заключение 7 страница

Исследованию социогенетических закономерностей развития личности препятствует такая типичная установ­ка позитивистского мышления, как эгоцентризм в позна­нии сложных социокультурных и психических явлений. Именно эгоцентризм, и в первую очередь такая его фор­ма, как «европоцентризм», заставляет принимать логику европейского мышления за образец и превращать ее в натуральную, естественную характеристику сознания. При этом благополучно забывается, что сама эта формальная логика есть культурное изобретение. А если логика не дана сознанию от природы, а задана культурой, то правомерно и применительно к сознанию личности допустить несколь­ко сосуществующих иных логик. Несмотря на фундамен­тальные исследования Л. С. Выготского, А. Р. Лурии (1930) и Л. Леви-Брюля (1930)[102], посвященные анализу разных высших психических функций в разных культурах, шоры ев-ропоцентризма вынуждают односторонне трактовать социогенетические закономерности развития личности.

В исследованиях развития личности односторонний эво­люционизм приводит к тому, что культуру и психологию пред-шественников, других поколений считают проще, примитивнее, грубее, ниже. При этом забывается, что они — не ниже и не проще. Они — другие, иные, чем культура тех, кто их изучает. Преодолению одностороннего эволю­ционизма при изучении социогенеза процессов развития человека способствует положение об исторической гете­рогенности мышления (Л. Леви-Брюлъ). Это положение зак­лючается в отстаивании идеи о существовании разных познавательных структур у представителей того или ино­го общества, о социогенетической многоплановости лич­ности. Наиболее детально представления об исторической гетерогенности мышления, возможности сосуществования в сознании человека определенной культуры одновременно пралогического и логического мышления, обуслов­ленности зависимости различий мышления представите­лей разных культур характером совместной деятельности разработаны в исследованиях П. Тульвисте.

По аналогии с исторической гетерогенностью мышле­ния человека представляется целесообразным рассматри­вать историческую гетерогенность личности в качестве одной из важных особенностей ее природы. В личности сосуществуют пласты разной геологической древности (Л. С. Выготский), социотипическое и индивидуальное поведение, причудливо переплетающиеся в действиях и поступках человека.

 

Социотипическое поведение личности и его подсознательные проявления. Национальный и социальный характер

В социотипическом поведении субъект выражает усвоенные в культуре образцы поведения и познания, надсознательные на­дындивидуальные явления. В осно­ве надсознательных надындивиду­альных явлений лежит существующая и являющаяся продуктом совместной деятельности человечества система значений (А. Н. Леонтьев), опредмеченных в той или иной культуре в виде различных схем поведения, традиций социальных норм и т. п. Надсознательные явления представляют собой усвоенные человеком как членом той или иной группы образцы типичного для дан­ной общности поведения и познания, влияние которых на его деятельность актуально не осознается и не контролирует­ся им. Эти образцы, например этнические стереотипы, усваиваясь через такие механизмы социализации, как подра­жание и идентификация (подстановка себя на место дру­гого), определяют особенности поведения субъекта именно как представителя данной социальной общности, то есть социотипические неосознаваемые особенности поведения.

В проявлении неосознаваемых социотипических особенно­стей поведения человек и группа выступают как одно не­разрывное целое. При исследовании этих проявлений вы­являют те существенные в культуре эталоны и стереоти­пы, через этнических и социальных групп и ориентируясь на которые вступают с этими представителями в контак­ты. К таким этническим стереотипам относится, напри­мер, представление о педантичности всех немцев или вспыльчивости всех итальянцев и т. п.

Нередко оценка тех или иных поступков через призму эталонов своей культуры или через выработанные мерки о нормах поведения в другой культуре приводит к неадек­ватному восприятию других людей. Так, В. Овчинников в своей повести «Корни дуба» пишет: «Нередко слышишь: правомерно ли вообще говорить о каких-то общих чертах характера целого народа? Ведь у каждого человека свой нрав и ведет он себя по-своему. Это, разумеется, верно, но лишь отчасти, ибо разные личные качества людей про­являются — и оцениваются — на фоне общих представле­ний и критериев. И лишь зная образец подобающего поведения — общую точку отсчета, можно судить о мере отклонений от нее, можно понять, как тот или иной по­ступок предстает перед глазами данного народа. В Москве, к примеру, положено уступать место женщине в метро или в троллейбусе. Это не означает, что так поступают все. Но если мужчина продолжает сидеть, то обычно делает вид, что дремлет или читает. А вот в Нью-Йорке или Токио притворяться нет нужды: подобного рода учтивость в об­щественном транспорте просто не принята»[103].

К исследователям национального характера вплотную примыкают работы, посвященные изучению социального и профессионального характера. На примере анализа природы социального характера, проведенного Э. Фроммом, рельефно видно, что работы, ведущиеся в пределах исследования вза­имоотношений личности в системе «роль-для-всех», дают представления прежде всего об адаптивных моделях поведе­ния личности. «Различные общества и классы внутри обще­ства обладают своим особым социальным характером, и на его основании развиваются и приобретают силу определен­ные идеи... Если взглянуть на социальный характер с точки зрения его функций в социальном процессе, то мы должны будем начать... с утверждения, что, приспосабливаясь к со­циальным условиям, человек развивает в себе те черты, которые заставляют его желать действовать так, как он дол­жен действовать. Если характер большинства людей данного общества, то есть социальный характер, приспособлен к объективным задачам, которые индивид должен решать в этом обществе, то человеческая энергия направляется по путям, на которых она становится продуктивной силой, не­обходимой для функционирования этого общества»[104].

Точными мазками эту характеристику социального ха­рактера высвечивает в романе «Новое назначение» писа­тель А. Бек, описывая проводы снятого Н. С. Хрущевым главы черной металлургии его сослуживцами, кадрами хо­зяйственного руководства: «Эпоха дала им свой чекан, привила первую доблесть солдата: исполнять! Их деви­зом, их «верую» стало правило кадровика-воина: приказ и никаких разговоров! ». Следуя этому правилу, они зна­ли, как должно и не должно действовать, чтобы доби­ваться успехов. Что же стоит за этой характеристикой социального характера сталинской эпохи, каковая ее пси­хологическая основа и причина появления? Основное про­явление социального характера этого времени— бегство от собственного принятия решения, от личностного выбора в ситуациях, жестко регламентируемых командами центра, и неприятие права на выбор у других. В системе сверхцен­трализованного управления в тоталитарную эпоху уста­навливается, безличный распорядок жизни, шаг в сторону от которого расценивается как побег.

В такого рода строго контролируемом распорядке жиз­ни рано или поздно вырабатывается эффект «выученной беспомощности». Суть этого эффекта состоит в том, что человек, неоднократно убеждающийся в неподконтроль-ности ситуации, в невозможности изменить своими дей­ствиями размеренный ход событий, в конечном итоге вообще отказывается от поиска. Неотъемлемыми черта­ми характера становятся послушность и исполнительность. В результате человек начинает нуждаться в регламентиру­емом образе жизни, где высшей добродетелью является исполнительность, беспрекословное выполнение прика­зов. Он уже сам стремится избежать жизненных перемен, так как эти перемены сулят неизвестное, вынуждают к поиску, а поиск атрофирован.

И этнический характер, и социальный характер высту­пают как выражение функциональных ролевых качеств лич­ности, проявляющихся в ее социотипическом поведении, то есть в том поведении, в котором личность слита с социаль­ной общностью.

Социальные и этнические стереотипы подобны двули­кому Янусу:

а) они могут выступить как индивидуальные нерефлексируемые способы решения проблемы данным социу­мом, данной социальной группой, которые отражают индивидуальность данной социальной общности, ее отличность, если на нее взглянуть из другой точки социаль­ного пространства, из другой культуры;

б) эти же стереотипы выступают для личности в дан­ной группе как ее функционально-ролевые качества, как социотипическая характеристика личности, о которой она узнает, сталкиваясь с другой культурой[105].

