Методологическое вступление

предположение, что отравители должны действовать тайно. Н. В. Бе­ ляк и М. Н. Виролайнен видят в этой сцене принципиально двузначное прочтение. Они обращают внимание, что у Пушкина ремарка «бросает яд в стакан Моцарта» не сопровождается словами «незаметно» или «украд­кой». «Либо Моцарт не замечает жеста Сальери и в наивном воодушев­лении произносит здравицу, либо перед нами — experimentum ad maximum: Сальери бросает яд на виду у Моцарта и требует от него, чтобы тот на деле доказал и признание Сальери гением, и утверждение о несовместности гения и злодейства».

Даже если Моцарт видит жест Сальери, добавляют исследовате­ ли, он не может знать, сыплет ли Сальери яд или просто испытывает его. Моцарт же и так терзается мыслями о смерти: реквием, чёрный человек... «Ассоциативная цепь уже связала в сознании Моцарта «шам­панского бутылку», которую предлагает откупорить Сальери, ссылаясь на Бомарше, с Бомарше-отравителем. Именно в этот момент, мучимый уже совершенно конкретными подозрениями,...Моцарт слышит: «Ты думаешь?...Ну, пей же». И, отвечая на испытующий вопрос Сальери, он поднимает стакан, произносит здравицу и пьёт. Видел ли Моцарт жест Сальери или не видел - всё равно. Его поведение строит тот же самый сюжет... Он совершает поступок, направленный против самого себя, идущего путём страха и подозрений, заставляет торжествовать императив доверия»¹.

Традиционно Моцарт трактуется как доверчивая и наивная жерт­ва завистника. По мнению Беляка и Виролайнен, Моцарт — трагичес­кая фигура, сознательно совершающая героический поступок. Ключе­вая, но не единственная, фраза, определяющая разное восприятие об­суждаемого эпизода, — ремарка: Сальери бросает яд в стакан Моцар­та. Исходная позиция, с которой согласны все исследователи: ремарки Пушкина всегда исчерпывающе точны. Однако следствия из этого вы­водят разные. В версии Беляка и Виролайнен: раз не сказано «бросает украдкой», значит, не обязательно делает это тайно. Вот мнение В. Не­помнящего, придерживающего традиционной интерпретации: «бросить яд незаметно гораздо проще, чем всыпать или влить... Раз не сказано, что Моцарт видит, что делает Сальери, значит, он этого не видит»². [окончание cтраницы 93]

_________________________

¹ Беляк Н. В., Виролайнен М. Н. «Моцарт и Сальери»: структура и сюжет. // «Мо-Царт и Сальери», трагедия Пушкина. Движение во времени. М., 1997, с. 822-842. Я рассматриваю из этой весьма любопытной статьи только одну гипотезу — гипотезу открытого отравления.

² Непомнящий В. Из заметок составителя. // Там же, с. 886.

Раздел первый

В. Я. Пропп анализирует текст русских волшебных сказок. Лю­бой школьник знает, что в сказках добро побеждает зло. Однако не всё так просто... Герой сказки — Иван — входит в избушку на курьих нож­ках и слышит: «Фу, фу, фу! Прежде русского духу слыхом не слыха­но, видом не видано; нынче русский дух на ложку садится, сам в рот катится». Или в другой сказке: «Русський дух ко мне в лес зашол». Или иначе: «Фу, как русска кость воня». Пропп утверждает: «Запах Ивана есть запах человека, а не русского... Иван пахнет не просто как человек, а как живой человек. Мёртвые, бестелесные не пахнут, живые пахнут, мёртвые узнают живых по запаху... Этот запах живых в высшей степени противен мертвецам. По-видимому, здесь на мир умерших перенесены отношения мира живых с обратным знаком. Запах живых так же противен и страшен мертвецам, как запах мёрт­вых страшен и противен живым». Далее Пропп продолжает так: Бабе-яге и всей прочей сказочной нечисти не нравится запах живого чело­века. Значит, Баба-яга — мертвец из царства мёртвых. Поэтому текст сказки «На печке лежит Баба-яга, костяная нога, из угла в угол, нос в потолок врос» Пропп комментирует: Баба-яга «нигде не описыва­ется и не упоминается как великан. И, следовательно, не она велика, а избушка мала. Яга напоминает собой труп, труп в тесном гробу... Если это наблюдение верно, то оно поможет нам понять одну постоян­ную черту Яги — костеногость». И в последующем Пропп с присущим ему блеском развивает эту идею ¹.

Обратите внимание на постоянные отождествления и противопо­ставления, которыми пользуется Пропп: «русский дух» тождественен запаху живого, а не является национальной характеристикой запаха (для русских сказителей, никогда не встречавшихся с иностранцами, русский человек — то же самое, что и просто человек); Яга — труп, а не злая старуха-волшебница, избушка на курьих ножках — гроб, а не избушка, костяная нога — вполне реалистический образ, а не подобранная для благозвучия рифма. Позднее мы ещё рассмотрим роль отвержений при приписывании смысла текстам. Предложенная интерпретация в целом противопоставляется Проппом стандартным трактовкам (другим воз­можным истолкованиям этого же текста), из этой интерпретации дела­ются логические выводы (поэтому у Проппа часто встречается выраже­ние «следовательно»), сделанные выводы проверяются на иных текстах. Но как проверить, действительно ли в волшебных сказках герои попа-дают в царство мёртвых? [окончание cтраницы 94]

^{_____________________________________}

¹ Пропп В. Я. Исторические корни русской волшебной сказки. Л., 1986, с. 64-70.