Упражнения в усвоении материала 12 глава

Вы вместо монастырского интерната ввели свой коммунизм в казарму (достаточно вспомнить «милитаризацию труда»). По обыкновению самоуверенно, недолго раздумывая над разграничительной чертой, вы нарушили неприкосновенность и свободу частной жизни, ворвались в жилье («Мой дом — моя крепость», — говорят англичане), стали производить немедленный дележ необходимейших вещей, как интимных проявлений вкуса и интеллекта, наложили руку на частные коллекции картин и книг. Не создав почти ничего, вы разрушили очень многое.

Силой задерживать эту самодеятельность в обществе и в народе — это преступление, которое совершало наше недавнее павшее правительство. Но есть и другое, пожалуй, не меньшее — это силой навязывать новые формы жизни, удобства которых народ еще не осознал и с которыми не мог еще ознакомиться на творческом опыте. И вы в нем виноваты. Инстинкт вы заменили приказом и ждете, что по вашему приказу изменится природа человека. За это посягательство на свободу самоопределения народа вас ждет расплата.

Социальная справедливость — дело очень важное, и вы справедливо указываете, что без нее нет и полной свободы. Но и без свободы невозможно достигнуть справедливости. Корабль будущего приходится провести между Сциллой рабства и Харибдой несправедливости, никогда не теряя из виду обеих вместе. Сколько бы вы ни утверждали, что буржуазная свобода является только обманом, закрепощающим рабочий класс, в этом вам не удастся убедить европейских рабочих. Политических революций было много, социальной не было еще ни одной. Вы являете первый опыт введения социализма посредством подавления свободы.

Что из этого может выйти? Не желал бы быть пророком, но сердце у меня сжимается предчувствием, что мы только еще у порога таких бедствий, перед которыми померкнет все то, что мы испытываем теперь.

Народ, который до такой степени не умеет вести себя в публичных местах, еще очень далек от идеального строя. Народ, который еще не научился владеть аппаратом голосования, который не умеет формулировать преобладающее в нем мнение, который приступает к устройству социальной справедливости через индивидуальные грабежи (ваше «грабь награбленное»), который начинает царство справедливости допущением массовых бессудных расстрелов, длящихся уже годы, такой народ еще далек от того, чтобы стать во главе лучших стремлений человечества. Ему нужно еще учиться самому, а не учить других.

Россия стоит в раздумье между двумя утопиями: утопией прошлого и утопией будущего, выбирая, в какую утопию ей ринуться.

В разговоре с одним корреспондентом я закончил призывом к вам, вожакам скороспелого коммунизма, отказаться от эксперимента и самим взять в руки здоровую реакцию, чтобы иметь возможность овладеть ею и обуздать реакцию нездоровую, свирепую и неразумную. Мне говорят, что это значило бы рассчитывать на чудо. Может быть, это и правда. Конечно, для этого понадобилось бы все напряжение честности и добросовестности для того, чтобы признать свою огромную ошибку. Подавить свое самолюбие и свернуть на иную дорогу — на дорогу, которую вы называете соглашательством.

Этот путь представляется мне единственным, дающим России достойный выход из настоящего невозможного положения. К тому же давно сказано, что всякий народ заслуживает того правительства, которое имеет. В этом смысле можно сказать, что Россия вас заслужила. Вы являетесь только настоящим выражением ее прошлого, с рабской покорностью перед самодержавием даже в то время, когда, истощив все творческие силы в крестьянской реформе и еще нескольких, за ней последовавших, оно перешло к слепой реакции и много лет подавляло органический рост страны. В это время народ был на его стороне, а Россия была обречена на гниль и разложение.

И вы явились естественными представителями русского народа с его привычкой к произволу, с его наивными ожиданиями «всего сразу», с отсутствием даже начатков разумной организации и творчества. Не мудрено, что взрыв только разрушал, не созидая.

И вот истинное благотворное чудо состояло бы в том, чтобы вы, наконец, осознали свое одиночество не только среди европейского социализма, но начавшийся уже уход от вас вашей собственной рабочей среды, не говоря уже о положительной ненависти деревни к вашему коммунизму, — сознались бы и отказались от губительного пути насилия. Но это надо делать честно и полно. Может быть, у вас еще достаточно власти, чтобы повернуть на новый путь. Вы должны прямо признать свои ошибки, которые вы совершили вместе с народом. И главная из них та, что многое в капиталистическом строе вы устранили преждевременно и что возможная мера социализма может войти только в свободную страну.

22 сентября 1920 года.

 

III

 

Если бессудные казни стали исторической реальностью из-за того, что захватившие власть рассматривают людей как «материал истории» (как сказал бы Иван Карамазов — «навоз для будущего»), то воспитанию предстоит, насколько это в его силах, взрастить в каждом подопечном неколебимое и безапелляционное благоговение перед человеческой жизнью как таковой — перед любой человеческой жизнью. «Не убий!» — заповедь, которая не может иметь ни одного исключения. Иначе луначарские, деникинцы и им подобные по-прежнему будут расстреливать людей, разумеется, «для блага народа». Обесценение человеческой жизни рано или поздно закончится полным и абсолютным поеданием людей людьми; никого не останется, никто не спасется.

Если движение людей к лучшему должно по необходимости «опираться на лучшие стороны человеческой природы», то воспитателю нельзя не знать этих сторон в отличие от их противоположностей, чтобы самому опираться на них в работе и всячески развивать и укреплять их. В противном случае воспитание так и не поймет, почему один и тот же человек сегодня равнодушен к политике, а завтра осуществляет «триумфальное шествие советской власти» или участвует в нем.

Если ложь правящих и господствующих кругов неминуемо губит царства, страны, империи, все, к чему прикасается, то воспитание отвращения ко лжи в любой его форме, прежде всего — в форме самообмана, диктуемого ошибочно понятой выгодой, воспитание страстной любви к истине становится едва ли не единственной надеждой на выживание человечества, во всяком случае — на достойное человека совместное существование людей.

Если умение и опыт пользования общественными свободами служат предпосылкой гражданского общества, то школа должна стать полигоном для тренировки развивающихся людей в их свободном поведении, т.е. дисциплинированном, ответственном и умном. Поскольку гражданское общество немыслимо также без «воспитания нравственной культуры» и самоуважения, общего для огромного большинства населения страны, постольку эти качества являются одной из главнейших забот воспитателя.

Чтобы серьезно думать о социальной справедливости, надобно пройти еще довольно долгую и суровую школу. Для позитивного социального переворота нужны совершенно особые нравы. Десять заповедей должны врезаться в сердце народа, чтобы продуктивность стала каждодневной действительностью. По приказу не может измениться природа человека, требующая свободы для развития своих сокровенных талантов. Способность к самостоятельности и самоуправлению заложена в природе человека, но надобно вызвать к жизни и укоренить это великое умение.

Рабство и покорность народа есть оборотная сторона бунта и разрушения, и то и другое мостит путь к пропасти.

Люди не смогут постигать сущность и развитие своих моральных чувств, принципы морали, естественные мотивы, побуждающие сообразовать с ними свои действия и интересы либо как личности, либо как члены общества, не делая в то же время в области практической морали успехов, не менее реальных, чем успехи самой науки. Плохо понятый интерес не является ли наиболее частой причиной действий, вредных общему благу? Жестокость страстей не является ли часто следствием привычек, которым предаются только благодаря ложному расчету или незнанию средств, помогающих сопротивляться их первичным движениям, обуздывать их, отвращать и направлять их действие?

Привычка размышлять о своем собственном поведении, вопрошать и прислушиваться при этом к своему разуму и своей совести и привычка нежных чувств, смешивающих наше счастье со счастьем других, не являются ли они необходимым следствием учения и хорошо руководимой морали, результатом большого равенства в условиях общественного договора? Сознание своего достоинства, свойственное свободному человеку, воспитание, основанное на глубоком знании нашей моральной организации, не должны ли они сделать общими почти для всех людей привычные движения активной благосклонности, великодушной чувствительности, зародыши которых природа посеяла в сердцах, и которые для своего развития ждут только благоприятного влияния знаний и свободы? Подобно тому, как математические и физические науки служат для усовершенствования технологий, используемых для удовлетворения наших простейших потребностей, не точно так же ли в необходимом порядке природы прогресс моральных и политических наук должен оказывать то же действие на мотивы, которые руководят нашими чувствами и поступками?

Если моральные заповеди определяют собой весь строй и все содержание жизни общества, то нравственное воспитание становится непременным условием и предпосылкой выживания человечества.

Религия и нравственность, именно как всеобщие в себе сущности, обладают свойством быть налицо в индивидуальной душе даже и в том случае, если она и не отличается широтой культурного кругозора. Религиозность, нравственность в своей сосредоточенной искренности и ограниченности немногими и совершенно простыми житейскими отношениями имеют бесконечную ценность. Это внутреннее средоточие, эта простая область права субъективной свободы, очаг хотения, решений и деятельности, то, в чем заключается как вина, так и достоинство индивидуума, остается неприкосновенным и совершенно не подвержено действию громкого шума всемирной истории, и не только внешним и временным изменениям, но и таким изменениям, которые вытекают из абсолютной необходимости самого понятия свободы.

 

IV

 

Жизнь существует среди разрушения, и, следовательно, должен существовать закон более высокий, чем закон разрушения. И если это — закон жизни, то мы должны применять его в каждодневной жизни. В Индии мы наблюдали наглядную демонстрацию действия этого закона в самом широком масштабе. Огромная страна сделала феноменальный шаг вперед под защитой идеи ненасилия.

Необходима довольно напряженная подготовка, чтобы ненасилие стало составной частью менталитета. В каждодневной жизни это должен быть путь дисциплины. Но пока нет сильной искренней поддержки со стороны разума, одно лишь внешнее соблюдение ненасилия будет только маской, вредной как для самого человека, так для других. Совершенство состояния достигается только когда разум, тело и речь находятся в согласии. Но это всегда напряженная умственная борьба. Например, гневливость почти во всех случаях может контролироваться разумом.

Ненасилие — это оружие сильных. У слабых это с легкостью может быть лицемерием. Страх и любовь — противоречащие понятия. Любовь безрассудно отдает, не задумываясь о том, что получает взамен. Любовь борется со всем миром, как с собой, и, в конечном счете, властвует над всеми другими чувствами. Каждодневный опыт показывает, что любая проблема поддается разрешению, если мы решительно настроены сделать закон правды и ненасилия законом жизни. Правда и ненасилие — стороны одной медали.

Закон любви действует, как действует закон гравитации, независимо от того, признаем мы это или нет. Так же как ученый творит чудеса, по-разному применяя закон природы, так и человек, применяющий закон любви с аккуратностью ученого, может творить еще большие чудеса. Сила ненасилия не менее тонка и чудесна, чем материальные силы природы, как, например, электричества.

Заповедь «любите врагов наших» всегда была, пожалуй, самой трудной из всех заповедей Христа. Некоторые люди искренне верили, что в реальной жизни она невыполнима. Легко любить тех, кто любит тебя, но как любить тех, кто, тайно или явно, старается возобладать над тобой? Другие, например философ Ницше, утверждали, что призыв возлюбить своих врагов свидетельствует о том, что мораль — удел слабых и трусливых, а не сильных и смелых. Иисус — это оторванный от реальной жизни идеалист, говорят они.

Несмотря на подобные острые вопросы и непрекращающиеся возражения, эта заповедь Иисуса приобретает для нас все возрастающее значение. Вереница беспорядков и восстаний напомнила нам о том, что путь современного человека лежит по дороге, имя которой — Ненависть, и ведет она нас к гибели. Заповедь «любите врагов ваших» — это не благочестивое пожелание мечтателя-утописта, а абсолютное условие нашего выживания. Любовь даже к врагам — ключ к решению существующих в нашем мире проблем.

Почему мы должны любить наших врагов? Первая причина очевидна. Ненависть в ответ на ненависть лишь умножает ненависть, сгущая ночной мрак на небе, и так лишенном звезд. Мрак не может победить мрак: только свет в состоянии сделать это. Ненависть не может победить ненависть; только любовь в состоянии сделать это. Ненависть умножает ненависть; насилие умножает насилие, и жестокость умножает жестокость, закручиваясь в адской спирали разрушения. Поэтому, когда Иисус говорит: «Любите врагов ваших», он оставляет нам абсолютно неизбежную заповедь. Разве не зашли мы, люди Земли, в такой тупик, из которого выход лишь через любовь к врагам — иначе?.. Цепная реакция зла должна быть прервана, или же мы все провалимся в мрачную бездну взаимного уничтожения.

Еще одна причина, по которой мы должны возлюбить наших врагов: ненависть оставляет рубцы на душе и уродует личность человека. Помня о том, что ненависть есть сила зла и потому опасна, мы слишком часто думаем о том, что злоба делает с человеком, на которого обращена. Это можно понять, поскольку ненависть наносит невосстановимый ущерб своим жертвам. Мы видели кошмарные последствия ненависти в ужасах войны, в унижениях, несправедливости и преступлениях, совершенных против миллионов детей Божьих бессовестными угнетателями.

Но существует еще одна сторона вопроса, которую мы ни в коем случае не должны упускать из вида. Ненависть не менее губительна и для того, кто ненавидит. Словно нераспознанная раковая опухоль, ненависть разъедает личность человека и способность мыслить объективно. Она заставляет его прекрасное называть отвратительным, а отвратительное — прекрасным, принимать истину за ложь, а ложь — за истину.

Психиатры видят в ненависти причину многих загадочных процессов, протекающих в нашем подсознании, многих наших внутренних конфликтов. Они говорят: «Научитесь любить или погибнете». Современная психология признает то, чему Иисус учил тысячелетия назад: ненависть разрушает личность, а любовь, вопреки всему, неотвратимо восстанавливает ее.

Третья причина, по которой мы должны любить наших врагов: любовь — единственная сила, способная превратить врага в друга. Мы никогда не избавимся от врагов, отвечая ненавистью на ненависть. Но мы избавляемся от врагов, избавляясь от чувства вражды. По своей природе ненависть уничтожает и разрушает. По своей природе любовь созидает и строит.

Линкольн познал любовь и оставил истории человечества удивительную драму примирения. В ходе предвыборной борьбы за пост Президента США одним из его злейших врагов был некий Стэнтон. Какая-то причина заставляла Стэнтона ненавидеть Линкольна. Он делал все возможное для того, чтобы унизить Линкольна в глазах общественности. Ненависть к Линкольну была столь сильна, что Стэнтон издевался над его внешностью в каждой своей речи и пылко обвинял его в различных пороках. Но, вопреки всему, Линкольн был избран на пост Президента. Затем пришло время назначать членов кабинета министров, в который должны были войти ближайшие соратники Линкольна по борьбе, началось назначение на должности. Наконец, наступил день, когда Линкольну надо было назвать кандидатуру на чрезвычайно важный пост военного министра. Как вы думаете, кого Линкольн назначил на этот пост? Не иного, как Стэнтона. Как только новость стала известна, среди ближайших соратников Президента началось недовольство и волнение. Один за другим сыпались советы: «Господин Президент, вы совершаете ошибку! Знаете ли вы, что за человек этот Стэнтон? Слышали ли вы, какие мерзости он говорил о вас? Он ваш враг. Он сделает все, чтобы сорвать выполнение вашей программы. Учли ли вы все это, господин Президент?» Ответ Линкольна был предельно лаконичен: «Да, я знаю господина Стэнтона. И я слышал все, что он говорил обо мне. Но из всех американцев он как никто другой подходит для этой должности». Так Стэнтон стал военным министром в правительстве Линкольна и оказал неоценимые услуги народу и своему Президенту. Через несколько лет Линкольн был убит. Много добрых слов было сказано в память о Президенте. Даже в наши дни миллионы людей считают его величайшим из американцев. Герберт Уэллс называл его среди шести величайших деятелей в истории человечества. Но из всех замечательных слов, сказанных об Аврааме Линкольне, слова, принадлежащие Стэнтону, занимают особое место. Стоя возле тела человека, которого он когда-то так ненавидел, Стэнтон назвал его величайшим из людей, когда-либо живших на земле, и сказал: «Теперь он принадлежит вечности».

Эта же жизненная позиция позволила Линкольну доброжелательно высказаться в адрес южан в тяжелейшие дни гражданской войны. На вопрос, заданный ошеломленной слушательницей выступления Президента, Линкольн ответил: «Мадам, разве я не уничтожаю своих врагов, превращая их в своих друзей?» Это и есть сила искупляющей любви.

Считается, что это непрактично. Что жизнь — это сведение счетов, нанесение ответных ударов, отношения, основанные на законе «человек человеку волк». Но только мы уже слишком долго идем по так называемому практическому пути, и он неумолимо привел нас лишь к беспорядкам и хаосу. История полна примеров погибших цивилизаций, давших волю ненависти и насилию. Это не значит, что мы должны отказаться от справедливой борьбы. Но в ходе борьбы мы никогда не откажемся от нашей привилегии и нашей обязанности любить. Это единственный путь к созданию сообщества любви.

Мы никогда не подчинимся, поскольку неповиновение злу есть такой же моральный долг, как и содействие добру. Наиболее действенное противодействие злу — это любовь.

Любовь — самая долговечная сила в мире. Эта созидающая сила. Поля истории белеют костьми народов, отказавшихся от любви.

Давайте же будем реалистами и спросим: как нам любить наших врагов?

Во-первых, мы должны развить в себе умение прощать. Лишенный силы прощения лишен и силы любви. В нашем сердце не найдется места и капле любви, если мы не поймем того, что необходимо научиться прощать, вновь и вновь, тех, кто несет нам несчастье и мучения. Надо также понять, что прощать всегда должен пострадавший, испытывающий боль и страдания, жертва мучительной несправедливости, униженный и оскорбленный. Обидчик может просить о прощении. Но только испивший чашу страданий способен к прощению.

Прощение — это не игнорирование того, что было сделано, или представление зла добром. Оно означает, что содеянное зло не является преградой на пути установления взаимоотношений. Прощение — это катализатор, создающий атмосферу, необходимую для совершения новых шагов, начала новой жизни. Происшедшее зло более уже не является психологической преградой на пути установления новых взаимоотношений. Прощение означает примирение.

Мы должны понять, что зло, творимое ближним нашим — врагом, причина наших страданий, никогда не отражает всей сущности этого человека. Элементы добра можно найти в характере даже наизлейших из наших врагов. Все люди — носители раздвоенной личности и характера. Бесконечная гражданская война бушует внутри каждого из нас. Что-то внутри нас заставляет нас сокрушаться вместе с римским поэтом Овидием: «Я сторонник добра, но в своих поступках руководствуюсь злом», или соглашаться с Платоном, говорившим, что человеческий характер — это колесничий, управляющий двумя конями, каждый из которых тянет в свою сторону, или повторять вслед за апостолом Павлом: «Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которое не хочу, делаю».

Это означает, что даже в наихудших из нас есть частица добра и в лучших из нас есть частица зла. Когда мы познаем это, мы становимся менее склонны ненавидеть наших врагов. Когда мы смотрим в глубь проблемы, ищем причину содеянного в порыве зла, мы находим в ближнем нашем — враге — частицы добра и понимаем, что порочность и злонамеренность его деяний не дает нам полной картины об этом человеке. Мы начинаем видеть его в новом свете. Мы осознаем, что его ненависть является результатом страха, гордыни, незнания, предубеждений и отсутствия взаимопонимания, но, несмотря на все это, мы знаем, что душа каждого человека несет в глубине печать Божью.

В-третьих, мы должны искать не поражения или унижения нашего врага, а его дружбы и взаимопонимания. Бывают дни, когда мы способны унизить наизлейшего из наших врагов. Неминуемо приходит час, когда его слабости проявляются, и мы получаем возможность вонзить в него копье победы. Но мы не должны этого делать. Каждое сказанное слово и каждый сделанный шаг должны становиться кирпичиком в фундаменте взаимопонимания, высвобождать те огромные запасы добра, что были сокрыты за непроницаемыми стенами ненависти.

Смысл любви не следует путать с сентиментальным излиянием чувств. Любовь гораздо глубже глупой эмоциональной болтовни. Может быть, греческий язык внесет ясность в этот вопрос. Греческий текст Нового Завета использует три слова для обозначения любви. «Эрос» — это эстетическая, романтическая любовь. В диалогах Платона «эрос» — это божественное устремление души. Второе слово: «филия» — взаимная любовь, душевная привязанность, близость друзей. Мы любим тех, кто любит нас, и любим потому, что любимы сами. Третье слово: «анаре» — согласие и созидательная, прощающая добросердечность в отношениях между людьми.

На этом уровне мы любим людей не потому, что нам нравятся они или их поступки, и даже не за то, что в них есть искра Божья;

мы любим каждого человека за то, что его любит Господь. На этом уровне мы любим человека, творящего зло, хотя и ненавидим содеянное им.

Иисус говорил: «Любите врагов ваших». Он не говорил: «Относитесь к врагам вашим с симпатией и привязанностью». К некоторым людям просто невозможно испытывать чувство симпатии и привязанности. Привязанность — сентиментальное слово. Как можем мы испытывать симпатию к человеку, не скрывающему своих намерений уничтожить нас и усеять наш путь неисчислимыми трудностями и преградами? Как может нам нравиться человек, угрожающий жизни наших детей и разрушающий наше жилище? Это невозможно. Но Иисус осознал, что «любовь«выше «привязанности» и «симпатии». Наказывая нам любить наших врагов, Иисус не имеет в виду «эрос» или «филию»; он говорит об «анаре»: согласии и созидательной добросердечности в отношениях между всеми людьми.

Нашим воспитанникам предстоит узнать, что неповиновение злу есть такой же моральный долг, как и содействие добру. Однако все решает способ сопротивления злу: один способ продолжает или даже умножает зло, другой кладет ему предел. Есть закон сопротивления злу, дающий освобождающую, творческую, созидающую и долговечную силу неповиновению и противостоянию злу.

Воспитывая и обучая новых жильцов Земли, мы готовим их к жизни в сложном и противоречивом мире, в котором много насилия, жестокости, страданий. Но поскольку жизнь все же не окончательно разрушается злом, поскольку она продолжается и в ней сохраняется то доброе и, если угодно, уютное, что удерживает в ней даже тех, у кого «отвращенье скривило уста» (А. Блок), постольку в ней действительно есть закон более высокий, чем закон зла и разрушения. Название этого закона — любовь, правда и ненасилие. Это очень трудный закон, но не обучать ему значит увеличивать количество зла и подвергать опасности то хрупкое равновесие между добром и разрушением, которое пока еще поддерживает человечество на скользком краю пропасти.

Воспитание способности сопротивляться злу с помощью любви и ненасилия предполагает одновременное воспитание воли, дисциплинированности, власти над своими эмоциями, импульсами, аффектами, страстями. Любовь и ненасилие — это оружие, требующее бесстрашия, благородства, честности. Но и этого мало — нужно еще развитие ума, дальновидности, рефлексии и интеллектуальной честности.

Без уравновешенности ума, чувств и воли невозможно проникновение в смысл этой великой этической установки. Если молодежь желает, а она очень этого желает, приобретать друзей и побеждать недоброжелателей, то ей предстоит научиться не только терпимости, но и прямой любви, превращающей врагов в друзей.

Глубоко закономерно, что лозунг хиппи: «люби, а не воюй», каким бы приземленным и обедненно прагматичным ни был вложенный в него смысл, имел такую колоссальную популярность среди протестующей против несправедливости молодежи во всем мире.

Речь идет о взращивании величайшей человеческой способности понимать другого и других, понимать и правильно оценивать мотивы их деяний, чтобы преодолеть лежащее в их основе зло. Это преодоление требует как непременной своей предпосылки уничтожение барьера к воздействию на творящего злое, т.е. прощение. «Все понять — значит все простить». Речь идет о сложной науке и об искусстве прощения.

Психологическое образование, дающее глубокое проникновение в природу и сущность человека, как и философско-антропологическое, все же совершенно необходимо для улучшения дел человеческих. Новым поколениям важно понять амбивалентность человеческой природы, антиномичность сознания, борьбу мотивов, чтобы они смогли противостоять многоликому злу.

Пока что науку жизни, межличностных отношений и сопротивления злу люди постигают по анекдотам, песенкам, пословицам и поговоркам. Результат — предрассудки, предубеждения, qui pro quo, дезориентация в мире, случайное и ошибочное самоопределение. В школе учат чему угодно, но только не науке и искусству достойно выстоять в мире зла, среди моря зла, победить, оставаясь человеком.

Нейтрализует и прекращает зло только согласие, договор. Для профилактики и изживания зла необходимо совместное действие.

Надобно учить самому нужному из всех искусству — сопротивления злу ненасилием.

V

 

При нынешнем положении дел сыну нашего века нужны законы и установления, которые обуздывали бы его, не губя, вели, не подавляя. Ему нужно разумное общество, а не анархия, в пучину которой он ввергнут собственной гордыней и безграничной властью государства. Отмена смертной казни поможет нам продвинуться на пути к такому обществу.

Крайняя суровость наказания попустительствует преступлению, вместо того чтобы карать его. Смертная казнь не смутит того, кто не знает, что совершит убийство, решается на него в один миг и готовится к злодеянию в лихорадке или одержимый навязчивой идеей. Не останавливает она и того, кто, отправляясь выяснять отношения, берет с собой оружие, чтобы припугнуть неверную возлюбленную или соперника, и применяет его, сам того не желая или думая, что не желает. Смертная казнь не может устрашить человека, чье преступление не только вина, но и беда. Эта мера большей частью бессильна.

Кого надеемся мы напугать угрозой тайного наказания? Тех, кто в час казни еще спят и не видят великого назидания собственными глазами, а в час поспешного захоронения еще будут завтракать и узнают о свершившемся правосудии (если, конечно, читают газеты) из слащавой заметки, которая растворится в их памяти. А ведь среди этих миролюбивых созданий больше всего будущих убийц. Многие из этих порядочных людей — преступники, пока не осознавшие себя таковыми. Подавляющее большинство убийц не подозревали, бреясь утром, что вечером совершат убийство. Для пущего назидания, ради безопасности нации не следует ли потрясать отрубленной головой перед всеми гражданами, когда они бреются по утрам? Увы, никто этого не делает. Государство маскирует казни и утаивает их свидетельства. Следовательно, оно не верит в назидательность наказания. Преступника убивают потому, что так делали веками. Закон применяется без толкования его, и наши осужденные умирают во имя теории, в которую не верят их судьи и палачи. Если бы те верили, сие было бы известно, а главное — заметно: ведь тогда казнили бы публично.

Публичная казнь пробуждает садистские инстинкты, порождающие новые преступления, в свою очередь чреватые непредсказуемыми последствиями, а также рискует вызвать гнев и отвращение общественности. Поставить казни на конвейер, как делается у нас сегодня, было бы куда труднее, если бы каждая воплотилась в сознании людей в живую картину. Того, кто сейчас попивает свой кофе, читая о «приведении приговора в исполнение», стошнило бы от малейшей подробности.

Да и как может общество поверить образчику назидания, если он не способен отвести угрозу преступления, если его предположительный эффект не ощутим.

Устрашает ли она ту породу закоренелых преступников, на которых якобы рассчитана? Мало вероятно. Можно прочесть у Кёстлера, что во времена, когда карманных воров в Англии публично казнили, их коллеги преспокойно занимались своим ремеслом в толпе, окружавшей эшафот. Английская статистика начала века показывает, что из 250 повешенных 170 сами присутствовали на одной—двух казнях. Еще в 1886 г. из 167 приговоренных к смерти заключенных бристольской тюрьмы 164 видели по меньшей мере одну казнь. Запугивание действует на робких людей, не способных отважиться на преступление, но не влияет на тех, кого следовало бы окоротить.

Однако нельзя отрицать — люди боятся смерти. Лишение жизни — это, конечно, высшая кара, она должна вызывать у них предельный ужас. Страх смерти, исходящий из темных глубин души, опустошает человека. Законодатель имел основания думать, что его закон давит на один из самых мощных рычагов человеческой природы. Но закон всегда проще природы. Когда он пытается подчинить себе слепое подсознание, то оказывается не в силах низвести сложность жизни до своего уровня.

⇐ Предыдущая29303132333435363738Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: