 |
{243} А. Ф. Лосев. Театр есть искусство личности
|
|
|
|
{243} А. Ф. Лосев
Театр есть искусство личности
Первый раздел сборника завершает отрывок из книги. А. Ф. Лосева «Диалектика художественной формы» (1927 год). Эта работа, по собственному признанию автора, задумывалась как часть большого труда по эстетике и преследовала цель «заполнить пробел, существующий в русской науке, в области диалектического учения о художественной форме»[182]. Однако смысл книги гораздо шире. За скромным ее названием скрывается то, что обычно именуют «системой общей эстетики». Несколько страниц книги посвящены сценическому искусству.
Мир театра постоянно присутствует в сочинениях А. Ф. Лосева, что выражается не только в примерах и аналогиях. Театральность выступает как категория мышления, способная объяснить многое в человеке и обществе. Так, исследуя коллизию ренессансного титанизма, Лосев приходит к мысли об эстетически-игровой, театрально-артистической позиции человека Возрождения, который, возводя в идеал античность, превращал ее тем самым в предмет художественной игры[183].
Вспоминая годы своей молодости, А. Ф. Лосев как-то сказал: «Театру я служил, пожалуй, с не меньшей страстью, чем науке»[184]. Примечательно, что одна из первых философских работ Лосева «Два мироощущения» была посвящена великой русской певице А. В. Неждановой[185]. Не случайно и то, что формирование своего мировоззрения Лосев связывает, как это ни странно, с театральными впечатлениями.
«Погруженный в Московском университете по уши в философию, — рассказывает ученый, — я мало отдавал себе отчет в том, что происходило кругом. Мои учителя меня совсем не удовлетворяли. Среди них были достойные специалисты, однако их философские интересы не пробуждали сердца и не утоляли ума. И вдруг в Большом театре в Москве впервые полностью поставили грандиозную тетралогию Рихарда Вагнера “Кольцо Нибелунга”. Вот когда мне был преподан подлинный предмет философии.
|
|
|
{244} В университетских стенах все было так крепко и пристойно, все так спокойно и, казалось, благополучно, а здесь со сцены Вагнер в каком-то экстазе вещал о всесветном пожаре, о гибели богов и героев, о тщете и обреченности всякого индивидуализма, основанного на неимоверном превознесении изолированных личностей, и о единственном выходе из этого мирового тупика — об отказе от всякого изолированного существования и об отречении от всех индивидуалистических восторгов»[186].
Тема Вагнера лейтмотивом проходит через все творчество А. Ф. Лосева от его ранних сочинений и до больших работ 60‑ х и 70‑ х годов «Проблема Вагнера в прошлом и настоящем» и «Исторический смысл эстетического мировоззрения Р. Вагнера».
А. Ф. Лосев определяет театр как искусство личности. Эта формула многозначна по смыслу и может быть адекватно прочитана только в контексте того понимания личности, которое раскрывается в книге «Диалектика художественной формы» и других работах этого периода.
Приступая к определению личности, Лосев прежде всего свое понимание резко отделяет от разного рода психологических, психико-физиологических и субъективистических толкований. Он апеллирует к «неоплатоническому учению об уме как некоем духовном сосредоточии, содержащем в себе в виде потенции и всякую телесную осуществленность» (с. 153). Это позволяет дополнить традиционное философское представление о духовной субстанции личности (по Канту — независимой от механизма природы, по Фихте — тождественной с самопознанием и т. п. ) — учением о личности как «телесной осуществленности», предельной выраженности духовного в инобытии, что, надо заметить, делает небезразличным опыт отвергаемых в принципе натуралистически-психологических концепций.
|
|
|
«Если Абсолютную Идею Гегеля (тождество субъекта и объекта), — пишет Лосев, — мыслить осуществленною в инобытии, то это и будет то, что выше у нас названо личностью» (с. 154).
Таким образом, личность есть синтез духовного и пластического, тождество смысла и тела, и выступает как «факт, взятый с точки зрения стремящейся к себе, утверждающей себя смысловой соотнесенности, устремившейся также и на иное, но возвращающейся на себя саму, с обогащенными моментами самозавершенности и самодовления» (с. 27).
В понимании личности Лосев особенно настойчиво выделяет два момента, связанные между собой: выразительность и телесность.
{245} Личность, рассуждает философ, означает самопознание, и именно поэтому есть всегда противопоставление себя всему внешнему. Но никакое познание не было бы возможным, если бы это противопоставление не преодолевалось в личности. «Противопоставление себя себе же в акте самонаблюдения только тогда и возможно, когда есть синтез обеих противоположностей»[187]. Отсюда исходит выразительный характер всякой личности.
Чтобы понять характер этого выражения, надо принять во внимание, что личность — не чистое понятие или категория. «Личность есть факт. Она существует в истории. Она живет, борется, порождается, расцветает и умирает. Она всегда есть обязательно жизнь, а не чистое понятие. Чистое понятие должно быть осуществлено, овеществлено, материализовано»[188]. Если натуралистические школы, признавая телесность личности, не видели за этим ничего иного, то для Лосева тело — не мертвая механика неизвестно каких атомов, «тело — живой лик души»[189]. Последнее обусловливает символический и мифический характер выражения личности.
В понимании Лосева миф — необходимейшая диалектическая категория мысли, противостоящая всякому субъективизму и агностицизму. В мифе отвлеченно данный смысл соотносится с инобытием, получая овеществленное выражение. «Миф есть нечто превосходящее и отвлеченный смысл, и бессмысленный факт, будучи тождеством того и другого», а символ — это «внешне явленный лик мифа», «смысловая выразительность мифа» (с. 26). Категории мифа Лосев придает исключительно важное значение[190]. О себе он говорит: «Я — не метафизик, но диалектик, и не идеалист, но мифолог» (с. 36).
|
|
|
В статье «Мифология», написанной для «Философской энциклопедии», А. Ф. Лосев отнес свои ранние работы к разделу символистских теорий наряду с сочинениями Ф. Ницше, Э. Кассирера, Вяч. Иванова[191]. Общим для них явился постулат о полной неразличимости в мифологии идеального и реального, внутреннего и внешнего, души и тела, индивидуума и общества. Это ставило миф над всеми категориями человеческого сознания.
Миф оказывается «наивысшей по своей конкретности, максимально интенсивной и в величайшей мере напряженной реальностью»[192]. Это самая подлинная действительность, а не выдумка {246} или фантастический вымысел. Бытие мифа не отвлеченно, но вещественно. Мифу чуждо какое бы то ни было интеллектуальное начало и как его атрибут научное мышление. Чувственное и сверхчувственное обретают в мифе синтез, устраняя тем самым субъект-объектный дуализм. Не свойственны мифу аллегоричность и метафоричность.
Реальность мифа, правда, имеет особый характер отрешенности от обыденности, обычного хода вещей. Миф всегда некоторое обобщение, не оторванное от вещественности настолько, чтобы стать совсем отвлеченным, но и не калькирующее предметность как таковую в бессмысленности, бессистемности и хаотичности эмпирического бытия.
Если для науки, оперирующей абстрактными величинами, не важен субъект и в принципе безразлично, кто вычислил 2 + 2 = 4, то миф — всегда некий субъект. «Миф всегда есть живая и действующая личность. Он и объективен, и этот объект есть живая личность»[193].
Подводя итог мифологической концепции Лосева, Е. Мелетинский заключает: «Специфика мифа оказывается тесно увязана А. Ф. Лосевым 20‑ х гг. с личностью на том основании, что в личности наличествует и преодолевается антитеза “себя” и “иного”, т. е. субъекта — объекта, что личность обязательно предполагает телесность и сознание, что она сама есть выражение и символ; личность не только есть, но и понята как таковая»[194].
|
|
|
Всякое искусство, утверждает Лосев, есть искусство личности. «Для целей эстетики важно то, что поскольку “художественное” не есть просто “эстетическое”, но есть фактическая осуществленность эстетического, постольку каждое художественное произведение и, следовательно, отдельные составные части его суть личности. Как ни странно такое словоупотребление, но, по-моему, еще более странно не видеть и не чувствовать того несомненного одухотворения и той жизни, которые неудержимым потоком излучаются из каждого произведения. Это мы говорим отнюдь не в переносном смысле. Искусство действительно живо или, точнее, есть жизнь личностей» (с. 154).
Преимущество театра перед всеми другими искусствами состоит в том, что он воспроизводит личность целиком, во всей ее полноте, тогда как иные искусства сосредоточиваются на какой-то одной стороне личности. Так, музыка передает переживания личности, поэзия ее духовное содержание и т. д. Театр — искусство личности в наиполнейшем смысле.
{247} Если всякое искусство и в первую очередь театр есть искусство личности и миф определяется как бытие личностное, то нетрудно заключить, что личность связует искусство и миф. Но такая связь не означает отождествление. В чем тогда они различаются?
Искусство по своему характеру аллегорично и метафорично, миф же реален. Искусство может стремиться к реальности мифа, и это будет большое, высокое искусство, в подлинном смысле символическое искусство. Но конечный предел этого стремления всякого высокого искусства остается недостижимым.
«Актер, например, изображает на сцене то, чем он на самом деле не является. Он — Щепкин или Мочалов, а ведет себя так, что оказывается Гамлетом или Иоанном Грозным. Театр поэтому аллегоричен. Конечно, это не мешает ни театру, ни искусству вообще быть в самих себе, безотносительно, символичными. Искусство само по себе и есть, и должно быть символичным. Но по сравнению с реальной жизнью оно аллегорично. Жизнь же символична по самой природе своей, ибо то как мы живем, и есть мы сами. Театр — аллегоричен, но, например, богослужение — символично, ибо здесь люди не просто изображают молитву, но реально сами молятся»[195].
|
|
|
