Ксеноморф среди своих. “Спутник” Егора Абраменко (2020)

Ксеноморф среди своих

“Спутник” Егора Абраменко (2020)

“Наш «Чужой»”, – таким образом, при помощи кокетливого оксюморона и чуть ли не с ласковой интонацией, фильм “Спутник” подавался с первых питчингов в “Фонде кино”. То же впечатление оставляет трейлер: перед нами триллер о космонавте, который притащил из безвоздушного пространства на Землю какую‑ то инопланетную, судя по всему, хищную дрянь. Чего, заметим, героям американской эпопеи “Чужой” всё‑ таки удавалось избежать.

Для дебютной картины 32‑ летнего Егора Абраменко, сделанной продюсерами студии “Водород” (после “Притяжения” и “Вторжения” будем считать их главными российскими специалистами по фантастике с пришельцами), это и хорошо, и плохо. Хорошо, поскольку пробуждает любопытство и задает высокую планку, отталкиваясь от всенародно любимой голливудской франшизы. Плохо, потому что обрекает молодого автора на заведомо невыгодные сравнения. Не только спецэффекты у нас пока не доросли до уровня заморских космических боевиков, но и возмужавшая Оксана Акиньшина мало чем похожа на молодую Сигурни Уивер. Хотя здесь Акиньшина и сыграла одну из лучших своих ролей.

Сюжет покажется смутно знакомым. По меньшей мере завязка. Двое космонавтов перед самым приземлением переживают на орбите странную атаку. При аварийной посадке выживает только один из двоих – Константин Вешняков (Пётр Фёдоров, несколько лет не снимавшийся в заметных фильмах, тоже будто вернулся из космоса, прежняя злая харизма и отчаянный взгляд – при нем). Его и исследуют в закрытой лаборатории в степях Казахстана харизматик‑ спецслужбист Семирадов (Фёдор Бондарчук, как без него) и доктор Ригель (Антона Васильева зрители помнят по “Звоните ДиКаприо! ”) к которым присоединяется психолог‑ экспериментатор из Москвы – волевая и закрытая Татьяна Климова (Акиньшина). Из‑ за пуленепробиваемого стекла они наблюдают за тем, как по ночам из тела крепко спящего Вешнякова выбирается неведомое склизкое чудо‑ юдо, от одного взгляда на которое пробирает дрожь. А потом, погуляв, залезает обратно. Убьешь зверя – умрет герой Советского Союза.

Подобно тому как под обличьем красавца‑ мужчины в самом расцвете сил скрывается инопланетный монстр, под поверхностью вторичного жанрового эксперимента (нормального для режиссера‑ дебютанта) обнаруживается более тревожное, двоякое и мрачное зрелище, чем представляется поначалу. Драматургия Олега Маловичко и Андрея Золотарёва, часто работающих в соавторстве и неизменно востребованных сценаристов, грешит психологическими натяжками и сюжетными провалами, но зато обнаруживает в “Спутнике” несколько интересных подземных смысловых пластов. Да и повороты интриги заставляют удивляться вплоть до последней сцены. Не только это позволяет говорить о “Спутнике” как о новом слове отечественного мейнстрима. Его создатели отказались от внешней размашистости формы ради содержания и от этого только выиграли. Неглупый и лишь притворяющийся линейным фильм отлично снят (оператор Максим Жуков), ограничен несколькими персонажами‑ актерами и замкнут в экономные клаустрофобические декорации (художник‑ постановщик Мария Славина). Лишь нагнетающая напряжение закадровая музыка (Олег Карпачев) вызывает мгновенную ассоциацию со слишком уж привычными жанровыми шаблонами.

Меж тем “Спутник” – совершенно не “Чужой”, он вообще больше похож не на Ридли Скотта и наследовавшего ему Джеймса Кэмерона, а на Джона Карпентера с его полярным “Нечто” (степи Казахстана гнетут не меньше арктических снегов) и особенно на ранние хорроры Дэвида Кроненберга, остроумно прятавшего под жанровой оберткой социальные метафоры. Собственно, главный и самый интересный вопрос “Спутника” – не о том, где прячется инопланетянин, чем он питается, как входит в симбиоз с человеком и за счет чего от него может отделиться: это вопрос о том, с какой стати действие фильма перемещено в СССР, в 1983 год.

Есть наверняка прагматические ответы. Тогда не было тотальных систем видеонаблюдения, при определенной изобретательности можно было ускользнуть из самой тоталитарной тюрьмы (по меньшей мере в кино). Москва от Казахстана действительно находилась очень далеко, при этом они были частью одного государства… Намеренно или нет, “Спутник” получился фильмом именно об этом государстве и людях, его населявших. Поэтому так важен космос – еще и 1980‑ х, того последнего десятилетия, когда мы безоговорочно были и считались великой космической державой. “Спутник” – почти что ответ на ностальгический дуэт “Время первых” и “Салют‑ 7”, недаром же начинается с такой же пары советских людей в скафандрах, терпящих бедствие и мечтающих о доме, напевая под нос “Миллион алых роз”.

Места столь отдаленные, где происходит действие, знамениты и космическими запусками, и первыми ядерными испытаниями, и сталинскими лагерями, от большинства из которых вроде бы не осталось следа. Только ли супермен Вешняков здесь скрывает жуткую тайну – свернувшегося внутри клубочком хищного ксеноморфа? И случайно ли тот заполз именно в советского человека андроповской эпохи – любителя Пугачёвой и зрителя программы “Время” по вечерам, будь он хоть трижды космонавт?

Постепенно раскрываются характеры всех четырех действующих лиц и обнаруживается, что у каждого есть свой внутренний невидимый (иногда для них самих) Чужой. Это природная хищность, готовность откусить руку, как только тебе дадут палец. Это животный эгоизм, привычно прикрываемый общественно‑ значимыми соображениями. Это беспощадность, выращенная с сиротливого детства – никто из них не помнит родителей, каждого усыновило государство. И, разумеется, оборотная сторона героизма, требующего принесения в жертву слабых, не дотянувших до звания героя. Потому что великие цели требуют не только самоотверженности, но и жестокости. Ведь советский человек – неожиданно сообщает “Спутник” – существо гибридное, он мало чем отличается от ксеноморфа. Само название фильма – слово, когда‑ то пришедшее во все языки мира из русского, – полвека назад знаменовало выход человечества на новый уровень. Сегодня же звучит иронически, обозначая то второе “я”, которое каждый из нас носит в себе даже через четверть века после распада империи. Наш внутренний “чужой”, давно ставший своим.

Понятно, что в таких обстоятельствах ждать хеппи‑ энда не приходится, пусть сам жанр к нему и взывает. Абраменко выходит из положения не без изящества. Взваливая все надежды (по канону “Чужого”) на единственную женщину, оказавшуюся более сильной и стойкой, чем окружавшие ее мужчины, он почти напрямую цитирует “Место встречи изменить нельзя”, любимый советский сериал, который наверняка смотрели и знали наизусть персонажи “Спутника”. А те, кто читал первоисточник, роман братьев Вайнеров, возможно, вспомнят его название, дающее шанс на иное, светлое будущее: “Эра милосердия”.