Подобная неуловимость этнических стереотипов лично­сти в тех или иных стандартных ситуациях в значительной степени затрудняет выделение исходной эмпирической области этнопсихологии и является одной из причин дис­куссии о предмете этнопсихологии.

Нередко звучит мнение, что изучение духовного един­ства этнической общности, образов «мы» и «Я» в этносе вообще представляет собой погоню за призраками. При выделении предмета этнопсихологии необходимо исходить из тех реальных задач, которые ставит перед психологами и этнографами общественная практика. К таким задачам относятся оптимизация совместной деятельности и психо­логического климата многонациональных коллективов в армии, вузе, на предприятии; обучение с учетом специ­фически традиционного типа мышления и форм деятель­ности данной культуры в школе; сочетание поликультурных и национальных традиций при планировании в архитекту­ре; учет социотипических и этнотипических особенностей поведения личности при распределении трудовых ресур­сов. Решение этих задач с необходимостью требует выделе­ния этнопсихологии в особую научную дисциплину.

Этнопсихология становится объектом изучения в про­блемно-конфликтных ситуациях, вызванных переменами образа жизни представителей разных этнических групп. Иными словами, этнопсихологические характеристики личности (или группы) проявляются в различных критичес­ких ситуациях межличностного и внутриличностного выбора тогда, когда выработанные в ином образе жизни этнические стереотипы и нормы решения встающих перед личностью (или группой) проблем не срабатывают, а новые нормы или стереотипы как средства регуляции социального поведения личности еще находятся в процессе своего формирования. Из подобного понимания этнопсихологии вытекает, что спе­цифические этнопсихологические социотипические фе­номены обнаруживаются и в известном смысле возникают в ситуациях взаимодействия разных культур. Например, некоторые социологические исследования свидетельству­ют, что вследствие более жесткого социального контроля в селе меньше число правонарушений, чем в городе. Вместе с тем на материале обследования мигрантов татарской на­циональности из села в город было установлено, что в городе гораздо большее число правонарушений среди миг­рантов из села. При переходе из села в город образуется ситуация конфликта, объективно вызванная прерывнос­тью, «зазором» культур. В результате старые этнические нормы и стереотипы, сложившиеся в процессе образа жизни на селе, во многом утрачивают свою инструмен­тальную функцию средств регуляции социотипического поведения в условиях городского образа жизни. При сме­не образа жизни личность мигранта может оказаться в ситуации конфликта.

Благодаря полученным в этнопсихологии и социаль­ной психологии фактам более явно выступает функция социотипического поведения в социогенезе: социотипи-ческое поведение личности, выражающее типовые программы данной культуры, нейтрализует тенденцию к индивидуали­зации поведения, рост его вариативности; вместе с тем ус­военные личностью социальные образцы и стереотипы, характеризующие ее как члена той или иной общности, ос­вобождают личность от принятия индивидуальных решений в типовых стандартных для данной общности ситуациях.

 

Социогенетинеские истоки развития личности

В традиционных культурах пре­обладает социотипическое адап­тивное поведение, объяснение которого укладывается в устоявшуюся в человекознании модель рационального разумного дей­ствия (М. К. Мамардашвили), то есть действия, полезную цель которого можно предсказать с высокой вероятностью. Вме­сте с тем при изучении социогенетических истоков разви­тия личности становится все более очевидной ограниченность взгляда на человека как на чисто рациональное приспо­сабливающееся существо даже на ранних этапах челове­ческой истории. Психологи и археологи убеждаются в том, что в модель «разумного действия» не вписываются, на­пример, немотивированные поступки в жизни личности и неутилитарные проявления в истории человечества.

Гипотеза о преадаптивных феноменах культуры как кри­терии порождения личности в антропосоциогенезе. Палеопсихология личности могла бы сделать своим девизом слова У. Шекспира о том, что вряд ли человек чем-то отличался бы от животного, если бы ему нужно было только необходи­мое и ничего лишнего.

На обложке книги которую вы держите в руках изоб­ражена ископаемая фигурка, относимая археологами ко времени неолита и вызывающая устойчивые ассоциации со знаменитой скульптурой О. Родена «Мыслитель». Эта загадочная фигурка в какой-то мере сама может служить символом пробуждающейся личности в истории челове­чества. Все больше исследователей антропосоциогенеза склоняются к мысли о том, что начертательная деятель­ность, искусство, специфически человеческая деятель­ность по освоению пространства и времени сыграли не меньшую роль в формировании человека, чем, например, изготовление орудий труда. Среди преадаптивных неути­литарных форм активности человека в антропосоциоге­незе особое внимание привлекают такие проявления, в которых могут быть усмотрены истоки культурного осво­ения мира, расширение образа мира личности. К их числу относятся такие, образно говоря, первобытные музеи не­андертальцев, как «искусственные медвежьи пещеры» — особым способом уложенные конструкции из черепов и костей пещерных медведей.

«От «пещерных музеев» мустье до кабинета Э. Хемин­гуэя, украшенного его охотничьими трофеями, или в круг­лых цифрах на протяжении самое малое 50000—60000 лет... можно проследить историю, пожалуй, самого долговре­менного явления «духовной» культуры человечества...

Искусственные пещеры с медведем нельзя объяснять непосредственно полезным трудом неандертальцев, по­зволяющим им жить и продолжать себя в следующих по­колениях»[106].

Не являются ли «искусственные медвежьи пещеры» од­ним из проявлений некоего запаса способностей, как бы ненужных человеческому виду в данный момент, но полезных для него в дальнейшем (Г. П. Григорьев), которые в крити­ческой для вида ситуации смогут приобрести решающее значение для эволюции? Не в таких ли проявлениях чело­века в антропосоциогенезе — истоки особого хода эволюции за счет умножения числа миров человека, в которых ему при­ходится не выживать, а жить?

Высказывая с позиции историко-эволюционного под­хода сходные идеи, археолог Ю. А. Смирнов отмечает: «Трудно сказать, почему именно гоминидная линия выб­рала, а род Гомо закрепил и развил именно орудийный тип приспособления к окружающей среде. Но, опираясь на теорию эволюционирующих систем, можно предполо­жить, что новый тип локомоции, сложный комплекс манипуляционной активности... значительно интенсифи­цировали неадаптивную деятельность ранних представи­телей рода Гомо, что в конечном счете привело к иному направлению развития... появлению уже археологически фиксированных форм неадаптивной активности: начер­тательная (изобразительная) деятельность... преднамерен­ные погребения»[107]. В начертательной деятельности, преднамеренных погребениях исследователи видят особый пласт феноменов культуры, позволяющих уже на ранних этапах антропосоциогенеза говорить о выделении челове­ком себя из окружающей действительности и тем самым о существовании автономного «Я» (М. В. Тендрякова). На разных этапах истории общества степень выраженности личностных вкладов в жизни социальной группы была различной, что иногда приводило исследователей к пол­ному отрицанию существования индивидуального пове­дения члена первобытной общины.

Существует ли индивидуальное поведение на ранних этапах антропосоциогенеза? Внешне поведение людей в раннепервобытных общинах могло казаться исключительно социотипичным, полностью определяемым системой сложившихся обычаев и социальных предписаний. Порой подтверждение представлениям о преобладании социоти-

⁸ Цит. по: Артемова О. Ю. Личность и социальные нормы в раннепервобытной общине. М., 1987. С. 166.

пического поведения в раннепервобытных общинах неко­торые этнографы находят в рассказах самих аборигенов Австралии. «Расскажи мне о своей жизни», — попросила однажды А. Уэлс пожилого аборигена по имени Дьилмин. «Нет, — сказал он после долгого раздумья, — не моя история тебе нужна. Моя история — это одно и то же каж­дый день. Сухой сезон следует за влажным, за сухим — опять влажный; один день похож на другой, как черепа­шьи яйца из одной ямки в песке похожи друг на друга»⁹.

Если бы в действительности дни жизни человека в пер­вобытной общине были похожи друг на друга как черепа­шьи яйца из одной ямки в песке, то развитие общества, скованного рамками традиций, сводилось бы к воспроиз­водству раз и навсегда унаследованных типичных моделей поведения. В действительности же отклонение от норма­тивного социотипического поведения на самых разных этапах социогенеза, выход за рамки общепринятых стан­дартов поведения присущи любым культурам.

Например, в исследовании О. Ю. Артемовой на основе анализа австралийских этнографических данных показы­вается, сколь велика роль проявлений индивидуальности личности в раннепервобытной общине. В разных видах за­рождающейся профессиональной деятельности индивидуаль­ность личности проявляется в выборе средств, различных способов достижения цели. Не случайно среди аборигенов Австралии немало выдающихся охотников, артистов, ма­стеров и художников. Именно специализация деятельности выступает как движущая сила, определяющая развитие ин­дивидуальных способностей и склонностей. Объективными предпосылками для отклонений от социотипического стереотипизированного поведения являются социальная неоднородность австралийской общины, включенность члена общины одновременно в разные социальные груп­пы с разными требованиями. Обращаясь к многочислен­ным конкретным фактам, О. Ю. Артемова наглядно иллюстрирует зависимость возможности выбора индиви­дуальных решений от места в социальной и возрастной группах. Так, «лидеры» и мужчины, входящие в состав возрастной группы «старших», обладают большими воз­можностями для проявления своей индивидуальности. Из этнографических исследований образа жизни австралий­ских аборигенов вытекает та мысль, что изображение этого образа жизни как вечного, неизменного, скованного тра­дициями, ритуалами и обрядами вступает в противоречие с конкретными фактами. Было бы точнее сказать, что власть традиций, большая жесткость и консерватизм со­циальных норм более выраженно проявляются у абориге­нов в сфере духовной жизни, чем в зарождающейся сфере индивидуальной социализации в разных видах професси­ональной деятельности. Важно также подчеркнуть, что уже в раннепервобытной общине член этой общины не толь­ко попадает в конфликтные ситуации, вынуждающие его принимать свои индивидуальные решения, не только ока­зывается из-за стечения внешних обстоятельств случайно поставленным в ситуацию выбора. В самой социокультурной системе содержатся активные механизмы по выработ­ке неопределенности (Ю. М. Лотман), в буквальном смысле обрекающие члена общины на выбор.

Механизмы выработки неопределенности в социогенезе. На исторической оси социогенеза личности такие меха­низмы проявляются, например, в разных обрядах перехо­да, связанных с переменой социальной позиции личности и обретением своего Я. При этом особо показательным яв­ляется тот момент, когда старая позиция члена обшины уже оставлена, а новая еще не родилась. Это явление в этнографии получило название лиминальности. Оно де­тально описано в работах известного английского этног­рафа В. Тэрнера. Лиминальность (limen — порог) личности может выступить в различных формах.

Одна из этих форм проявляется в ситуациях жизненных переломов, связанных с переходом индивида в другую воз­растную категорию. В различных культурах это нашло свое отражение в обрядах жизненного цикла: рождении, дос­тижении зрелости, вступлении в брак. Ярким примером лиминальности может служить обряд инициации, который по своей психологической функции выступает как обряд «посвящения в личность» и обретении посвящаемым само­идентичности. В этих обрядах социальная группа побужда­ет пройти через испытания, совершить деяния ради такого идеала, уподобление с которым позволяет найти свое Я.

Другая форма проявления лиминальности обнажается в ситуациях жизненных переломов, связанных с изменением ста­туса личности в социальной общности. Например, вступле­ние в должность нового вождя у африканского племени идембу (Замбия) сопровождается следующим обрядом: новоизбранный вождь и его старшая жена без пищи и одеж­ды с грубыми побоями и издевательствами препровожда­ются в жалкую хижину, где смиренно должны сносить все, что ниспосылается на их голову. Каждый, кто почитал себя обиженным в былые времена, считает своим долгом из­лить свое негодование на вождя и его жену: их заставляют выполнять самую черную работу, их морят голодом и т. д.

Подобные обряды являлись своеобразным «экзаменом на личность». Только вождь, сдавший такой экзамен, оказы­вался способным выполнять свои функции и осуществ­лять «вклады» в жизнедеятельность социальной группы и ее членов.

Лиминальность также проявляется в ситуации жизненных переломов личности, связанных с переходом ее в другую соци­альную общность — группу, сословие, тайное общество и др.

С усложнением общественно-экономической структу­ры общества, его стратификацией и усилением межэтни­ческих связей увеличивалась возможность перехода человека из одной замкнутой социальной группы в дру­гую. Такие жизненные переломы в истории развития лич­ности сопровождались не менее драматическими обрядами, чем те, которые были описаны выше. И если первые две формы отличаются тем, что в них член племе­ни как бы испытывается на прочность среди родного пле­мени, сдает экзамен на право быть индивидуальностью среди своих соплеменников, то в третьем случае в резуль­тате обряда перехода член племени должен суметь отсто­ять свое «Я» в новой социальной группе.

Описанные ситуации жизненных переломов личности и их выражение в обрядах, ритуалах обладают рядом об­щих особенностей.

Во-первых, для этих ситуаций характерна смена ролей «высших» и «низших», перевертывание статусов: находя­щиеся на самых низких ступенях социальной иерархии приобретают временную власть и право диктовать свою волю вождю; новопосвященные, новички низводятся в самый низкий ранг, фактически в этот момент оказыва­ются лишенными какого-либо статуса. Как отмечает В. Тэрнер, переход от низшего статуса к высшему лежит через «пустыню бесстатусности».

Во-вторых, в этих обрядах демонстрируется власть об­щности над личностью. Общность буквально осуществляет «вклад» в человека, строит его личность.

В-третьих, в обрядах перехода происходит нивелировка и деиндивидуализация личности — ее родовых и статусных отличий.

В-четвертых, с помощью этих обрядов осуществляется воспитательная функция общности.

Таким образом, исторически субъектом индивидуали­зации выступала в социогенезе социальная группа, которая побуждала члена общины пройти через пороговые лиминальные ситуации. Процесс индивидуализации опирался на внешние средства — «знаки», через которые субъект овладевал своим «Я».

Итак, на самых разных этапах человеческой истории в развитии культуры ведут между собой нескончаемый диалог социотипическое и индивидуальное поведение лич ности. Наличие этого диалога служит доказательством того, что в истории не было безличного периода существования общества. Менялась лишь степень выраженности влияния индивидуальных решений члена общества на судьбу исторического процесса.

Вряд ли было бы правомерным стремление разместить взлеты и падения степени выраженности индивидуальности, постулируя, как то вытекает из одностороннего эволюционизма, неуклонное возрастание проявлений индивидуальности от первобытности до современности.

Так, например, в своих исследованиях по типологии куль­туры Ю. М. Лотман показывает относительную автоном­ность конкретного человека Средневековья от тех «общественных функций-ролей», которые это человек вы­полняет.

«Личностью, — пишет Ю. М. Лотман, — то есть субъек­том прав, релевантной единицей других социальных сис­тем (религиозной, моральной, государственной) были разного типа корпоративные организмы. Юридические права или бесправие зависели от вхождения человека в какую-либо группу) (в «Русской правде» штраф назнача­ется за нанесение ущерба не человеку вне социального контекста, а княжескому воину (мужу), купцу, смерду... Чем значительнее была группа, в которую входил человек, тем выше была его личная ценность)» (курсив мой — А. А. ). В Средневековье личность как бы сливалась с группой, представляла группу как целое и тем самым прежде всего выражала социотипическое поведение, выражающее об­щую тенденцию социальной системы к сохранению.

Особый интерес для понимания сложных взаимоотно­шений между социальной ролью как фиксированной в культуре формой передачи общественно-исторического опыта и индивидуальным поведением личности представ­ляют те эпохи в истории культуры, в которых социальные роли как системные функциональные качества материа­лизуются через определенную символику, получают сво­их носителей. В социальных системах с сословным делением функцию такого носителя роли фактически иногда вы­полняет одежда. При резком делении сословий, ограниченной мобильности личности человек, образно говоря, носит одежду, а одежда «носит» его социальную роль. Так, например, в древ­нем Китае чиновникам вменялось в обязанность носить го­ловной убор с загнутыми вверх полями, а ученым — головной убор, сзади похожий на нечто вроде двух кры­льев; в раннем Средневековье сословные различия фик­сировались не столько формой костюма, сколько законодательно закрепленным качеством самой ткани и набором украшений. В этом смысле высказывание «встре­чают по одежке» психологически означает, что личность встречают и воспринимают по той социальной роли, ко­торая материализована в одежде, обозначающей позицию личности. Понимание жизни и функции социальных ро­лей в разных общественно-экономических формациях яв­ляется одним из отправных моментов при изучении социогенеза личности. Без исследования появления соци­альных ролей в социогенезе личности может возникнуть «. ролевой фетишизм»: социальные роли начинают казаться доставшимися личности от рождения, как и индивидные свойства личности, смешиваемые с качествами ее индивиду­альности.

В условиях социально-исторического образа жизни двад­цатого столетия обостряется конфликт между ценностью «быть личностью», превращающейся в мотивообразующий фактор социального образа жизни, и социотипическими ролевыми проявлениями личности в разных социальных группах. Не случайно в современной цивилизации остро переживается не как трагедия отдельной личности, а как трагедия общества кризис идентичности, связанный с ни­велировкой «Я». Один из известных биологов В. А. Энгельгардт, обсуждая глобальные вопросы развития человечества на современном этапе, приводит модифицированную схему «кризисов идентичности» японского психолога Сакамото.

Ценность «быть личностью» становится в условиях со­циально-исторического образа жизни в развитых странах мотивом, который оборачивается порой духовными «кри­зисами идентичности». Вместе с тем эти факты свидетель­ствуют о все большей выраженности тенденции к изменчивости в историко-эволюционном процессе раз­вития личности в разные эпохи и в разных культурах.

Таким образом, обращение к социогенетическим исто­кам развития личности показывает, что наряду с тенденци­ей к сохранению эволюционирующей социальной системы, проявляющейся в социотипическом поведении, в типовых профаммах разных культур всегда существовала и тенден­ция к ее изменению, источником которой был социально-исторический образ жизни. В любом социально-историческом образе жизни существует зона неопределенности, в которой и проявляются индивидуальные качества личности при встре­че с непредвиденными ситуациями.

Направленность проявлений идентичности (схема «кризисов идентичности»)

	Позитивная идентичность	Негативная идентичность
Внешняя	соучастие	агрессия
В направлении	интеграция	дискриминация
общества		насилие
Неопределенная	апатия	автономия
	индифферентность	независимость
	покорность	непринуждение
Внутренняя	самореализация	самообесценивание
В индивидуальном направлении	самовоспитание	обезличенность
	самосовершенствование	аддикция (наркомания)

⇐ Предыдущая12131415161718192021Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: