А ЕСЛИ НАОБОРОТ?

Однако, к сожалению, интервью мне приходится брать не только у тех, кого я люблю. И у вас, поверьте, будет так же. И какое же это ужасное чувство – иногда осознавать, что испытываешь к собеседнику настоящее отвращение!

Вот пример. Несколько лет назад я пригласил на «Писательский симпозиум» одного писателя. Я сделал это по рекомендации (пометка для себя: никогда больше не прислушиваться к советам этого коллеги) и за несколько недель до его прибытия начал читать все, что он написал. И чем больше я читал, тем сильнее беспокоился. И дело не в том, что я был не согласен с его словами (это как раз не так важно, именно с людьми, чьи взгляды ты не до конца разделяешь, иногда получаются замечательные интервью). У меня появилась неприязнь именно к личности этого человека, к его принципам. Чем больше я узнавал о нем при подготовке, тем сильнее проникался уверенностью: ко мне на интервью едет подлый и гадкий человек.

Позвольте повториться: говоря это, я не имею в виду, что просто не согласен с его представлениями. Мало ли с чьими идеями я не соглашаюсь! Я совершенно нормально отношусь к альтернативным мнениям, ведь именно в обмене несовпадающими представлениями рождается истина. Но в тот раз я оказался в затруднительном положении: тот персонаж вызывал у меня скорее осуждение, чем любопытство, и я не хотел, чтобы меня с ним ассоциировали.

По‑ моему, интервью прошло хорошо. Его Верные Сторонники решили, что оно великолепно. Недоброжелатели же посчитали, что я был слишком уж мягок. Личной моей целью было сделать так, чтобы ни сам мой гость, ни публика не почувствовали, как я на самом деле к нему отношусь, и, кажется, этой цели я достиг. И – нет – я не скажу вам, кого я имею в виду.

Продолжая двигаться на волне честности, скажу еще кое‑ что. Порой так случается, что чувство отвращения возникает прямо во время разговора. Обычно его можно описать такими словами: «Ну ты и придурок», «Жду не дождусь, пока это интервью закончится и я смогу от тебя отделаться наконец» и «Я бы прямо сейчас дал тебе по морде».

Надеюсь, я умру раньше, чем кто‑ нибудь придумает технологию выноса пузырей с нашими мыслями за пределы черепной коробки, как в комиксах.

Такое нечасто со мной происходит. И слава богу! Но все‑ таки это случается. И вы, скорее всего, не сможете избежать этого чувства. И вам все равно придется продолжать задавать вопросы и быть беспристрастным.

Интервью с собеседником, который вам отвратителен, учат вас в любой ситуации оставаться профессионалом и быть корректным. Это вовсе не означает, что вам нужно всегда спускать обиды. Смысл в том, чтобы не переходить на оскорбления в ответ. Мне доводилось работать в большой редакции, в которой было много‑ много столов и полностью отсутствовали стены. Мы постоянно видели и слышали друг друга. Однажды я случайно услышал, как одна моя особенно вспыльчивая коллега берет интервью по телефону. Она крикнула в трубку: «Ой, да повзрослейте уже наконец! » Тогда я понял, что с этого момента полезную информацию от этого источника ей ждать бесполезно.

Эта коллега переехала в Сан‑ Диего из Нью‑ Йорка, где она несколько лет проработала репортером. Через пару дней после того, как я услышал этот озлобленный разговор по телефону, я обратился к ней с вопросом.

– Такая техника обычно для вас эффективна? – спросил я.

– В Нью‑ Йорке она хорошо работала, – ответила коллега. – Но в Сан‑ Диего пока что‑ то не очень.

Один – ноль в пользу пляжной культуры, ребята.

Так что же делать, если вам предстоит интервью с крайне неприятным вам человеком? По иронии судьбы практически то же самое, что вы делаете, когда вам предстоит интервью с «кумиром». Напоминайте себе, что в интервью вы человек второстепенный. Думайте о том, что захотел бы узнать о вашем собеседнике ваш сосед. Задавайте вопросы как можно более беспристрастным тоном. А потом можно еще принять горячий душ, чтобы смыть с себя отвращение.

Во время интервью важно помнить, что вам не обязательно положительно или отрицательно реагировать на слова собеседника. Ваша обязанность – сохранять нейтралитет. Можете не соглашаться с неприятными утверждениями, если это уместно. Не обязательно смеяться над шуткой только потому, что ваш собеседник решил, что сказал что‑ то очень смешное[74]. Что входит в обязанности интервьюера в такой ситуации? Просто узнать правду.

Конечно, дать определение «правды» очень непросто. Поэтому я воспринимаю как личный успех интервью, во время которого мне удается узнать, во что верит человек напротив, подвергать сомнению его слова, когда он говорит нечто бессмысленное или даже вредит кому‑ то своими словами, а также напоминать себе, что мы с собеседником встретились вовсе не для того, чтобы спорить. Таковы для меня минимальные критерии хорошего интервью. Интервью – разговор не про меня. Главный в нем тот, кому я задаю вопросы. Читатели, слушатели и зрители сами в состоянии делать выводы.

Соблазн бывает велик, но интервью лучше не превращать в состязание, кто кого перекричит[75]. Чего можно добиться криками? Сколько человек, по‑ вашему, изменили что‑ то в своей жизни из‑ за того, что проиграли вам в споре? Всегда лучше спросить, послушать, ответить, направить, задать вопрос в другой форме и лишний раз прощупать почву, даже если хочется кричать.

Когда в 2017 году Мегин Келли брала интервью у Алекса Джонса, владельца сайта InfoWars. com, который утверждал, будто в начальной школе Sandy Hook в 2012 году на самом деле не были убиты дети, что это часть правительственного заговора, интервьюер дала ему слово, но время от времени прерывала собеседника, говоря: «Вы уходите от ответа» или «Это вас не оправдывает». Я считаю, это допустимо. Она не разразилась тирадой о том, что она думает о массовом убийстве в Sandy Hook или о самом Алексе Джонсе. Она показала, что не считает себя главной в этом интервью, дала ему продолжить, но при этом не оставила незамеченными самые спорные и возмутительные высказывания собеседника. Зрители должны были сами решить, что думать обо всем, что они видели и слышали.

Я понятия не имею, как относится Мегин Келли к Алексу Джонсу, да мне это знать и не обязательно. Могу предположить, что ее мнение далеко от положительного, потому что Джонс много раз критиковал официальные СМИ, а Келли работает именно в такой программе, но интервью было совсем не об этом. Келли не скатилась в споры, не пыталась заставить Джонса изменить его мнение. Она провела интересную и глубокую беседу, спокойно называя вещи своими именами, когда чувствовала, что собеседник начинает нести ахинею.

Точно такую же линию поведения избрала и Барбара Уолтерс в интервью с Майком Уоллесом. Хотя всем было очевидно, что эти двое знакомы и испытывают друг к другу симпатию, время от времени Уоллес говорил вещи, которые могут быть расценены как сексистские. В том интервью он показал свою уязвимость, и, когда он поделился своими взглядами, Уолтерс могла бы призвать его к ответу и оправданно обозвать его пещерным человеком. Она этого не сделала, хотя, я почти уверен, была категорически не согласна с его комментарием. Уоллес говорил о своих личных взглядах, не обвинял никого в заговоре, как это делал Алекс Джонс. По воле Уолтерс слова Уоллеса повисли в воздухе. Интервьюер словно бы дала публике возможность обдумать и осознать, что он только что сказал. Она верила, что аудитория сама все услышит. По‑ моему, в этот момент Барбара Уолтерс отложила в сторону свое эго. А еще она знала, в чем цель ее интервью: она пригласила Уоллеса поговорить о его участии в громком судебном процессе.

Иногда я думаю, что делать нам, журналистам, когда нам выпадает возможность взять интервью у того, кто пропагандирует вредительскую, на наш взгляд, точку зрения, или у того, кто является поборником идей, с которыми мы категорически не согласны. Стал ли бы я брать интервью у отрицателя холокоста? А у педофила? А у порнорежиссера? А у виновника массовых убийств? А у диктатора? А у бизнесмена, лишившего миллиона людей пенсии? А у человека, развязавшего войну под ложным предлогом? А у того, кто заявляет, что школьники, которых массовый убийца расстрелял в стенах школы, на самом деле не были убиты?

Как далеко вы готовы зайти? Возможно, пока вы этого не знаете, но можно начать об этом задумываться.

Что касается лично меня, то, принимая решения, я стараюсь не руководствоваться тем, согласен ли я с потенциальным собеседником и одобряю ли я его действия. Главное, чтобы у него имелась некая собственная точка зрения, которую обязательно должно узнать человечество, и чтобы я мог раскрыть ее, не оправдывая собеседника, но позволив аудитории самой ознакомиться с его взглядами. Если вы твердо скажете себе, что интервью не должно быть «про вас», что смысл в том, чтобы раскрыть глаза аудитории на определенный вопрос, то такого интервью действительно стоит добиться.

Где пролегает та черта, через которую вы не готовы преступить, напрямую зависит от ответов, заданных мной в самом начале книги. У кого вы хотите взять интервью? И для чего? Второй вопрос не менее важен, чем первый. Я видел интервью, в которых интервьюер вел себя, как мне кажется, слишком игриво, слишком сентиментально, слишком враждебно или был полон негодования. Такие интервью раздражают и часто бывают бессмысленны. В них огонь нужен только ради огня, а не ради света.

Провести интервью, построенное на сильных эмоциях (хороших или плохих), – это хитрая задача. Такое интервью требует серьезной саморефлексии, подготовки и постоянного самоконтроля. Иногда вам не хочется, чтобы разговор заканчивался. В другие моменты вы не можете дождаться, когда же выйдет время. Вне зависимости от обстоятельств, в которых вы оказались, помните, что интервью – не про вас. Я сказал это миллион раз, но повторить точно не будет лишним: интервью – не про вас. И точка. Помните, что вы не обязаны доказывать, что кто‑ то прав или неправ, что вы не должны демонстрировать свои достоинства. Помните, что вы берете у человека интервью, чтобы показать его характер и узнать информацию по конкретной теме. Вам нужна их точка зрения, их знание, их уникальный взгляд на ситуацию, истории из их жизни, их профессионализм, их мудрость, их личность, способность открыть вам более глубокое понимание. Так что отойдите с дороги – и дайте человеку высказаться.