А.А. Фокин. «Женский коммунизм» на рубеже 1950–1960–х гг.

А. А. Фокин

Челябинск, Челябинский государственный университет

«Женский коммунизм» на рубеже 1950–1960–х гг.

В 1961 г. на XXII съезде КПСС принимается новая Программа партии. Одним из основных ее положений является провозглашение «развернутого строительства коммунизма». Принятие III Программы КПСС сопровождалось «всенародным обсуждением». На собраниях, лекциях и в письмах в различные институты люди высказывали свое мнение по поводу проекта новой Программы. Материалы «всенародно обсуждения» демонстрируют, что люди активно включились в этот процесс и помимо ритуальных писем с обещанием «воплотить решения съезда в жизнь», выражали индивидуальные мнения о коммунизме. Одной из тем, которые побуждали авторов обращаться с предложениями к властям, было положение женщин в СССР.

Выделение «женского коммунизма» из общих вариантов не означает, что эти общие образы являются «мужским коммунизмом». Скорее, их можно обозначить как «андрогинный коммунизм», поскольку в них не выделяется гендерная принадлежность тех, кто его строит, такой коммунизм распространяется на всех, кто при нем будет жить.

Тем не менее «женский вопрос» отчетливо артикулировался. При этом государство, несмотря на провозглашение курса заботы о женщине, не торопилось делать конкретные шаги. Женщины составляли около половины всех рабочих и служащих в народном хозяйстве, и перевод их на особый рабочий режим создал бы непреодолимые трудности в общей организации труда.

Огромной популярностью в 1960–е гг. пользовалась идея женского равноправия; она активно поддерживалась не только женской частью опрошенных, но и мужчинами, особенно молодыми, причем в среде молодых женщин нередко приобретала отчетливые черты тех представлений, которые позже оформились в стране в виде тех или иных концепций феминизма.

Чего же, собственно, жаждали советские женщины от коммунизма? В первую очередь, женщин не устраивало их двойственное положение: с одной стороны, они должны быть работницами народного хозяйства, а с другой, – играть традиционные роли — готовить, стирать, рожать детей. Поэтому во множестве писем отмечалась необходимость введения особого рабочего режима для женщин, при этом авторы многих подобных писем были не женщины, а мужчины. Далеко не все женщины активно требовали перемен, вероятно, для многих никакого «женского коммунизма» и не было, но индивидуальные и коллективные письма позволяют говорить о неком комплексе ожиданий, который позволительно анализировать в рамках исследовательской конструкции «женского коммунизма».

Комплекс писем в различные издания, и в первую очередь в журнал «Работница», демонстрирует наиболее распространенные меры, которые должны были быть осуществлены в период «развернутого строительства коммунизма». Предполагалось, что зарплата должна устанавливаться в зависимости от состава семьи или к зарплате необходимо делать прибавку в 10% за каждого ребенка. Ожидалось, что в первом десятилетии или даже с 1962 г. всех детей матерей—одиночек и детей из многодетных семей, а также женщин, не имеющих в связи с многодетностью возможности трудиться на предприятиях и в учреждениях, возьмут на полное государственное обеспечение. Выражалось надежда, что государство предоставит возможность бесплатного содержания детей в дошкольных учреждениях и в школах—интернатах и обеспечит детей в школах бесплатным питанием, одеждой и школьными принадлежностями, оплатит бюллетень по уходу за детьми за все время болезни ребенка, ликвидирует ночные смены для женщин, продлит декретный отпуск после родов. Видно, что «женский коммунизм» населения, в отличие от официального, в первую очередь, ориентировался не на кухонно–коммунальную сферу, а на воспроизводство населения.

Особой темой в «женском коммунизме» звучал мотив, исходивший из уст отдельной женской группы – одиноких матерей. Примечательно, что наиболее распространенным предложением от этой группы было устранение самого выражения «одинокая мать». Видимо, выделение их в отдельную «ущербную» группу, в то время как в сознание внедрялись идеи всеобщего равенства, создавало негативный фон, как с позиций традиционной морали, так и с точки зрения укрепления социалистической семьи. Предлагали установить одинаковую материальную и моральную ответственность для обоих родителей за воспитание детей независимо от того, зарегистрированы или не зарегистрированы отец и мать; снять прочерк в графе об отце в свидетельстве о рождении детей от незарегистрированных браков. Все эти предложения обосновывались не интересами одиноких матерей, а исключительно интересами детей. Такая позиция демонстрирует не только наличие «женского» или «материнского коммунизма», но и фрагментацию в сознании части населения образа коммунизма, предлагаемого официальным дискурсом. «Официальный коммунизм», как детский конструктор, состоял из набора элементов, которые в случае необходимости можно было менять местами, выстраивая из них свой собственный образ коммунизма.

«Материнский коммунизм» являлся частью «женского коммунизма», но не поглощал его полностью. Развитие социальной сферы помимо прямых своих обязанностей должно было выполнять и функцию освобождения женщины, что и официальным дискурсом и частью населения воспринималось как важная черта коммунистического общества. «Автоматизация быта» должна была способствовать исчезновению таких профессий, как уборщица, посудомойка и т. п., вследствие чего женщина займет равное положение с мужчиной.

Порой высказывались весьма радикальные идеи. Так, звучали призывы не только к коллективному пользованию продуктами труда и коллективному воспитанию детей, но и к ликвидации способа жительства отдельными квартирами и устранению разделения людей на семьи, поскольку семья является источником частнособственнического воспитания.

Необходимо отметить, что подобным «прогрессивным» взглядам имелся противовес в народной среде, порожденный «традиционным» восприятием семьи. Вот что, например, пишет А. Сотеева, рассуждая о недостатках системы школы–интерната: «Если мы будем держать курс на неограниченное развитие сети детских учреждений, то это приведет к разложению семьи и к снижению морального уровня молодежи, из сознания которой выпадает чувство ответственности за воспитание своих детей»^[770].

Официальный дискурс о коммунизме намечал только основные контуры «светлого будущего». Предчувствие перемен и ожидание лучшего побуждала людей наполнять идеологические формулы конкретным содержанием исходя из индивидуальных потребностей. Происходит рецепция коммунистической идеи населением. Для многих коммунизм воспринимался не как ликвидация эксплуатации или отмена товарно–денежных отношений, а как способ улучшения своей жизни, своеобразный шаг к женскому счастью.