Глава 3. средние века: возрождение «денежной цивилизации»

Феодализм и рабство

Согласно марксисткой схеме исторического процесса, после рабовла­дельческого строя как общественно­экономической формации следовала следующая формация, называемая «феодализмом». Большинство авторов определяют хронологические рамки феодализма периодом с V в. н.э., когда произошло крушение Римской империи, до XVI–XVIII вв., когда в европей­ских государствах произошли буржуазные революции, открывшие простор развитию капитализма. Иногда в качестве символического рубежа называ­ется Великая французская революция 1789 года. Считается, что в «чистом» виде в Европе феодализм просуществовал примерно тысячу лет, потому что в последние два­три века его существования, по мнению некоторых историков, в его недрах уже развивались капиталистические отношения (это период так называемого «первоначального накопления капитала», на котором мы специ­ально остановимся ниже).

Что такое феодализм? Возьмем определение из авторитетного источника советского времени: «Феодализм (нем. Ecudalismus, франц. feodalite, от позд­нелатинского feodum, feudum – феод), классово антагонистическая формация, представляющая – во всемирно­историческом развитии – этап, стадиально следующий за рабовладельческим строем и предшествующий капитализму, в истории многих народов Ф. был первой классово антагонистической фор­мацией (т.е. непосредственно следовал за первобытно­общинным строем). При всем многообразии конкретно­исторических, региональных разновид­ностей Ф. и его стадиальных особенностях ряд общих черт характеризует производственные отношения этого строя. Во­первых, наличие феодальной собственности, выступающей как монополия господствующего класса (фео­далов) на основное средство производства – землю, т.е. как собственность феодальной иерархии в целом (или как верховная собственность государ­ства); при этом собственность на землю была неразрывно связана с господ­ством над непосредственными производителями – крестьянами (для феодала ценность представляла земля не сама по себе, а в соединении с работником, ее возделывающим, – основным и решающим элементом производительных сил того времени). Во­вторых, наличие у крестьянина самостоятельного хо­зяйства, ведущегося на формально “уступленном” ему господином наделе, который фактически находился в наследственном пользовании одной и той же возделывавшей его крестьянской семьи. Не располагая правом собствен­ности на землю, такая семья являлась собственником своих орудий труда, рабочего скота и другой движимости. Из отношений феодальной собствен­ности вытекало “право” феодала на безвозмездное присвоение прибавочного продукта крестьянского труда, т.е. право на феодальную земельную ренту, выступавшую в виде барщины, натурального или денежного оброка. Т.о., феодальный способ производства основан на сочетании крупной земельной собственности класса феодалов и мелкого индивидуального хозяйства не­посредственных производителей – крестьян, эксплуатируемых с помощью внеэкономического принуждения (последнее столь же характерно для Ф., как экономическое принуждение для капитализма). Поскольку крестьянин был фактическим владельцем своего земельного надела, внеэкономическое при­нуждение (которое могло варьироваться от крепостной зависимости до про­стого сословного неполноправия) было необходимым условием присвоения феодалом земельной ренты, а самостоятельное крестьянское хозяйство – не­обходимым условием ее производства. Такая специфическая для Ф. форма подчинения непосредственного производителя и его эксплуатации открывала возможность функционирования индивидуально­семейного крестьянского хозяйства, наиболее соответствовавшего достигнутому к тому времени уров­ню производительных сил, в качестве основы общественного производства в целом. Утвердившаяся в эпоху Ф. известная хозяйственная самостоятель­ность крестьянина (в сравнении с положением раба при рабовладельческом строе) открывала некоторый простор для повышения производительности крестьянского труда и развития производительных сил общества. Этим, в ко­нечном счете, определялась историческая прогрессивность Ф. по сравнению с рабовладельческим и первобытно­общинным строем»¹.

Если говорить о феодализме, который возник на обломках Римской им­перии, то он стал продолжением той формы, которая начала складываться еще в недрах империи, – колоната. Колоны – арендаторы земли (а иногда и орудий труда), которые вносили владельцу участка арендную плату – как в натуральной, так и в денежной форме. Колонами считались любые арендато­ры – как рабы, так и свободные. Первоначально между ними в юридическом плане проводилась четкая грань: рабы были квазиколонами и были ограни­чены в личных правах. Вместе с тем перевод раба на положение колона повы­шал стимул работника к труду и был выгоден рабовладельцу, который таким образом увеличивал свой доход и снимал с себя бремя постоянного контроля за работником. Постепенно квазиколоны стали основным видом колонов, они стали получать некоторые личные права, а вносимая ими арендная плата ста­ла напоминать натуральный и денежный оброк крепостного.

¹ Бьш к эк, 3, ь Ф

Отношения, существовавшие между феодалом и крепостным, различа­ются лишь способами и формами эксплуатации первым второго, сущность остается одной и той же – рабство. Таким образом, человечеству помимо патриархального и классического рабства стало известно еще и феодальное рабство. Феодальное рабство имеет много разновидностей и оттенков. Не­которые его формы напоминают прямое рабство – чаще патриархальное, но и иногда и классическое (римское). Более поздние его формы – капиталистиче­ское рабство, о котором говорить будем ниже.

Мы не собираемся погружаться в тонкости исследования европейского феодализма, а лишь отметим: в разных странах в разные моменты времени существовали три основных типа крестьян­работников.

Первый – свободные крестьяне с наделами земли. Они были подданны­ми монарха (короля, царя), подчинялись только ему (в том числе осуществляя уплату налогов, неся воинскую повинность и т.п.), судиться могли только су­дом монарха. Таких крестьян иногда было мало, но они были на протяжении всей эпохи феодализма почти во всех странах.

Второй – поземельные зависимые крестьяне. Собственной земли у них не было, они пользовались землей феодала, уплачивая ему ренту. При этом могли оставить своего хозяина (феодала) и перейти к другому.

Третий – лично зависимые крестьяне, или крепостные. Они также полу­чали землю от феодала в пользование, но оставить своего хозяина и перейти к другому не могли. Крайняя форма крепостничества, приближающаяся к рабству, – когда феодал распоряжался работником: мог его наказывать без суда, продавать и т.д.

Формы ренты, или отчуждения труда работника (крепостного) его хо­зяином (феодалом, помещиком) при феодализме:

а) барщина (работа на участке хозяина);

б) натуральный оброк (отчуждение части продукта труда, произведен­ного на участке крепостного);

в) денежный оброк (отчуждение части продукта, произведенного на участке крепостного, в денежной форме).

Как сказано в приведенной выше статье из Большой советской эн­циклопедии, отчуждение труда (продукта труда) осуществляется посред­ством внеэкономического принуждения. А ведь при рабовладении также имеет место внеэкономическое принуждение. Таким образом, грани между крепостным и прямым рабом достаточно условны. Известный советский исследователь феодализма Б. Ф. Поршнев подчеркивал, что четкой грани­цы между прямым рабством и феодальным рабством нет: первый вид рабства представляет собой полную собственность хозяина на работника, второй вид – неполную. Однако и при прямом рабстве работник может по­лучать некоторые «послабления» и «свободы» (например, – право на обза­ведение женой, детьми, имуществом; даже быть отпущенным на свободу по истечении определенного срока), и при феодальном рабстве работник может лишаться некоторых элементарных прав (например, быть продан­ным другому хозяину)¹.

Ранний и средний феодализм – период таких отношений между ра­ботником и хозяином, которые напоминают патриархальное рабовладение. А вот поздний феодализм, основывающийся на денежном оброке, более близок к римскому классическому рабовладению, при котором рабовладе­лец рассматривал раба не просто как работника или слугу, а прежде все­го как источник денежного дохода. В феодальном обществе усиливается «жажда денег», «вирус» «духа капитализма» начинает быстро развиваться, ослабляя организм феодального общества и ускоряя его смерть.

Феодализм и христианство

За «кадром» приведенного выше развернутого определения феодализ­ма остается очень важный момент – отсутствие в феодальном обществе того «духа капитализма», который был характерен для древнеримского общества. Да, феодальная знать любила роскошь и богатство, умела вы­бивать из своих вассалов и крестьян дань (оброк) как в натуральной, так и в денежной форме. Но вот одержимости в «делании денег» у феодалов не было (скорее была одержимость в «трате денег»). Если бы такая одержи­мость была, то было бы крупное товарное производство, был бы торговый и денежный капитал. Все это было, но не в тех масштабах, которые были ха­рактерны для древнеримского капитализма. «Вирус» «духа капитализма», конечно, присутствовал и присутствует в душах людей в любые времена. Но в Средние века общество имело сильный «иммунитет», который не да­вал развиваться этому «вирусу», он находился в «подавленном» состоянии. Источниками этого «иммунитета» были христианство и Церковь. Человек той эпохи прекрасно понимал, что «нельзя покланяться Богу и мамоне». Об­щество той эпохи на фундаменте христианского учения выработало опреде­ленные этические стандарты, которые делали торговлю деньгами и делание денег презренным занятием. Да, многие люди и в те времена любили богат­ство и деньги. Но при этом они ненавидели или по крайней мере презирали «делание» денег и богатства. И на протяжении многих веков ненависть и презрение к «деланию» денег были сильным «тормозом» в стремлении к бесконечному увеличению абстрактного денежного богатства. Наиболее ярко ненависть к «деланию» денег проявилась в осуждении ростовщиче­¹ С: Б Ф Пш Ф М, 1964

