Упражнения в усвоении материала 4 глава

Родившиеся в стране, испокон веков бурлившей вследствие борьбы между различными партиями, эти люди прошли серьезную политическую закалку в суровой школе. Поэтому они лучше, нежели большинство народов Европы, понимали, что такое права человека и принципы истинной свободы.

Во времена первых поселений общинное самоуправление, этот прообраз свободных институтов власти, уже глубоко вошло в обычаи англичан. Таким образом, внутри самой монархии Тюдоров уже утвердился принцип народовластия.

У основной массы эмигрантов, покидавших свою родину, отсутствовало чувство превосходства над другими. Конечно, в изгнание отправляются отнюдь не самые счастливые и богатые люди. Однако именно бедность, так же как и невзгоды, является лучшей порукой равенства между людьми.

Случалось, правда, что и знатные господа переселялись в Америку вследствие политических или религиозных междоусобиц. Вначале здесь были приняты законы, устанавливающие социальную градацию.

Однако вскоре стало очевидным, что американская почва совсем не приемлет землевладельческую аристократию. Выяснилось, что для возделывания этой непокорной земли требовались постоянные и заинтересованные усилия самих владельцев. Даже если земельные участки и были обработаны наилучшим образом, все равно урожай был не настолько велик, чтобы обеспечить достаток одновременно как владельцу земли, так и самому фермеру. И земля попросту дробилась на небольшие владения, которые обрабатывали сами собственники.

В большом англо-американском семействе можно вычленить две основные ветви: одна — на юге страны, другая — на севере.

Первая английская колония была основана в Виржинии: эмигранты прибыли туда в 1607 г. В то время в Европе господствовало убеждение в том, что главное богатство народов состоит в обладании золотыми приисками и серебряными рудниками. Это заблуждение нанесло больший урон, чем война и все дурные законы вместе взятые, приведя к разорению верившие в это европейские страны и к гибели множества людей в Америке.

Виржинию населяли искатели золота — люди без средств и с плохой репутацией. Их неуемный и буйный нрав нарушал спокойствие только что родившейся колонии и ставил под сомнение ее будущее.

Вскоре за ними начали приезжать мастеровые и земледельцы, более спокойные и более нравственные люди. Но они практически ничем не отличались от низших слоев английского общества. Ни единого благородного помысла, ни одной возвышенной цели не лежало в основе создаваемых ими поселений.

Едва только возникла эта колония, как в ней было введено рабство.

Именно это обстоятельство оказало огромное влияние на характер, законы и все будущее Юга.

Рабство обесчещивает труд; оно вводит элементы праздности в общество, а вместе с праздностью — невежество и спесь, нищету и роскошь. Оно нервирует силы разума и усыпляет человеческую активность.

Что же касается Севера, то здесь на той же исходной английской основе проявилось нечто противоположное. В северных английских колониях сформировались те два или три основных принципа, на которых сегодня основывается общественное развитие Соединенных Штатов. Принципы, возобладавшие в Новой Англии, сначала получили распространение в соседних штатах, а затем, проникая все дальше, дошли до самых отдаленных районов страны и, наконец, если так можно выразиться, завладели всей конфедерацией.

Культуру Новой Англии можно сравнить с костром, зажженным на вершине холма, который, дав тепло окружающим, все еще окрашивает своим заревом далекий горизонт. Основание Новой Англии было совершенно новым явлением. Все здесь было особенным и самобытным.

Все эмигранты, расселившиеся на побережье Новой Англии, принадлежали в метрополии к средним слоям населения. Их смешение на американской земле было с самого начала явлением необычным. Они создали общество, в котором не было ни знатных господ, ни простого народа.

Среди эмигрантов встречалось значительно больше просвещенных людей, нежели среди населения любой европейской страны нашего времени. Почти без исключения они получили весьма передовое образование. Многие из них прославились в Европе своими талантами и ученостью. Поселенцам Новой Англии были свойственны порядок и высокая нравственность, которые они перенесли с собой на эту землю.

Но что особенно отличало их от прочих колонистов, так это сама цель их переселения в Америку. Отнюдь не крайняя необходимость заставила их покинуть родину. Они оставляли там весьма высокое общественное положение, об утрате которого можно было пожалеть, и надежные средства к существованию. Они переселялись в Новый Свет вовсе не с тем, чтобы улучшить свое положение или приумножить состояние. Они отказывались от теплоты родной земли потому, что, повинуясь зову разума и сердца и терпя неизбежные для переселенцев мытарства и невзгоды, стремились добиться торжества некой идеи.

Эмигранты, или, как они сами называли себя, пилигримы, принадлежали к той секте в Англии, которая за строгость нравственных принципов была названа пуританской.

Пуританизм был не только религиозной доктриной. По своим идеям это религиозное течение во многом смыкалось с самыми смелыми демократическими и республиканскими теориями. Вследствие этого пуритане приобрели себе заклятых и опасных врагов.

На родной земле пуритан преследовало правительство, и пуритане стали искать для себя такую дикую отдаленную землю, где можно было бы жить сообразно собственным принципам и свободно молиться Богу.

В то время, когда сословная аристократия в метрополии все еще деспотически размежевывала людей, колония все больше и больше являла собой однородное во всех отношениях общество. Демократия, о какой античный мир не мог даже мечтать, вырвалась из недр старого феодального общества во всем величии и во всеоружии.

Английское правительство, довольное тем, что бациллы беспорядков и новых революций удалялись от него на значительное расстояние, хладнокровно взирало на эту многочисленную эмиграцию. Оно даже способствовало ей. Пожалуй, правительство воспринимало Новую Англию как страну, находящуюся во власти фантастических мечтаний, которую можно отдать искателям новизны с тем, чтобы они свободно экспериментировали с ней.

Но ни в одной части страны принцип свободы не осуществлялся столь полно и столь широко, как в штатах Новой Англии. И это было одной из главных причин их процветания.

Изучая первые документы истории и законодательства Новой Англии, обнаруживаешь, что эмигранты во всем проявляют свою суверенность. Сами назначают должностных лиц, заключают мир и объявляют войну. Сами регламентируют деятельность полиции. Принимают законы, как если бы они были подвластны одному лишь Богу.

Самым необычным и в то же время наиболее поучительным является законодательство той эпохи. Именно в нем по преимуществу следует искать ключ к той великой социальной загадке, которую представляют собой для всего мира Соединенные Штаты Америки.

Составляя свод уголовных законов, законодатели были озабочены прежде всего поддержанием нравственности и добропорядочности в обществе. Как следствие, они постоянно вторгались в область человеческих чувств.

Богохульство, колдовство, прелюбодеяние, изнасилование карались смертью. Смерть следовала за оскорблением, нанесенным сыном своим родителям.

Не было почти ни одного греха, который им не удавалось бы превратить в предмет судебного разбирательства. Самые обычные отношения между людьми, не состоящими в браке, строго пресекались. В судебном решении от 1 мая 1660 года записано, что одна девушка была приговорена к денежному штрафу и подвержена суровому внушению. За что? Она сказала несколько нескромных слов молодому человеку и позволила себя поцеловать.

Кодекс 1650 года изобилует также и предупредительными мерами. Леность и пьянство подвергались, согласно этим законам, строгому наказанию. Трактирщики не имели права давать посетителю больше вина, нежели полагалось по закону. Малейшая ложь, если она могла нанести вред кому-либо, влекла за собой штраф или телесное наказание.

Наряду с этим уголовным законодательством, в котором отразились как ограниченность сектантского мироощущения, так и религиозные страсти, появилось собрание законов политического характера. Эти законы по своему духу свободы ушли далеко вперед по сравнению с нашим временем.

Общие принципы свободы были полностью признаны в Новой Англии и закреплены ее законами. Это — участие народа в общественных делах; свободное голосование по вопросу о налогах; ответственность представителей власти перед народом; личная свобода; суд присяжных. Все это было воспринято единодушно и реально введено в жизнь в Новой Англии. Эти исходные принципы получили здесь самое широкое применение и распространение, тогда как в Европе ни одна нация на это не решилась.

Подлежали избранию все должностные лица исполнительной власти, вплоть до губернатора штата. Все граждане в возрасте старше шестнадцати лет были обязаны носить оружие. Они составляли народную милицию, сами назначали из своей среды офицеров и должны были находиться в постоянной готовности к защите отечества.

Законы штатов Новой Англии отражают зарождение и развитие той общинной независимости, которая и в наши дни по-прежнему является основой американской свободы и инструментом ее воплощения в жизнь. В Европе политическая жизнь большинства стран начиналась на верху официальной пирамиды. И только затем постепенно, да и то не в полной мере охватывала все ячейки общества. В Америке же, напротив, община была образована раньше, чем округ; округ появился прежде штата, а штат — прежде, чем вся конфедерация.

Невольно поражаешься государственной мудрости первых законодателей Америки, воплощавших в жизнь передовые теории.

В штатах Новой Англии бедняки были на полном обеспечении общества с момента его возникновения. Строгие меры принимались для того, чтобы поддерживать в надлежащем состоянии дороги. Для наблюдения за ними назначались даже специальные чиновники. В публичные реестры общин заносились результаты обсуждения гражданами различных вопросов, факты смерти, бракосочетания и рождения членов общин. Для ведения этих реестров специально назначались регистраторы. Существовали также чиновники, на которых возлагалась задача управления невостребованными наследствами. Другие чиновники занимались тем, что следили за соблюдением границ передаваемых по наследству земельных владений. Главной функцией ряда должностных лиц было поддержание общественного порядка в общине.

Закон предусматривал тысячи самых различных мер, чтобы удовлетворить множество уже существующих или возможных социальных потребностей, о которых и в наше-то время имеется весьма смутное представление.

Однако самобытность американской цивилизации с самого начала наиболее ярко проявилась в предписаниях, касающихся общественного образования.

Считалось, что Сатана, враг рода человеческого, находит в невежестве людей свое самое мощное оружие. Заботились о том, чтобы знания, принесенные отцами, не отошли в небытие вместе с ними. Помнили, что в воспитании детей прежде всего заинтересовано общество.

Создание школ во всех общинах было абсолютно обязательным и неукоснительным. Жителей под угрозой крупных штрафов должны были взять на себя содержание этих школ. Аналогичным образом в наиболее густонаселенных районах создавались высшие школы.

Муниципальные власти должны были следить за тем, чтобы родители отправляли своих детей в школы. Эти власти пользовались правом налагать штраф на тех родителей, которые не выполняли данного требования. В случае же, если подобное неповиновение продолжалось, общество принимало на себя роль семьи, забирало ребенка на свое попечение и лишало родителей этих детей прав, которыми те дурно пользовались.

Самые смелые теории, созданные человеческим разумом, получили применение на практике в этом столь простом на первый взгляд обществе. Отдавшись на волю своей самобытности, человек создал беспрецедентное законодательство.

Отцы-основатели Соединенных Штатов понимали: существует порочная свобода, которая состоит в том, чтобы поступать сообразно собственным желаниям. Такая свобода враждебна любой власти. Ее трудно подчинить каким-либо правилам. Она — враг истины и мира.

Но одновременно существует свобода гражданская и нравственная. Это — сила, воплощающаяся в единении всех, сила, которую самой власти предназначено охранять. Эта свобода заключается в том, чтобы без страха совершать доброе и справедливое. Эту святую свободу они защищали от любых случайностей и в случае необходимости жертвовали за нее собственной жизнью.

 

II

 

Почему в Америке, такой демократической стране, никто не выступает против собственности, как это часто происходит в Европе? Надо ли это объяснять? Ведь в Америке нет пролетариев, и, поскольку каждому есть что защищать, все в принципе признают право собственности.

То же самое происходит и в политической жизни. В Америке простые люди осознают высокое понятие политических прав, потому что они ими располагают. Они не задевают права других, потому что не хотят, чтобы нарушали их права.

В Европе простые люди не хотят признавать даже верховную власть, а в Америке подчиняются власти самого мелкого чиновника.

Демократия доводит понятия политических прав до сознания каждого гражданина, так же как наличие имущества делает доступным всем людям понятие собственности.

Конечно, совсем нелегко научить всех пользоваться политическими правами, но достижение этой цели приносит поразительные плоды.

Если не удастся связать понятие прав с единственным, что еще не разрушено в человеческой душе, а именно с личным интересом, то для управления миром не останется ничего, кроме страха.

Искусство жить свободным способно творить чудеса, но в то же время нет ничего труднее, чем научиться жить свободным.

С деспотизмом дело обстоит иначе. Он нередко представляется средством от всех перенесенных страданий, опорой законных прав, поддержкой угнетенных, основой порядка. Народы забываются в обстановке временного благополучия, а пробуждаются они уже в жалком состоянии. Свобода, напротив, обычно рождается в бурях и с трудом укрепляется среди гражданских разногласий. Ее достоинства можно познать только тогда, когда она достигает почтенного возраста.

В Америке народ получил политические права в такое время, когда ему еще было трудно употребить их во зло. Граждане были малочисленны, а нравы просты. По мере роста населения страны американцы не расширяли, если можно так выразиться, полномочия демократии, а, скорее, распространяли сферы ее приложения.

Если в Америке когда-либо установится деспотическая власть, то ей значительно труднее будет побороть привычки, рожденные свободой, чем сломить любовь к ней.

Возникающая при демократической форме правления непрерывная деятельность в политической сфере переходит затем и в гражданскую жизнь. В конце концов, именно в этом и состоит основное преимущество демократии. Ее главная ценность не в том, что она делает сама, а в том, что делается благодаря ней.

Демократия — не самая искусная форма правления, но только она может вызвать в обществе бурное движение, придать ему энергию и исполинские силы. И эти движения, энергия и силы при мало-мальски благоприятных обстоятельствах способны творить чудеса. Это и есть истинные преимущества демократии.

Интеллектуальную и нравственную деятельность человека следует направлять на удовлетворение нужд материальной жизни и на создание благосостояния. Мы стремимся воспитать не героические добродетели, а мирные привычки. Раскованность мы предпочитаем преступлениям и соглашаемся пожертвовать великими делами ради уменьшения количества злодеяний. Мы хотим жить не в блестящем, а в процветающем обществе, в котором оберегаются благосостояние и счастье каждого его представителя.

Деспотизм, тирания, диктатура, олигархия, тоталитаризм могут дать только противоположное этому.

 

III

 

Рассмотрим теперь одно распространенное заблуждение, в котором черпают утешение те, кто считает приход тоталитаризма неизбежным, и которое значительно ослабляет волю к борьбе многих других, кто сопротивлялся бы изо всех сил, если бы полностью осознал, в чем заключается суть тоталитаризма. Убеждение это сводится к тому, что наиболее отталкивающими своими чертами тоталитарные режимы обязаны исторической случайности: ведь их устанавливали бандиты и мерзавцы. Разве не могут оказаться во главе такой системы (если она необходима для достижения грандиозных целей) порядочные люди, которые будут управлять в интересах всего общества?

Нам объясняют, что тоталитаризм одинаково может творить и добро, и зло, а на какие цели его направить — зависит исключительно от того, кто будет диктатором. Люди, полагающие, что бояться надо не системы, а дурных людей у ее кормила, возможно, даже соблазнятся шансом предотвратить опасность, заранее позаботившись о том, чтобы у кормила оказались люди хорошие.

Социалистические партии, сами того не зная, ставили перед собой задачу, которую могут осуществить только люди безжалостные и способные смести нравственные преграды.

Чем выше умственные способности и уровень образования отдельных индивидуумов, тем резче разнятся их вкусы и взгляды и тем меньше шансов, что они единодушно примут какую-то конкретную систему ценностей. Отсюда логически вытекает, что тот, кто ищет единства взглядов, должен спуститься в сферы, где доминируют более низкий моральный и интеллектуальный уровень, более примитивные и грубые вкусы и инстинкты.

Это не значит, что у большинства людей низкий моральный уровень. Это означает лишь, что самые большие группировки людей с очень схожими ценностями неизбежно состоят из лиц невысокого уровня. Можно сказать, что наибольшее число людей может объединить только наименьший общий знаменатель. Многочисленная группа, достаточно сильная, чтобы навязать свои взгляды на основные жизненные ценности всем остальным, никогда не будет состоять из людей с развитыми, резко индивидуальными вкусами.

Однако диктатор не может рассчитывать только на людей с примитивными, и обычно весьма схожими, инстинктами. Их будет слишком мало для осуществления поставленной задачи. Ему придется увеличивать численность последователей, обращая в свою несложную веру все новых людей.

И здесь в дело вступает второй негативный принцип отбора. Ведь всего проще заручиться поддержкой людей легковерных и склонных к послушанию. Людей без твердых убеждений, которые охотно примут готовую систему ценностей, если им достаточно часто и громко ее вдалбливать. Таким образом, ряды партии будут пополняться за счет людей с неустойчивыми, легко меняющимися взглядами и легко возбудимыми эмоциями.

Далее, искусный демагог всегда будет стремиться сплотить своих сторонников в единую и спаянную группу. И тут начинает работать третий и, быть может, важнейший негативный фактор отбора.

Дело в том, что людям свойственно — и это закон человеческой природы — быстрее и легче сходиться на негативной программе, на ненависти к врагам, на зависти к тем, кому лучше живется, чем на какой бы то ни было положительной, конструктивной задаче.

Необходимым элементом любого учения, любой веры, способной прочно сплотить людей для совместных действий, является контраст между «нами» и «ими», общая борьба против чужаков.

Этим всегда пользуются те, кому нужна не просто поддержка той или иной политики, а безоговорочная преданность широких масс. С их точки зрения, негативная платформа обладает тем преимуществом, что предоставляет большую свободу действий, чем любая позитивная программа. Враг, внутренний или внешний, является неотъемлемой частью арсенала тоталитаристского лидера.

Как воспитываются сами деспоты? Что руководит ими в их безнравственной и кровавой деятельности?

Разумеется, на первое место надобно поставить волю к власти в ее ницшеанском смысле, кровожадность, самоутверждение через устрашение и унижение других людей, презрение к людям — вот далеко не полный перечень характерологических свойств, которые среда и воспитание обязаны запечатлеть в их душе. Полная и абсолютная безжалостность, самообожествление, параноидальная твердость злой воли, коварство, лживость, беспринципность, нечистоплотность, грубость вкусов и примитивность инстинктов также отмечаются у всех без исключения диктаторов и тиранов. Все они обучены демагогии, используемой для борьбы с «врагами» и служения клановым интересам.

Если бы кто-нибудь пожелал нарочно воспитать диктатора (это — чисто теоретическое предположение), то он первым делом воспитал бы обычного преступника и добавил бы ему непомерного честолюбия. Вот почему так важно для человеколюбивой педагогики отчетливо понимать условия, механизмы и факторы (в их особом взаимосочетании) становления и укоренения преступной психологии.

Что может сделать для нас человек, для которого его мысль — единственное правило, а его воля — единственный закон? Даже когда он честен и желает только блага, и все же делает свою волю законом для всех и мысль свою ставит вам правилом?

А ведь все тираны поступают так же.

Те, которые говорят: «До нас никто не знал, что такое справедливость. Доверьтесь нам, и мы дадим вам такую справедливость, которая вас удовлетворит», — те обманывают нас. Если же они обещают нам свободу искренно, они сами обманываются. Ведь они просят нас признать их господами, и, таким образом, наша свобода будет только послушанием этим новым владыкам.

Не будемте обольщаться лживыми речами. Многие будут стараться убедить нас, что мы действительно свободны, потому что ими написано на клочке бумаге слово «свобода», и они вывесили плакаты на всех углах. Свобода не плакат, а живая сила, которую чувствуешь в себе и вокруг себя, это гений-покровитель домашнего очага, обеспечение прав и первое из этих прав.

Проверимте, свободны ли мы.

Сами ли мы выбираем себе владык, приказывающих нам делать то и не делать другого? А если не сами, то как же мы считаем себя свободными?

Можем ли мы располагать нашими детьми по вашему разумению, поручать их умственное и нравственное воспитание тем, кому мы доверяем? И если мы этого не можем, то как же мы считаем себя свободными?

Можем ли мы, ложась спать, быть уверенными, что никто не придет с обыском, не вырвет нас из нашей семьи и не бросит в тюрьму потому, что власть заподозрила нас? И если мы этого не можем, то как же мы считаем себя свободными?

Овцы, когда волк уносит одну из них, на миг пугаются, а потом снова начинают пастись. Но голод волка возвращается снова и снова. Он не удовлетворится одной или двумя добычами. Оставшимся овцам ненадолго достанется больше травы...

Почему ныне народам следует опасаться нового деспотизма?

Современные народы могут, в конце концов, испытать еще более страшные притеснения, чем многие древние народы. В древности тирания была свирепой, но сравнительно ограниченной.

В наше время тираны легко могут объединить в своих руках всю государственную власть. Они могут более свободно и глубоко проникнуть в круг частных интересов граждан, чего никогда не могли себе позволить владыки древнего мира.

В каких новых формах в нашем мире может развиваться деспотизм? Прежде всего, в форме неисчислимых толп похожих друг на друга людей, которые тратят свою жизнь в неустанных поисках маленьких и пошлых радостей, заполняющих их душу.

Над всеми этими толпами возвышается гигантская власть, следящая за судьбой каждого в толпе. Власть эта абсолютна. Ее можно было бы сравнить с родительским влиянием, если бы она, подобно родительской, готовила человека к взрослой жизни. Между тем власть эта, напротив, стремится к тому, чтобы сохранить людей в их младенческом состоянии.

Эта власть желает быть единственным уполномоченным и арбитром. Она берет на себя руководство основными делами и управляет промышленностью. Она регулирует права наследования и занимается дележом наследства. Отчего же ей совсем не лишить людей беспокойной необходимости мыслить и жить на этом свете?

Деспотическая власть делает все менее полезным и редким обращение к свободе выбора. Она постоянно сужает сферу действия человеческой воли, постепенно лишая каждого отдельного гражданина возможности пользоваться всеми своими способностями.

Сначала все граждане поочередно пройдут через крепкие объятия тиранической школы, и диктатор вылепит из них то, что ему необходимо. Затем он простирает свои могучие длани на общество в целом. Тиран покрывает его сетью мелких, витиеватых, единообразных законов, которые мешают наиболее оригинальным умам и крепким душам вознестись над толпой. Он сокрушает волю людей, размягчает ее, сгибает и направляет. Диктатор постоянно сопротивляется тому, чтобы кто-то действовал по своей инициативе. Он препятствует рождению нового. Подавляет, нервирует, оглупляет и превращает, в конце концов, весь народ в стадо пугливых и трудолюбивых животных, пастырем которых выступает правительство.

Подобная форма рабства легко сочетается с некоторыми внешними атрибутами свободы и вполне может установиться даже в тени народовластия.

Наших современников постоянно преследуют два враждующих между собой чувства. Они испытывают необходимость в том, чтобы ими руководили, и одновременно желают оставаться свободными.

Будучи не в состоянии побороть ни один из этих противоречивых инстинктов, граждане пытаются удовлетворить их оба сразу. Они хотели бы иметь власть единую и всемогущую, но избранную ими самими. Они хотели бы сочетать централизацию с властью народа. Это бы их как-то умиротворило. Находясь под опекой, они успокаивают себя тем, что опекунов своих они избрали сами. Каждый отдельный гражданин согласен быть прикованным к цепи, если ему кажется, что конец этой цепи находится в руках не одного человека и даже не целого класса, а всего народа.

При такой системе граждане выходят из зависимости лишь на момент избрания своего хозяина, а затем вновь попадают в нее.

Сегодня многие легко приспособились к подобному компромиссу между административным деспотизмом и властью народа. Они считают достоверной гарантией свободы личности тот факт, что забота о ней передана государственной власти. Личность хозяина важна для них в значительно большей степени, чем необходимость послушания.

Конечно, подобная система предпочтительнее той, которая, собрав вместе все властные полномочия, передала бы их в руки одного безответственного лица либо группы подобных лиц. Из всех различных форм, какие может принять деспотизм, эта была бы, бесспорно, наихудшей.

Однако создание народного представительства в стране с сильно централизованной властью означает уменьшение, но не устранение зла, которое может принести сверхцентрализация. Бесполезно предоставлять тем самым гражданам, которые столь зависимы от центральной власти, возможность время от времени выбирать представителей этой власти. Этот обычай, при котором граждане реализуют свободу выбора, не спасает их от дальнейшей деградации. Ведь они утрачивают способность чувствовать и действовать самостоятельно, постепенно теряя свое человеческое достоинство.

Скоро они станут неспособны реализовывать и эту — единственную оставшуюся у них — привилегию.

И в самом деле, трудно представить себе, каким образом люди, полностью отказавшиеся от привычки самим управлять своими делами, могли бы успешно выбирать тех, кто должен ими руководить. Невозможно поверить, что в результате голосования народа, обладающего лакейскими наклонностями, может быть образовано мудрое, энергичное и либеральное правительство.

Пороки правителей и глупость управляемых должны быстро разрушить внутренне противоречивую конституцию, республиканскую в своей преамбуле и деспотическую в остальном. И тогда народ, уставший от своих представителей и от себя самого, либо создаст более свободные политические институты., либо вновь послушно ляжет у ног одного хозяина.

Тоталитаризм неотделим от экономического контроля государства над производством и потреблением. Власть над экономической жизнью — это власть над очень существенными вещами. Ибо нет каких-то чисто экономических задач, изолированных от других жизненных задач (за исключением, быть может, случаев патологической скупости и стяжательства).

Конечные цели деятельности разумных людей всегда лежат вне экономической сферы. Строго говоря, не существует никаких «экономических мотивов». Экономика — это только совокупность факторов, влияющих на наше продвижение к иным целям.

А то, что именуется «экономическими мотивами», означает лишь стремление к обретению средств достижения каких-то целей. Мы хотим зарабатывать деньги только потому, что они дают нам свободу выбирать, какими будут плоды наших трудов. В современном обществе основной формой ограничения возможностей человека является ограниченность его доходов.

Многие ненавидят деньги, усматривая в них символ этих ограничений. Но причина при этом смешивается со следствием.

Было бы правильнее видеть в деньгах величайший из когда-либо изобретенных человеком инструментов свободы. Именно деньги открывают перед бедными большие возможности, чем несколько поколений назад были открыты перед богатыми.

Что произойдет в действительности, если, как предлагают социалисты, на смену «экономическим мотивам» придут «внеэкономические стимулы»? Это будет означать, что люди полностью лишатся свободы выбора.

Вместо денежного вознаграждения люди будут получать общественные отличия, привилегии или влиятельные должности. Лучшее жилье или пищу, возможности для путешествий или для получения образования. А те, кто станет все это распределять, будут принимать решения не только о размерах, но и о форме вознаграждения.

⇐ Предыдущая21222324252627282930Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: