В стране черно‑белых лебедей

В стране черно‑ белых лебедей

“Событие” Сергея Лозницы (2015)

Всё, кажется, ясно с самого начала: “Событие” – это августовский путч 1991‑ го, о котором и сделал свой фильм Сергей Лозница. Но это только кажется. Время действия – те самые три дня, когда по улицам Москвы ездили танки, а по телевидению показывали “Лебединое озеро”; но место – Петербург, тогда еще Ленинград. Ни войск, ни жертв, ни иных происшествий. Только черно‑ белые люди, пронзительно похожие на нас, но иные. Со странными прическами, в одежде, которую мы успели за эти годы позабыть, с полиэтиленовыми пакетами в руках и самодельными плакатами. Будто призраки. Да еще смутные голоса – для героев фильма они раздаются из приемников, для нас, зрителей, из‑ за кадра (их совпадение с видеорядом, конечно, обманчиво: иногда мы видим одних людей, а слышим совсем других).

Тогда, много лет назад, ленинградские документалисты сняли этот материал, и с тех пор он пылился в архиве, ждал своего часа. Лозница, один из самых ярких режиссеров современного кино, соединил те записи с любительской хроникой, найденной в интернете и личных коллекциях, и так появилось “Событие”, фильм‑ парадокс, в котором события как такового вроде бы и нет. А роль режиссера то ли ничтожна, раз уж он только компилировал чужое, то ли, напротив, колоссальна, так определенны и сильны вложенные в итоговую картину мысли. Лозница уже в третий раз собирает монтажную картину – его “Блокада”, где записанная заново звуковая дорожка сочеталась с хроникой страшных событий 1940‑ х, и смонтированное из послевоенных пропагандистских киножурналов “Представление” наделали в свое время немало шума. “Событие” обладает не менее взрывоопасным потенциалом, хотя еще большой вопрос – оценят ли его в Венеции и увидят ли вообще в России.

Мнимая бессобытийность картины, конечно, искусный трюк. Вот люди идут куда‑ то по Невскому, мы видим их через лобовое стекло… Может, это амбразура танка? Но нет, камера смотрит на них всего лишь из автобуса. Какие‑ то целеустремленные активисты разворачивают угрожающего вида моток колючей проволоки, натягивая ее поперек улицы, а рядом на них с любопытством смотрит швейцар гостиницы “Астория”. От кого они защищаются? Кого отгораживают – неизвестных еще агрессоров или самих себя? В раздражающем ожидании сюжета мы поневоле вглядываемся в экран, пытаемся рассмотреть намек на спрятанную канву и тут же уподобляемся людям 1991‑ го, которые, прижимая ухо к барахлящему радио, испуганно переговариваются: что, Горбачева уже убили? А Ельцин‑ то хоть живой? Из коллективной тревоги рождаются – впервые в истории России, которая еще и не РФ никакая, а СССР, – знакомые нынче до боли лозунги: “Фашизм не пройдет” и “Хунту – долой”. Этот фильм – не что иное, как отражение. Только или зеркало кривое, или сами мы за эти годы стали кривым зеркалом.

Лозница – тоже режиссер‑ парадокс. Для одних – молодой, автор всего двух игровых картин (“Счастье мое” и “В тумане”, обе были в каннском конкурсе), для других – уже живой классик экспериментальной документалистики, работающий двадцать лет. Для кого‑ то – эмигрант и чужак, из многочисленных гражданств декларативно предпочитающий украинское; для кого‑ то – один из немногих подлинно страдающих за Россию, ее прошлое и будущее, авторов, у которого желчь и злость – лишь следствие непереносимой боли. Математический расчет и рациональность в картинах Лозницы никак не отменяют поэзии и сложной метафоричности, без которых невозможны были бы лучшие его неигровые ленты: “Полустанок”, “Портрет”, “Пейзаж”, “Поселение”.

Безымянные, а часто и бессловесные персонажи этих лент словно выпали из времени, забыли о нем, как заблудившийся в российских далях и позабывший собственное имя дальнобойщик из “Счастья моего”. Но это почти хоррор, а начинал Лозница с документальной комедии. В его первой очаровательной короткометражке с оптимистическим названием “Сегодня мы построим дом” рабочие на стройплощадке только тем и занимались, что филонили, с кайфом и оттягом страдали фигней, а потом – раз, и готово! – наутро на этом месте вырастало здание. Все чудеса российской действительности – лишь следствие нашей избирательной памяти, утверждает Лозница. Он ведь еще и режиссер‑ историк, шоковой терапией сражающийся с синдромом забвения. “Блокада” – болезненная летопись коллективной травмы, “Представление” – язвительное напоминание о том, как ложь воспитывала поколение за поколением, недавний “Майдан” – величественное и эпическое свидетельство того, что история не закончилась, а творится здесь и сейчас, на наших глазах. И не нужна специальная настройка зрения, чтобы это увидеть, – достаточно не зажмуриваться (Лозница утверждает, что снятый статичной камерой с изрядного удаления “Майдан” показывает события украинской революции как бы с точки зрения неподвижного камня).

“Событие” – своеобразное продолжение “Майдана” или, говоря голливудским языком, приквел. Спровоцированная умелой пропагандой амнезия научила нас тому, как непохожи миролюбивые и законопослушные россияне (не считая отщепенцев из оппозиции, конечно) на ершистых украинцев, которым бы только бузить. И вот, пожалуйста, – мы видим первый майдан новейшего времени, всего четверть века назад: море людей, заполонивших огромные площади Ленинграда. Никакая не толпа, в которой растворяется индивидуальность, а лица, лица, лица, поразительные, напряженные, внимательные, переживающие Событие – не внешнее, будь то переворот или изменение государственного строя, а внутреннее. Оно в каждом, кто совершил свой выбор, выйдя на улицу Сколько мы слышали о том, что так называемому народу жратва и покой важнее гражданских свобод, а тут вдруг какой‑ то дядечка напоминает собравшимся вокруг, что дело серьезное, не за колбасой стоим. И, кажется, никто не спорит. Неужели все эти смешные, странные люди по умолчанию понимают, что свобода важнее колбасы?

“Событие” – фильм о том, сколь многое потеряно за эти годы, но и о том, сколь многое осталось прежним, поскольку его невозможно отобрать. Зрелище безнадежное – и обнадеживающее. Хотя финал, конечно, хеппи‑ эндом не назовешь. После просторной светлой улицы мы попадаем в клаустрофобические коридоры Смольного, где пусто, как в нехорошей квартире после исчезновения Воланда, – и нечего реквизировать, и некого судить. Об этом, впрочем, знает только автор, бросающий назад беспощадный взгляд исследователя и резюмирующий последующие годы России в одном сухом финальном титре. А героям не до того. Они замирают в переживании События, когда после не по‑ советски выразительной речи Анатолия Собчака (неужели сегодня хоть один российский политик способен говорить так долго и хорошо без спичрайтеров и шпаргалки? ) советское знамя заменяют совсем еще свежим, девственно черно‑ белым триколором. Путч не состоялся, не было ни гражданской войны, ни настоящей смены власти – зато закончилось одно государство и началось другое. Так было всё‑ таки Событие или нет?

Точно подобран саундтрек, мигом возвращающий к легкомысленным ценностям ушедшей эпохи, когда всем было плевать на геополитику и никого еще не смущал старый добрый лозунг “Миру – мир! ”. “Не кружись над головою, черный ворон, а кружись шар голубой над головой”, – поют за кадром Иващенко с Васильевым; до того, как они же напишут “Норд‑ Ост” и случится всё, что случилось, целая непрожитая жизнь. Лишь один стабильный рефрен возвращается за кадром, стирая различия между “вчера” и “завтра”: вечное “Лебединое озеро”. Надо сказать, снайперски выбранное гэкачепистами как музыкальное сопровождение своего ультраконсервативного проекта – воплощение незыблемых “культурных ценностей”, декларативно не замечающих современности. Использование Лозницей тревожного вступления к балету Чайковского, надо думать, иронично. Оно невольно заставляет вспомнить о сюжете старой сказки. “Лебединое озеро” – о том, как принц и весь его двор прекраснодушно перепутали черную лебедь с белой и чудо обернулось катастрофой. Трудно совсем об этом не думать, когда слышишь, как с экрана Собчак окликает кого‑ то закадрового: “Володя, Володя! ” – и мелькает вдруг перед экраном знакомый силуэт.

Наверное, поэтому на финальных титрах – опять Чайковский, опять “Лебединое”, но уже без намека на романтический пафос: карикатурный “Танец маленьких лебедей”. Что случилось за эти двадцать четыре года? Да ничего особенного. Просто лебеди как‑ то измельчали, и черное всё чаще путают с белым.

Творческое объединение “Надежда”