Письмо А.И. Желябова к М.П. Драгоманову* (12 мая 1880 г.)

Многоуважаемый Михаил Петрович! Два раза пришлось нам встретиться, теперь приходится писать и все при обстоятельствах крайне своеобразных. Помню первую встречу в 73 году в Киеве, на квартире Р. и Э. [265] Сидит кучка старых‑ престарых нигилистов за сапожным столом, сосредоточенно изучая ремесло. То знамение «движения в народ» для жизни честной, трудовой… Программа журнала «Вперед» прочтена и признана за желательное. «Но какова‑ то действительность» спрашивал себя каждый и спешил погрузиться в неведомое народное море. Да, славное было время… Наступила зима 75–76 гг. Тюрьмы переполнены народом; сотни жизней разбиты, но движение не унялось; только прием борьбы переменился, и на смену пропаганды научного социализма, умудренные опытом, выдвинули бойцы на первый план агитацию словом и делом на почве народных требований. В то же время всколыхнулася украинская громада и, верная своему основному принципу народолюбства, замыслила целый ряд предприятий на пользу родной Украины[266] […]

Много ли времени ушло, подумаешь, а сколько перемен… Взять бы хоть этот уголок – Одессу. Я видел расцвет тамошней громады, ее живые начинания. Медленно, но непрерывно сливались там в одно два революционные потока – общерусский и украинский; не федерация, а единство было недалеко, и вдруг… все пошло прахом. Соблазнились старики выгодой легального положения; медлили покинуть насиженные гнезда, и погибли для борьбы славные люди; погибли начинанья. На месте их грубое насилие нагло праздновало победу. Но что смутило торжество злорадных, нагнало панику на них? Не совесть ли проснулась в гонителях беспощадных? То остатки народников‑ революционеров начали наступленье, но уж по новому плану борьбы. Трусливые тираны инстинктивно познали, что слабое место их открыто, что власть и самая жизнь их – на кону. Как зверь, почувствовавший глубокую рану, стало правительство рвать и метать, не разбирая своих и чужих, а Дамоклов меч по‑ прежнему недосягаемо, грозно висит над его головой. […]

Своевременно уступить под благовидным предлогом – таковое требование политики, но не того хочет властолюбивый старик и, по слухам, его сын[267]. Отсюда двойственность, колебание во внутренней политике. В расчете лишить революцию поддержки, Лорис родит упованья; но бессильный удовлетворить их, приведет лишь к пущему разочарованию. Какой удобный момент для подведения итогов. А между тем все молчит; молчат, когда активное участие к делу революции всего обязательнее, когда два‑ три толчка, при общей поддержке, и правительство рухнет. От общества, всегда дряблого, многого требовать нельзя; но русские революционеры, какой процент из них борется активно? Расхождение в понимании ближайших задач…

Неужто и Вы, Михаил Петрович, не признаете близких реальных [результатов] выгод для народа от нашей борьбы? Этого не может быть: за нас Ваши литературные [работы], произведения, Ваша отзывчивость на живое дело, Ваша склонность найти практический исход. К сожалению, недосуг, а также расходы на неотложные дела мешали поездкам нашим с целями организационными и, в частности, для защиты своей программы. С провалом типографии мы лишились возможности разъяснять путем печати…[268] Выходит в результате, что комментаторами ее вообще, а за границей чуть ли не исключительно, являются люди, отрицающие ее вполне или в значительной мере. А нам крайне интересно было бы знать Ваше личное мнение о программе, и было б очень хорошо, если Вы пришлете критику ее через Воробья[269], пока не будут установлены меж нами непосредственные отношения, а может быть, и сотрудничество Ваше в «Народной Воле». Это первое, о чем пишу я по поручению товарищей. Второе: Вы, конечно, согласитесь склонять общественное мнение Европы в нашу пользу, о чем подробно сообщит податель письма[270].

Третье: Ваше положение как представителя украинского революц[ионного] направления, как деятеля, известного в России, как революционера с исключительным прошлым, обязывает Вас, Михаил Петрович, принять деятельное участие в злобе дня родной страны. Ведь недаром же на Украине многие зовут Вас «батькой». А что делают они? И кто повинен кроме них? Нас, убежденных автономистов, винят в централизме… за Учред[ительное] Собр[ание][271]. Во‑ первых, не хотят понять, что Учред[ительное] Собр[ание] в наших глазах только ликвидационная Комиссия, а, во‑ вторых, можно ли в программу ближайших требований вносить такие, за которыми нет реальной поддержки, а есть исступленные враги. Где наши Фении, Парнелль? [272] Таково положение вещей, что исходишь от реальных интересов крестьянства, признаешь его экономическое освобождение за существеннейшее благо; и ставишь ближайшей задачей требования политические; видишь спасение в распадении империи на автономные части и требуешь Учред[ительного] Собр[ания]. Не велика заслуга перед отечеством аскета‑ хранителя общественного идеала. Мы, по крайней мере, предпочли быть мирянами. […]

11. А. П. Прибылева‑ Корба*