ства, ограничениях и запретах на такое «делание» денег. С точки зрения современного банкира, это было «иррациональным» поведением.

Еще в начале XIX века среди историков (как в России, так и за рубежом) превалировало представление о Средних веках (особенно раннем Средне­вековье) как о «золотом времени» человечества. С появлением марксизма и апологетических теорий, защищавших капитализм, в XIX веке произо­шла полная смена оценок средневекового периода истории. Теперь его ста­ли величать «мрачным Средневековьем»¹. Если отойти от марксистской схемы исторического процесса, базирующейся на понятии «общественно­экономическая формация», то общество, которое возникло на обломках Римской империи, следовало бы назвать «христианской цивилизацией». Речь, конечно же, идет о применении этого понятия к странам Европы, где христианство утвердилось в качестве главенствующей религии. В ев­ропейском обществе христианские заповеди были лишь идеалом, реальное общество было крайне далеко от этого эталона. Можно приводить тысячи примеров того, как христианские заповеди нарушались и королями, и фео­далами, и иерархами Католической церкви, и простым народом. Ситуация усугублялась тем, что лишь в раннем феодализме в Западной Европе было истинное, неповрежденное (православное) христианство². По мнению неко­торых авторов, в «чистом» виде христианская цивилизация существовала в Византии – Втором Риме, где христианство избежало «мутации»³. Более тысячи лет назад происходит «мутация» христианства в Европе – оно ста­новится католическим, содержит в себе ряд «повреждений»⁴. Но нельзя и недооценивать положительное влияние христианства даже в его католиче­ском варианте на устройство общественной жизни в Западной Европе. Оно на протяжении многих столетий сдерживало смертоносное действие тех «вирусов», которые в свое время привели к гибели языческий Рим. В том числе «вирус» капитализма, который имел множество разновидностей.

На языке Христианской Церкви эти разновидности «вируса» называ­ются «страстью стяжательства», «страстью сребролюбия», «страстью лихоимства», «страстью хищения», «страстью скверноприбытчества» и т.п. Эти страсти-вирусы заражают тело общества незаметно. Болезнь раз­вивается поэтапно.

¹ к ь х шк хь –

к шк ² С: В Тк П: к к ь М: ьк к Мхк Сбк юьк, 2004

³ Т ⁴ Р б э х к б Пб щ ю щ к: О Чк, А В Кк Кь З Р Е: к шх М: ОАО Мкк бк, 2009

На первом этапе страсти­вирусы «заражают» отдельные «клетки» об­щественного организма – отдельных людей. И поражают страсти­вирусы не кровь и не плоть, а их души (или, как говорят Святые отцы, – «сердца»).

На втором этапе страсти­вирусы передаются от одного человека к дру­гому. Начинается «эпидемия», которая в короткий срок может поразить все «тело» общества – его экономику, политику, культуру, идеологию (подобно тому, как обычный вирус может поражать одновременно все органы тела че­ловека – печень, сердце, мозг и т.п.).

На третьем этапе начинается «умирание» зараженного организма об­щества. В экономике, в частности, под влиянием действия страстей­вирусов полностью нарушаются процессы сбалансированного «обмена веществ» (товарно­денежных обменов). Нарушение экономических «метаболизмов» приводит к периодическим и все более глубоким кризисам и в конечном сче­те к летальному исходу (распаду общества).

Часто «смерть» общественного организма сопровождается революция­ми, гражданскими войнами, экономическими кризисами, ведущими к мас­совой физической гибели отдельных «клеток» (людей). Однако отдельные «клетки» физически выживают и становятся «строительным материалом» для формирования нового общественного организма. Но вместе с этими «клетками» в новый организм заносятся все те же страсти­вирусы. Через некоторое время они начинают работу по разрушению этого нового обще­ственного организма.

Экономисты, политики, государственные деятели обычно спохватыва­ются лишь тогда, когда начинается третий этап развития «болезни», когда она видна невооруженным глазом, когда каждый член общества («клетка») начинает буквально физически ощущать проявления и последствия «болез­ни» всего общественного организма. Как правило, на этом этапе «лечение» сводится к грубым вмешательствам в «тело» общественного организма с помощью «ножа». Такие грубые «хирургические операции» (на обычном языке их называют экономическими, политическими, социальными «ре­формами») могут давать лишь некоторое временное облегчение болеющему общественному организму. Могут быть и неудачные «операции», которые лишь ускоряют летальный исход.

Лишь духовно зрячие люди чутко ощущают присутствие в нашем мире (вернее – в «сердцах») «страстей­вирусов». Именно они прекрасно понима­ют, что бороться с болезнями общественного организма надо прежде всего на «клеточном» уровне. Лучше всего – подавлять действие страстей­вирусов внутри самих себя. Но для этого надо по крайней мере три условия:

а) люди должны знать о существовании таких страстей­вирусов и об их смертоносном действии;

б) люди должны иметь волю бороться со страстями­вирусами; в) люди должны уметь вести эти борьбу. Церковь (истинно христианская) и ее члены прекрасно знают об этих

«секретах» общественных нестроений. И истинные христиане делают все возможное для спасения самих себя, а, в конечном счете, и всего обществен­ного организма. Но в конце XV – начале XVI вв. Западная (Католическая) церковь сама начала «болеть», поскольку страсти­вирусы поразили сердца многих иерархов и клириков этой церкви. Болезнь эта проявилось в так на­зываемой Реформации. Она завершилась появлением еще более «мутиро­ванной», чем католицизм, модификации христианства – протестантизма с его «духом капитализма». В эпоху позднего феодализма произошло осла­бление «иммунитета» отдельных «клеток», возникла угроза жизни всей за­падноевропейской цивилизации (которую мы все­таки при всех оговорках можем назвать «христианской»).

Не следует думать, что феодализм и рабство – взаимоисключающие по­нятия. Мы еще раз подчеркиваем, что рабство – такой тип отношений между людьми, когда труд (результаты труда) одного человека присваивается дру­гим человеком. То есть рабство – это отношения эксплуатации одного че­ловека (группы людей) другим человеком (другой группой людей). Таким образом, общество, которое существовало в Средние века, было далеко не совершенным, имела место эксплуатация одного человека другим человеком. Более того, такие отношения явно противоречили христианским идеалам и христианским заповедям. Ведь если все называть своими именами, то при­своение труда (продукта труда) одного человека другим – это кража. Нару­шалась важнейшая заповедь «Не укради!». Нарушение этой (и многих других заповедей) ослабляло общественный организм того времени.

Следует обратить внимание на те «передержки», которые допускали и допускают многие историки и социологи при описании Средних веков. Причем как марксистские, так и буржуазные. И те, и другие рассматривали и рассматривают Средние века как «мрачную эпоху» мировой истории. А для этого постоянно напоминают о проклятом «крепостническом рабстве». Тем самым осознанно или неосознанно намекая, что христианство и раб­ство неотделимы друг от друга (или по крайней мере не исключают друг друга). Данная тема очень серьезна и выходит за рамки настоящей работы. Между тем объективные исследователи отмечают, что в первой половине эпохи Средних веков в Западной Европе преобладал свободный труд. Вот, например, в учебниках В. П. Будановой¹, С. Д. Сказкина², В. Ф. Семенова³ говорится, что во многих крупных европейских государствах (Англия, Франция, западная Германия) крепостная зависимость появляется лишь в IX–X вв. Стало быть, в период раннего Средневековья (а это без малого полтысячи лет) на значительной территории Европы в сельском хозяй­стве использовался труд свободного земледельца. В Северной Европе (Да­ния, Швеция, Норвегия) было много свободных крестьян – собственников земли. Лишь в конце XV – начале XVI вв. там начинается насильственное превращение крестьян­собственников во временных арендаторов¹. Позд­но появилось крепостное право и в ряде других европейских стран. Среди них – Россия. Лишь при царе Алексее Михайловиче Соборное Уложение 1649 года установило бессрочное прикрепление крестьянина к земле. Од­нако при этом владелец поместья не мог посягать на жизнь крестьянина, лишать его земельного участка. Хотя Соборное Установление уже разре­шало передачу крестьянина от одного владельца к другому, но лишь при условии, что он будет «посажен» на землю и наделен необходимым лич­ным имуществом.

Настоящее крепостное закабаление крестьян, действительно напоми­нающее рабство, было осуществлено в России в XVIII веке. Так, в 1747 году помещику было предоставлено право продавать своих крестьян в рекруты любому лицу. В 1760 г. – право ссылать крестьян в Сибирь, а в 1765 г. – не только в Сибирь, но и на каторжные работы. В 1767 г. крестьянам было за­прещено подавать жалобы (челобитные) на своих помещиков. Таким обра­зом, крестьяне были действительно превращены в «живое имущество». Это было уже очень близко к настоящему рабству. Такое порабощение произо­шло после того, как Петр I прорубил «окно в Европу». А Европа (и осо­бенно Англия) на полных парах уже двигалась к капитализму, развивала товарно­денежные отношения. Англия произвела «зачистку» земель от кре­стьян, превратила эти земли в пастбища и активно стала закупать зерно на мировом рынке. В том числе в России. Помещики стали получать деньги от вывоза зерна, у них все больше разгорался «аппетит» на деньги и роскош­ную жизнь, а «аппетит» можно было удовлетворять только за счет усиления эксплуатации крестьян. Это и было причиной того, что крепостничество в России стало расцветать пышным цветом лишь тогда, когда в Европе стал расцветать пышным цветом капитализм.

Надо сказать, что даже в эпоху расцвета крепостничества в России да­леко не все крестьяне находились в крепостной зависимости от помещиков. Крепостное право не получило распространения на значительной части тер­ритории Российской империи: на русском Севере, в большей части Уральско­

¹ Об э ь,, к А Я Г Сб кь (М, 1967)

го региона, в Сибири (где основную часть сельского населения составляли черносошенные, а затем государственные крестьяне), в южных казачьих об­ластях. Также свободные крестьяне существовали наряду с крепостными и в других странах Европы. Например, в скандинавских странах во все века существовали так называемые «бонды» – свободные крестьяне (хотя они не всегда имели собственную землю, подвергаясь эксплуатации со стороны крупных землевладельцев или государства)¹.

У большинства наших школьников, студентов (да и взрослых людей с высшим образованием) понятия «феодализм», «Средние века», «крепост­ничество» воспринимаются как однопорядковые, почти как ряд синонимов. Понятно, каковы причины такого «оптического обмана»: сохраняющееся марксистское искаженное восприятие истории через призму «общественно­экономической формации». К сожалению, авторов, которые толково разъяс­няют, что между указанными понятиями нельзя ставить знаки равенства, не так уже много. Один из них – наш современный русский философ Ю. Боро­дай. Он, в частности, пишет: «Факт: европейское крепостничество – явле­ние относительно позднее (курсив мой. – В. К.). В своей классической форме первоначально оно устанавливается в Германии под воздействием мощного спроса на хлеб в переживающей “чистку земли” Англии… В Россию кре­постничество пришло позже: и хронологически, и стадиально его ужесточе­ние совпадает с этапами расширении “окна в Европу”… Во времена своей молодости западный капитализм одарил нас помещичьим крепостничеством, которое продержалось в России до 1861 года»².

Даже классики марксизма с их «железной» схемой истории как смены общественно­экономических формаций не могли не признать того, что «на­стоящее» крепостничество в Западной Европе появилось не в первой, а во второй половине эпохи Средних веков. Вот, например, в «Капитале» чита­ем: «В XV веке немецкий крестьянин, хотя и обязан был почти всюду нести известные повинности продуктами и трудом, но вообще был, про крайне мере фактически, свободным человеком (курсив мой. – В. К.) … но уже с по­ловины XVI века свободные крестьяне Восточной Пруссии, Мекленбурга, Померании и Силезии, а вскоре и Шлезвиг­Гольштейна были низведены до положения крепостных»³.

Мы уже неоднократно подчеркивали: Маркс многие события европей­ской истории просто констатировал, не находя (в силу своего материалисти­ческого взгляда на историю) вразумительного их объяснения. И в данном случае он просто вынужден признать очевидный факт: крепостное рабовла­дение – особенность позднего Средневековья (что входило в противоречие с его схемой исторического процесса как смены общественно­экономических формаций). А причинно­следственная связь между кризисом европейского христианства в виде Реформации и крепостным закабалением свободного крестьянина для Маркса­материалиста остается непостижимой.

⇐ Предыдущая36373839404142434445Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: