьеру. Много лет она возглавляла различные школы в Томске, Новосибирске, Челябинске, неизменно вытаскивая их из «отстающих» в «передовые» (после чего ее «перебрасывали» на новый «объект»). Уйдя на пенсию, она продолжала курировать свою последнюю школу, а также вести большую общественную работу. В ее рабочих дневниках, текстах выступлений невольно отложились следы чужих частных жизней и ее собственные взгляды на этот счет.

Анна Андреевна горячо приняла советскую власть со всеми ее нормами и ценностями, сформировавшимися в довоенное время и заведомо репрессивными к сфере «частной жизни». В этих представлениях «частная жизнь» была вещью довольно низменной, обывательской; чем выше поднимается человек в своем развитии и профессиональной иерархии, тем больше он становился «обобществлен» и тем меньше в нем оставалось частного. Идеалом преодоления частного выступают для Смирновой вожди – Ленин и Сталин. Для нее самой, человека публичного и образованного, сфера частного предельно узка. То, что не вошло в ее автобиографии (от 1936 г. и от 1962 г. ), по–своему маркирует сферу частного для Анны Андреевны: во–первых, два ее замужества. В автобиографии 1936 г. о мужьях не сказано ни слова. В автобиографии 1962 г. оба брака деликатно слиты в один. Между тем в 1927 г. ее первый брак с Федором Кузнецовым распался, и сам Федор Кузнецов как личная неудача (потенциально характеризующая ее как недостаточно осторожную, дальновидную, принципиальную или волевую) навсегда остался для Анны Андреевны в сфере частного.

Вторым моментом приватности для Анны Андреевны выступают дети. Обе автобиографии Смирновой обходят молчанием этот вопрос. Только уходя на пенсию, т. е. теряя свой общественный – и довольно высокий — статус, она позволяет себе прилюдно вспомнить о дочери и зяте[766]. Однако более точно было бы сказать, что «частным» моментом является только рождение детей. Воспитание – дело уже общественное[767]. Личная дружба, супружеская верность, семейное времяпрепровождение, вопросы веры или семейных обязательств, производственная лень, пьянство, озабоченность внешним видом и поисками спутника жизни или неудачный результат этого поиска также не являются, в представлении Анны Андреевны, частным делом и должны иметь общественный резонанс. Будучи сужена до взаимоотношений между полами, сфера «частного» поневоле приобретает для Анны Андреевны почти непристойный характер. Дети же выступают прекрасным инструментом контроля за родителями, за их частной жизнью.

Но начиная с сер. 50–х годов Анна Андреевна со своими принципами вдруг перестает находить понимание у окружающих. Прежде всего, начинают бунтовать родители, отвоевывая свое право на воспитание и частное, неподконтрольное государству, общение с ребенком, а ученики теряют дух коллективизма, предпочитают западную музыку песням советских композиторов, хулиганят на праздничных демонстрациях, желают видеть жизнь праздником, а на праздниках хотят только «развлекаться», «чураются» физического труда. Дети все более перестают жить жизнью школьного коллектива – эта жизнь становится для них серой и скучной, а в 1966 г. на комсомольском собрании Смирнова отмечает, что старшеклассники «не любят школу, торопятся домой». Меняются и учителя. Тает учительский энтузиазм к неоплачиваемой внеурочной работе; учителя утрачивают дух коллективизма, на педсоветах разговаривают о своих личных делах.

Все эти неприятные явления Анна Андреевна объясняет ослабевшей учебно–воспитательной работой со стороны учительского коллектива, партийной и комсомольской организации. Однако то, что Анна Андреевна принимала за падение дисциплины, было, прежде всего, проявлением нового стиля общения учителей и учеников, стиля, основанного на признании за учеником права на уважение и определенную территорию свободы.

Рассуждая о всеобщем падении «сознательности», Смирнова проговаривается о том, что по старым меркам относилось к сфере «общественного», а по новым негласным правилам перешло скорее в сферу «частного», принимаемого как дело «житейское».

С формальной стороны вполне освоив новую риторику власти, Смирнова уверенно провозглашает, что «…главная цель нашей партии и правительства – сделать жизнь советского народа счастливой»[768]. Проблема в том, что для нее самой высшим счастьем стал труд — не только по идеологическим соображениям, но и потому, что он, в отличие от других сфер, не может причинить личную боль[769]. Личные разочарования идеально легли на советские идеологические клише. Поэтому смягчение этих клише в середине 1950—1970–х гг. оказалось для Смирновой столь трагически неприемлемым.