 |
Глава тринадцатая
|
|
|
|
Со дня на день должен был прийти ответ из колледжа, поэтому мы с Ма не удивились, когда Тетя Пола вызвала нас к себе в кабинет. Застывшее бледное лицо под слоем крема и пудры. На столе – два пухлых конверта из Йеля. Дыхание замирает – письмо с отказом было бы тоненьким. Большой белый официальный конверт, должно быть, с документами, и еще один, желтый, тоже со штампом Йеля.
– Как это получилось? – очень тихо спросила тетя.
– Что? – хором удивились мы с Ма.
– Что Кимберли подала документы в Йе‑ лу без моего ведома и разрешения? – Слово «Йель» она произнесла с кантонским акцентом.
– Вашего разрешения? – недоуменно переспросила я.
– Я подписала официальные бумаги, гарантируя, что отвечаю за вас, когда вызывала в Америку. Я несу ответственность, вы живете в квартире, принадлежащей мне, работаете на моей фабрике. И не должны ничего предпринимать, не сообщив мне.
Как ни старалась я сохранить самообладание, но тут мгновенно пришла в ярость.
– Вы хотите сказать, что помогли бы, узнай о моих планах? Как помогли бы и с «Харрисон»?
– Ну разумеется! Все, что я делаю, – ради вашего блага.
– Старшая сестра, – попыталась вмешаться Ма, – мы ведь даже не знаем, поступила Кимберли или нет. Давай не будем так нервничать.
– Открой письмо, – приказала тетка.
В других обстоятельствах я бы отказалась, но сейчас сгорала от желания узнать, что там, внутри. Начала я с белого конверта. Несколько бланков и сопроводительное письмо. Письмо я прочла вслух, одновременно переводя на китайский для Ма. Голос дрожал.
– Поздравляем. Вы приняты…
Ма рухнула на стул.
– Ты не можешь учиться в Йе‑ лу! Я не позволяю! – взвизгнула Тетя Пола.
Не обращая внимания, я распечатала второй конверт. Финансовые документы. Меня принимали бесплатно, предоставляя полную стипендию.
|
|
|
Притиснув оба конверта к груди, с пылающим лицом я обернулась к Ма. Она еле сдерживала смех и слезы радости. Потом вскочила и крепко обняла меня. А я все подпрыгивала от восторга, не в силах сдержаться.
– Ты сделала это! – ликовала Ма, сжимая меня в объятиях. – Я всегда говорила, что ты особенная девочка.
– Люди увидят эту сентиментальную сцену и просто оцепенеют. – Голос Тети Полы вернул нас к реальности. Тетка намекала, что неприлично вести себя подобным образом.
Ма обернулась к ней:
– А‑ Ким имеет право учиться, где захочет. Она заслужила это.
Тетя Пола явно не ожидала такого ответа и, запнувшись на миг, заявила:
– У вас нет корней. – В смысле – мы неблагодарные. И вдруг, к моему изумлению, разрыдалась. – Я стала падшей женщиной, чтобы открыть вам дорогу в Америку.
Ма, обойдя вокруг стола, ласково положила руку тетке на плечо. Та лишь раздраженно стряхнула ее. Лицо ее, по‑ прежнему залитое слезами, стало злобным.
– Ты всегда стремилась жить счастливо. Счастье! Много ли заработаешь счастьем? Вышла замуж за этого своего директора, увильнула от своих обязанностей. Мне пришлось тащить на себе это бремя! Я вышла замуж за Боба!
– Я никогда не просила тебя об этом, – мягко проговорила Ма. – Я думала, он тебе нравится.
– Откуда я могла знать? Я была совсем юной девчонкой. – И слезы хлынули с новой силой. – Ты не представляешь, сколько лишений мне пришлось испытать, чтобы добиться нынешнего положения.
– Но это не дает вам права так обращаться с нами, – спокойно сказала я. Да, я сочувствовала Тете Поле, но, пока она оплакивала свою тяжелую судьбу, во мне вскипала и поднималась волна ледяного гнева.
Ма тихо ахнула, но я больше ей не подчинялась. Буря эмоций, охватившая меня после известия о поступлении в университет, закружила и несла все дальше и дальше. Я нашла нам новую квартиру, все бумаги, кроме рекомендации для Ма, были готовы. Я знала, что настал миг, когда мы можем порвать с Тетей Полой, и это знание помогло выложить вслух всю правду.
|
|
|
Тетя вытерла рукавом лицо, размазав по щекам тушь.
– У тебя острые зубы и острый язык.
– Все, чем вы нам помогли, – поддельная доброта и фальшивая любезность.
– Как ты смеешь так разговаривать со мной? Где приличия?
– Приличия или не приличия – в Америке это не имеет значения. Важно лишь, кто ты есть на самом деле.
– Америка! Не вытащи я вас сюда, так и сидели бы в своем Гонконге. А я даже дала свой адрес, чтобы ты могла поступить в приличную школу.
– Вы сделали это, потому что незаконно поселили нас в том доме.
У тетки от изумления отвисла челюсть. Она не подозревала, что мне многое известно о реальном положении дел.
– Старшая сестра, – Ма не оставляла надежды урегулировать конфликт, – ты нам очень помогла, но, возможно, настало время нам стать самостоятельнее.
Но я продолжала, не обращая внимания на вмешательство Ма:
– Точно так же незаконно оплачивать нашу работу на фабрике сдельно.
– И ты так разговариваешь со мной, после всего, что я для вас сделала. Словно у тебя не человеческое сердце, а собачье… – Но тон стал скорее заискивающим, чем злобным, тетка явно испугалась.
Я выпрямилась в полный рост – почти вровень с Тетей Полой и гораздо выше Ма.
– Вам должно быть стыдно за то, что продержали нас в таком страшном жилище все эти годы. И заставляли работать в таких чудовищных условиях. Мы словно упали в колодец, а вы еще завалили нас сверху камнями.
Ма медленно кивала, соглашаясь.
– Старшая сестра, я не понимаю, почему ты так обходилась с нами.
– Я дала вам работу и кров! – взвизгнула тетка. – А вы так платите за мою доброту! Я привезла вас сюда! С этим долгом вам и за всю жизнь не расплатиться!
– Подумайте о своих долгах, перед богами и совестью, – парировала я.
И тут Тетя Пола выложила на стол последнюю козырную карту.
– Не хочу навязываться. Если вы считаете, что с вами дурно обошлись, можете проваливать. Прочь с фабрики! И освободите квартиру, – припечатала она, рассчитывая, видимо, что мы одумаемся.
|
|
|
У Ма задрожали руки, но она сумела совладать с собой и улыбнуться.
– Вообще‑ то, А‑ Ким уже нашла для нас другую квартиру, в Квинсе.
Тетя Пола вытаращила глаза.
– А долг мы тебе выплатили.
Услышав эти слова, я осознала, что мы свободны – навеки свободны от Тети Полы.
– А если вы попытаетесь нам помешать, – предупредила я тетку, – я тут же сообщу о вас властям.
И мы вышли, оставив тетку с широко разинутым ртом стоять посреди кабинета.
Краем глаза я заметила, как провожали нас взглядами остальные работники; они наблюдали, как мы собираем свои вещи и направляемся к выходу. Мэтт успел ухватить меня за руку, и я торопливо прошептала:
– Все в порядке, зайди к нам попозже.
Мы вышли на улицу, поспешили к метро. Прохладный ветерок развевал мои волосы.
– Ты в порядке, Ма?
Я давно была готова к такому повороту. Ради этого я и работала все годы. Но Ма фактически потеряла сейчас всю свою семью, у нее осталась только я.
– Да, – вздохнула она. – Стыдно признаться, но мне стало легче. Даже искупайся Тетя Пола в грейпфрутовом соке, это не смоет с нее вины за содеянное. Пора нам идти своим путем.
– Мама и детеныш.
Дома я сразу же позвонила миссис Эйвери и сообщила, что у нас возникли разногласия с тетей – после того, как меня приняли в Йель с предоставлением стипендии. И теперь нам нужно как можно скорее освободить квартиру.
Миссис Эйвери некоторое время молчала.
– Во‑ первых, от всей души поздравляю, Кимберли! – проговорила она затем. – Убеждена, владельцы квартиры охотно сдадут ее человеку с таким блестящим будущим, а рекомендательные письма вам обеим я напишу сама.
Теперь осталось решить главную проблему: как и чем мы будем зарабатывать на свой рис до моего окончания учебы. Если не удастся вовремя найти новый источник доходов, мы потеряем квартиру.
Ближе к вечеру в дверь постучали.
– Кто бы это мог быть? – удивилась Ма, а я бросилась открывать.
Мы с Мэттом появились на пороге, и удивленное «О» превратилось в понимающую улыбку.
На этот раз Мэтт гораздо более внимательно осмотрел нашу квартиру. Без жалостливого выражения, но по‑ деловому. Покровительственно положив руку мне на плечо, предложил:
|
|
|
– Я мог бы помочь вам вставить стекла.
– Спасибо. Но мы все равно скоро переедем, я тебе потом расскажу.
За чашкой чая Мэтт беседовал с Ма. Стараясь держаться подальше от мест, откуда могли выползти тараканы, он тем не менее чувствовал себя как дома. Я даже размечталась, как чудесно было бы, живи Мэтт здесь с нами; в его присутствии даже наша убогая кухня казалась уютной.
Поболтав несколько минут, Мэтт спросил у Ма:
– Вы не будете возражать, если я приглашу Кимберли в Чайнатаун на миску вонтон‑ супа? Обещаю, я присмотрю за ней.
Я открыла рот, чтобы возразить – мол, за мной не нужно присматривать, но Ма уже ласково улыбалась.
– Ступайте, позагорайте под луной, – пошутила она; так у нас говорили про влюбленных, подолгу гуляющих ночами.
– Ма… – смутилась я, не поднимая глаз на Мэтта.
– Надеюсь, вы оба будете вести себя благоразумно. И возвращайтесь не слишком поздно.
Быть не может – я иду на свидание с Мэттом и не должна обманывать Ма.
Едва мы оказались на улице, Мэтт страстно поцеловал меня. Проходившие мимо парни одобрительно засвистели.
Мэтт с трудом отодвинулся, глаза его потемнели от желания.
– Ты меня с ума сводишь. Рядом с тобой меня будто в водовороте кружит.
Радостно вздохнув, я прижалась щекой к его плечу.
По пути в Чайнатаун я успела рассказать, что произошло у нас с Тетей Полой, и историю про новую квартиру. О поступлении в университет я решила сообщить позже, когда мы сядем наконец где‑ нибудь в тихом местечке.
В кафе было битком – одни китайцы. В те времена туристы еще не добрались до лучших ресторанов, и, если белый случайно оказывался здесь, официант, отдавая заказ в кухню, обычно кричал: «Рыжая борода, голубые глаза», чтобы повар адаптировал блюдо к европейскому вкусу.
Мы встали в длинную очередь. Вдоль стены шел прилавок, за которым толпились люди, ожидавшие заказ на вынос. Несколько девушек упаковывали заказы в пластиковые контейнеры.
– А‑ Мэтт, что это ты тут жмешься? – Маленький лысый официант хлопнул Мэтта по плечу, ослепительно улыбаясь. – Пойдем‑ ка со мной.
Игнорируя недовольные взгляды других клиентов, он потащил нас к небольшому столику в дальнем углу ресторана. Еще один официант окликнул Мэтта по имени, потом быстро прибрал пустые тарелки с нашего столика.
– Спасибо, А‑ Хо, – улыбнулся Мэтт. – Привет, A‑ Гонг, смотри не разбей тарелки.
Официант, конечно, заметил, что с Мэттом сегодня не Вивиан, но вежливо промолчал. Порции вонтон‑ супа оказались большими, домашняя лапша вкусной, а мясные шарики вонтонов обернуты в нежнейшее тесто.
|
|
|
Сверху плавали стрелки зеленого лука, я выловила их ложкой, втянула в рот.
– Целую вечность такого не ела.
– Лучший суп в Чайнатауне, – гордо заявил Мэтт.
– Часто сюда заходишь? – Я невольно представила, как Мэтт с Вивиан приходят сюда каждый вечер.
– Да нет, почти никогда. А с ребятами знаком, потому что мыл здесь посуду раньше.
– Когда это?
– Давно, надо было заработать пару лишних центов.
– А почему не стоял у столов?
– Слишком молодо выглядел. А потом нашел работу у итальянцев, с доставкой пиццы.
Я поймала свое отражение в зеркале за спиной Мэтта – сияющее от счастья. Я сидела рядом с Мэттом, слушала рассказы о его жизни, и он принадлежал мне. Перевела взгляд на его руки, спокойно лежавшие на столе, тяжелые, с покрасневшими костяшками – руки работяги, самое удивительное, что я видела в жизни. Я взяла его ладонь в свои и на миг прижала к щеке.
Он прикрыл глаза.
– Иногда, когда я гулял с… не с тобой, вспоминал вдруг твое лицо или слова, что ты говорила. Я думал, что не нравлюсь тебе. Ты была такая отстраненная, холодная, ходила в свою роскошную частную школу. Я же понимал, что ты другого поля ягода, не обычный глупый фабричный ребенок. Вроде меня.
– И поэтому ты выбрал Вивиан?
– Да я и помыслить не мог, что ты на меня обратишь внимание, а то бы обязательно тебя добивался. Вив, она во всем зависела от меня. А тебе, похоже, вообще никто не нужен.
Сердце сжалось. Я с трудом выдавила:
– Мне нужен ты.
– Правда?
– Рядом с тобой я сыта одной водой. Но почему ты все же пришел ко мне?
– Когда мы целовались в туалете на фабрике, я впервые подумал, что у меня есть шанс. Но потом ты опять не обращала на меня внимания, и я вообще перестал что‑ либо понимать. Я убедил себя, что то была минутная слабость, что твое сердце не здесь. Но когда… – Он не хотел произносить вслух страшные слова о маминой смерти. – Мне тогда было все равно, нравлюсь я тебе или нет. Мне было очень плохо, но Вивиан стала совершенно безразлична. Я должен был увидеть тебя.
– А раньше говорил, что тебе не забраться так высоко.
– Верно. – Он не смел поднять глаза. – Мне с тобой не сравниться.
– А я поняла, что ты просто не хочешь быть со мной, что ты решил остаться с Вивиан.
– Ты что, вправду так подумала?
– Ну да.
– Мне нужно было время, чтоб разобраться во всем. А рядом с тобой я вообще ни о чем думать не могу, особенно после того, как поцеловал тебя. Но и Вивиан жалко. Не хочу быть таким же, как мой отец. И ты действительно слишком хороша для меня.
Я не могла дольше терпеть.
– Меня приняли в Йе‑ лу!
– Ух ты! – Он чуть не задохнулся от восторга. – Правда? Поздравляю.
Мэтт, конечно, обрадовался, но в то же время выглядел озабоченным.
– Так это что значит – ты уедешь из Нью‑ Йорка?
Меня словно прорвало, слова полились стремительным потоком:
– Если хочешь, вы с Парком можете поехать со мной. Это займет, наверное, какое‑ то время, но однажды я обязательно вытащу вас из всего этого.
– А если я не хочу никуда бежать? – тихо спросил он.
– Хочешь всю жизнь прожить в Чайнатауне?
– Почему бы и нет? Мне здесь нравится – отличная еда, дешевое жилье…
– Большие тараканы…
– Ага. Но знаешь, чтобы любить, деньги не нужны, и не нужно делать успешную карьеру, чтобы иметь детей и жить вместе. Разве это не в счет?
– Мне только восемнадцать! С чего мне сейчас думать о детях?
– Ты будешь замечательной мамой.
– Я буду замечательным хирургом.
– Ну да. – Он как‑ то небрежно откинулся на спинку стула. – И это тоже. Вот об этом я и толкую. Вопрос времени – когда ты бросишь меня ради лучшей жизни.
– Никогда. – Наклонившись над столом, я решительно притянула его к себе и крепко поцеловала.
– Я пойду за тобой куда угодно, Кимберли. Но я хочу заботиться о тебе и быть в семье главным.
Следующие несколько недель были самыми счастливыми в моей жизни. Миссис Эйвери устроила все так, что мы могли переехать в новую квартиру уже в начале мая. Ма обратилась на ювелирную фабрику в Чайнатауне, о которой рассказывал Мэтт, и вернулась домой с мешком бусин, проволочек и инструментов. За работу платили мало, но до конца учебного года я еще работала в школьной библиотеке, так что нам хватало. Впрочем, понятно было, что одним ювелирным ремеслом не прожить.
– Благодарение богам, мы переезжаем, – радовалась Ма. – В нашей квартире зимой такой работой не займешься – руки застынут.
– После выпускного у меня будет больше времени, я смогу заработать, – успокаивала я. Я научилась быстро печатать и надеялась, что найду работу в каком‑ нибудь офисе.
– Ты думай о своей учебе. Долги Тете Поле выплачены, теперь будет легче, мы справимся.
Зачисления в колледж вызвали бурное оживление в «Харрисон». Я оказалась среди счастливчиков, попавших в лучшие учебные заведения. Даже доктор Коупленд, случайно встретив в коридоре, лично поздравила меня. Многие оборачивались вслед, когда я проходила мимо. Аннет приняли в «Веслейн», Курта – в Род‑ Айлендскую школу дизайна.
– Я тоже буду учиться в Коннектикуте! – Аннет чуть не задушила меня на радостях. – Мы сможем часто встречаться!
После того как Курт столкнулся с Мэттом, я сказала лишь, что мы не сможем с ним продолжить занятия.
– Я же говорил, я все понял, – буркнул он, глядя в сторону. Одежда его была в беспорядке, взгляд погасший. С тех пор мы не виделись.
Каждый миг жизни отныне заполнял Мэтт. По воскресеньям он приходил к нам помогать собирать бусы. Забавно было наблюдать, как здоровенный парень перебирает своими неловкими загрубевшими пальцами дамские безделушки. Он старался изо всех сил, приводя Ма в умиление. Но при каждом удобном случае мы спешили улизнуть домой к Мэтту, где можно было остаться наедине. Не представляю, как они втроем, с Парком и мамой, помещались в той каморке. Матрасы, на которых они спали, приходилось днем убирать в шкаф, иначе по квартире невозможно было передвигаться. Мы с Мэттом настолько неистово хотели друг друга, что с трудом успевали эти матрасы вытащить.
Мэтт ушел с фабрики и работал в транспортно‑ грузовой компании. Ему всегда нравилась работа, помогавшая поддерживать физическую форму. Зарплата была неплохой, и, главное, каждый месяц он точно знал, сколько получит.
– Тебе не стоило уходить из‑ за меня с фабрики, – как‑ то раз заметила я.
– Я все равно давно собирался оттуда линять. Держался, только чтобы помогать маме и присматривать за Парком.
После смерти матери Парк почти полностью погрузился в себя. Регресс оказался настолько сильным, что я даже не надеялась когда‑ нибудь вновь наладить с ним контакт. Он начал мочиться в штаны, как младенец, ни на что не реагировал – ни на слова, ни на жесты. Мэтту приходилось почти насильно кормить его, но все равно Парк страшно исхудал. Он целыми днями оставался дома один или под присмотром пожилой соседки, которая с давних пор помогала их семье. Иногда Парк сидел неподалеку от гаража, где работал Мэтт.
– Ребята там нормальные, – рассказывал Мэтт. – Они не против, чтобы Парк приходил, знают, что он ничего дурного не сделает.
Мэтта любили, как и прежде на фабрике, и мирились с Парком, потому что он брат Мэтта.
У Мэтта были друзья повсюду в Чайнатауне. Нам никогда не приходилось стоять в очередях. Однажды мы покупали продукты по просьбе Ма. Торговец рыбой, едва завидев Мэтта, обслужил нас первыми, оставив на время остальных покупателей.
– А здесь что, ты когда‑ то чистил рыбу? – прошептала я.
– Да нет, – смутился он, – просто я давно живу в Чайнатауне, хочешь не хочешь, со всеми познакомишься.
Ма потом говорила, что никогда не пробовала такого свежего морского окуня.
Проходя мимо газетчика, Мэтт, бывало, окликал его:
– Эй, передохнуть не хочешь? Могу постоять тут за тебя чуток.
– Нет, Мэтт, спасибо.
– Может, принести тебе чашечку кофе? – Мэтт косился на меня: – Не возражаешь? Бедняга торчит тут дни напролет.
Я никогда не возражала. И любила его еще больше.
Я хотела, чтобы Аннет познакомилась с Мэттом, и она пришла к нам в Чайнатаун на чашечку чая. В кафе она оказалась единственной белой и категорически настаивала, чтобы ей подали что‑ нибудь китайское‑ прекитайское. Мы выбрали то, что я больше всего любила, – вареную красную фасоль, смешанную с мелко колотым льдом и сладким сгущенным молоком.
– Мне подадут по‑ настоящему, по‑ китайски? – волновалась Аннет. – Официант не скажет повару, что это для белого посетителя?
С тех пор как я рассказала подружке про особенности работы китайских ресторанов, она все переживала относительно аутентичности еды.
– Я попросил, чтобы нам всем подали, как китайцам, – заверил Мэтт. Странно было слышать, как он говорит по‑ английски с легким китайским акцентом. Прядь волос упала ему на глаза, он поправил прическу удивительно изящным движением.
– Спасибо. – Аннет лукаво улыбнулась мне: – Теперь я понимаю, почему ты не влюбилась ни в одного из тех парней в «Харрисон».
Я наступила ей на ногу под столом, но было уже поздно.
– Каких парней? – насторожился Мэтт.
– Да так, ерунда, – небрежно отмахнулась я.
– Кимберли, – хихикнула Аннет, – обещай, что в следующем году мы будем часто встречаться.
– Не знаю, захочу ли я общаться с такой несдержанной особой, – шутливо поморщилась я.
– Нельзя ли все же подробнее насчет парней, – не отставал Мэтт.
– О, смотрите, вот и наш заказ, – с облегчением сменила я тему.
Однажды, когда мы с Мэттом гуляли вместе, в окне цветочного магазина я увидела Вивиан. Она, кажется, еще больше похорошела, если это вообще возможно, но печаль в глазах такая, будто мир рухнул. Вдруг она повернулась и заметила нас. Казалось, сердце ее разорвалось, горе заполнило ее, не оставляя места гневу. И я подумала: «Не хочу никогда никого полюбить так же сильно, даже Мэтта, – так, что в душе не останется места для меня самой, так, что я не смогу жить, если он оставит меня».
Мы валялись на матрасе в комнатушке Мэтта.
– Давай останемся вместе здесь, в Чайнатауне, – сказал он.
– Как это? В смысле – не учиться в Йе‑ лу?
– Образование не так уж важно. Все и так замечательно. Мы счастливы. Останься со мной. Я хорошо зарабатываю. Постепенно, шаг за шагом, мы построим свою жизнь.
Да, я, безусловно, хотела прожить с Мэттом до конца своих дней. Я всей душой стремилась к нему, если его не было рядом. Но вместе с тем все было не так просто. После зачисления Аннет подарила мне справочник про Йель, и я часами разглядывала фотографии университетских лабораторий. У них даже обсерватория была, которой мог воспользоваться любой, просто предъявив студенческий билет Йеля. Среди профессоров – лучшие умы нашего времени. В таком месте можно было добиться чего угодно!
– Мэтт, я не могу отказаться от Йеля. Поехали со мной. Можем снять квартиру рядом с университетом. Уверена, ты запросто найдешь там работу. А потом, когда я стану врачом или ученым, мы вместе сможем прожить восхитительную жизнь. Путешествовать. Переживать приключения. Со временем, возможно, ты даже перестанешь работать.
Он помрачнел. Похоже, я перестаралась.
– Это я хочу заботиться о тебе, Кимберли, – медленно проговорил Мэтт, разглядывая собственные руки, – а не наоборот. Мужчина должен быть главой семьи.
– Так было раньше! Какая разница, кто больше зарабатывает? Ты же сам говорил, важнее всего – вместе строить общую жизнь.
– Наверное, меня просто бесит мысль, что ты будешь учиться рядом с такими попрыгунчиками, как тот твой, школьный, и все они будут клеиться к тебе.
– Что? – Такая мысль никогда не приходила мне в голову, я рассмеялась. – Мы будем учиться. Никто даже не обратит на меня внимания.
– Ты не понимаешь, а я знаю мужчин, поверь.
– Ты хуже, чем Ма. Но даже если и так, у меня же есть ты.
Мэтт крепко обнял меня, поцеловал.
– Знаешь, не могу не ревновать тебя к любому парню, который появляется поблизости. Никогда таким не был. Не представлял, что могу испытывать такие чувства.
В те дни хотелось верить, что любовь – это нечто реальное и постоянное, как талисман удачи, который всегда носишь на шее. Сейчас я понимаю, что она больше похожа на струйку дыма от ароматической палочки: остается лишь воспоминание, едва заметный след аромата.
Я знала с того самого момента, как увидела порванные презервативы. И, как ни странно, первым, кому рассказала, был Курт. Он, должно быть, понял, что случилось нечто серьезное, когда я предложила встретиться. Он ждал на нашем старом месте, под трибунами.
– Все в порядке?
Я молчала, а потом просто расплакалась. Курт тут же обнял меня за плечи, прижал к себе. Так мы и сидели, голова к голове, пока я рыдала. Наконец успокоилась, вытерла глаза рукавом.
– Это тот козел? – осторожно спросил Курт.
Я запротестовала:
– Он не…
– Ладно, ладно… – После паузы Курт продолжил: – Одно из трех. Первое: он тебя бросил. Второе: ты его бросила. Третье: ты залетела.
На этих словах слезы хлынули вновь.
– Кимберли! – Курт наклонился, потрясенно заглядывая мне в глаза. – Ты шутишь…
Я спрятала лицо в ладонях.
– Я совсем запуталась. Со мной никогда такого не было. Все мои надежды, планы, все, о чем я мечтала, – все пропало.
– Хочешь, я на тебе женюсь? – участливо предложил Курт.
Несмотря на печальные обстоятельства, я не смогла сдержать смех.
– Нет, серьезно. Я был бы не прочь. И вообще мы подходим друг другу.
Меня больше поразила легкость, с которой Курт относится к браку, чем его готовность жениться на мне.
– А как же твои страхи перед пригородами и стабильной жизнью?
– Ну, это совсем не обязательно. Кимберли, с тобой я буду чувствовать себя свободным. – Он смущенно отвернулся. – Я скучал по тебе, когда ты была… занята.
Опущенные ресницы, такие же светлые, как его волосы, – он говорил очень серьезно.
– Мы могли бы начать сначала, с чистого листа.
– Курт, я люблю тебя. Но не так. И ты тоже любишь меня иначе. Мы ведь просто друзья. Друзья, которые просто валяли дурака.
Он печально вздохнул:
– Пожалуй. Хочешь, я дам тебе денег?
– Ты самый милый на свете. – Я погладила его по небритой щеке. – Не то чтобы мне не нужны были деньги, но от тебя я их принять не могу.
– Брось, Кимберли. Ну, хочешь, возьми в долг, отдашь, когда сможешь. Дети, знаешь ли, требуют много расходов.
Усилием воли я поборола новый приступ паники. Даже сумела выдавить улыбку.
– Достаточно того, что я использовала тебя. Остановимся на этом, не будем использовать еще и твои деньги.
– Как можно возвышенно рассуждать в таких обстоятельствах? – Он даже присвистнул.
– Возвышенно… Если бы ты знал, о чем я иногда думаю… Ох, Курт, что мне делать?
– Ты уже рассказала этому козлу?
– Он не… Нет.
– А собираешься сказать?
– Не знаю.
На прощанье Курт наклонился поцеловать меня. Держа его лицо в ладонях, я чуть повернула голову, и поцелуй пришелся на щеку, чуть задев краешек губ.
– Спасибо, что выслушал.
– Повезло твоему козлу.
С Аннет я поговорила на перемене. Я уже выплакалась с Куртом, так что с ней мне удалось сохранить самообладание.
Впервые в жизни Аннет промолчала. А потом изо всех сил стиснула мою руку:
– Я с тобой.
– Что скажешь? – выдохнула я.
– Нужно рассказать ему.
– Я не могу.
– Почему? Он имеет право знать.
– Да. Но если я расскажу, он никогда не позволит мне… ну, ты понимаешь. Он захочет его сохранить и пожениться. Захочет, чтобы мы остались навеки в Чайнатауне.
– Знаешь, есть вещи и похуже, чем слишком рано стать матерью и прожить всю жизнь с необразованным красавчиком.
– Я не хочу вынуждать его остаться со мной. И не уверена, что смогу сделать его счастливым. Ну что я за жена? Нищая, истеричная, вся в комплексах. – Я в сердцах вцепилась в собственные волосы.
– Прекрати, ты сделаешь себе больно. Ты же понимаешь – легче всего избавиться от проблемы, продолжать быть вместе с ним, так никогда и не сказав правды. Но ты так не сможешь. Возможно, лучше всего было бы расстаться.
Наверное, у меня был совершенно потерянный вид, потому что Аннет поспешно добавила:
– Прости. Если у тебя будет ребенок, жизнь, конечно, станет труднее, гораздо труднее, но она на этом не закончится.
– Если повезет.
– У тебя есть нечто гораздо большее, чем везение, – ты выдающийся человек.
– Мне бы твою уверенность.
Возвращения Ма с работы я ждала с нетерпением маленького ребенка. После того, как я все рассказала Курту и Аннет, словно рухнула плотина, сдерживавшая мои эмоции. Дверь отворилась, и я, как в детстве, бросилась к Ма.
– А‑ Ким! Что такое? Что с тобой, доченька? – Ма обняла меня, хотя ее голова теперь едва доставала мне до плеча, усадила на стул.
Я же все время конвульсивно подскакивала на месте.
Ма помолчала, внимательно наблюдая за мной.
– У тебя большой живот. – По‑ китайски это означает беременность.
Я молчала.
Прикрыв глаза, Ма тихо спросила:
– Что он сказал?
– Я ему не говорила.
– Ты же не собираешься изгонять плод. – Она твердо посмотрела мне в глаза.
– А что еще мне остается? – Голос звучал совершенно безжизненно. – Как я смогу заботиться о тебе, Парке, Мэтте, да еще и ребенке?
– Мы справимся.
Я раздраженно стряхнула ее руку с плеча:
– Как справлялись до сих пор?
Оглядывая нашу грязную лачугу, я подумала о женщине с малышом, что жили напротив, в доме мистера Эла.
– Я обещала, что устрою твою жизнь, Ма. Прости, я оказалась такой дурой.
– Девочка моя, – голос Ма дрогнул, – ты сделала для нас все, что могла. Это я перед тобой виновата, виновата, что не могла тебе помочь. – И она прижала меня к груди.
– Ма, ты ведь хотела выйти замуж за Па?
– Выбрав твоего отца, я не думала, что Тетя Пола когда‑ нибудь пригласит нас в Америку. Уезжая из Гонконга, она пожелала мне там и умереть. Я понимала, выходя замуж, что отказываюсь от своего будущего. Но, выбери я Дядю Боба, жалела бы всю оставшуюся жизнь. Я всегда любила твоего отца и люблю сейчас, хотя его уже много лет нет с нами.
– Но Па по собственной воле принял решение жить с тобой до конца дней. Я мечтала, как мы с Мэттом постепенно, шаг за шагом, будем становиться ближе. И не хочу привязывать его к себе ребенком.
– Тебе придется слегка изменить свои представления. Послушай, родная моя, тому, что произошло между тобой и Мэттом, никто не в силах противостоять. Много лет я знала, что вы любите друг друга. Когда ты была маленькой, я не разрешала тебе играть с фабричными детишками. Боялась, что они собьют тебя с верной дороги. Но потом поняла, что тебя не собьешь. Я горжусь тобой. Просто иногда наша истинная судьба отличается от той, что мы себе вообразили.
|
|
|
