и de facto, или «Кашу маслом не испортишь», но «Не всяко дело — каша, не всяка бумажка —масло»

Убеждать пришлось Арбитражный суд г. Москвы.

Возможно, неискушенный читатель удивится — почему? Ведь иск о взыскании предъявляется по месту нахождения ответчика, а «Газэнергобанк» находился в Калуге. Ответ прост: иск был предъявлен не только к байку но и... к «Столичной трастовой компании „Союз"», находившейся, как можно понять по названию, в Москве. Стало понятно, что в этом и состояла единственная функция «Союза». Ста­ло также понятно, что если истец столь заблаговременно позаботился перевести судебную игру на свое «поле», то это что-нибудь, да значит. Увы, самые пессимистические про­гнозы «Газэнергобанка» оказались весьма далеки от дей­ствительности.

Несмотря на то, что вексельных дел было несколько, при­чем, рассматривали их различные судьи[188], сценарий проис­ходящего во всех случаях был идентичным. Общей чертой всех судебных заседаний было откровенно пренебрежитель­ное, можно даже сказать, никакое отношений судей к патети­ческим выступлениям представителей ответчика; да и вообще поведение судей говорило только об одном — как вы мне все надоели, побыстрее бы от вас отделаться[189]. «Ну хотя бы вид делали, что пытаются в чем-то разобраться, а то ведь даже этого нет!» —возмущался калужский адвокат.

К счастью представительница «Арт-Плюса» более-ме­нее честно рассказала о том, как они приобрели векселя, что сыграло калужанам на руку — не пришлось доказывать, что недатированные индоссаменты поставлены после банк­ротства, о котором истец в момент приобретения векселей знал. Под стать поведению судей были и их решения.

«Истец является законным векселедержателем, предг ставленный подлинный вексель не имеет дефекта формы. Векселедатель... признан банкротом, и это обстоятель­ство... влечет последствия совершения акта протеста век­селя в неплатеже...». В соответствии со ст. 47 Положения о векселях, все лица, поставившие на векселях индоссамен­ты, являются солидарно обязанными перед векселедержа­телем..., — ну и так далее — коллеги, мы думаем, повидали немало решений по подобным спорам о «солидарном взыс­кании с обоих ответчиков» [190]. Кратковременные моноло­ги противоборствующих сторон по вопросу о «последстви­ях обыкновенной цессии» — что это за последствия и кого они касаются — не оставили и тени следа ни в судейских го­ловах, ни в судебных решениях. Исчерпываются ли пресло­вутые «последствия» одним только тем, что на индоссанта не возлагается вексельного обязательства, как утверждал истец, или же нужно читать весь параграф ГК о цессии полностью, как на том настаивает ответчик? Касаются ли «последствия» только участников послесрочного индосса­мента, или же означают отпадение всех регрессных обяза­тельств правопредшественников? Можно ли вообще гово­рить в данном случае о послесрочном индоссаменте? Ка залось бы, как можно было пройти мимо этих вопросов? Оказывается, можно: «Доводы ответчика суд находит не за­служивающими внимания».

В заседаниях апелляционной инстанции «Арт-Плюс ГМВХ» и вовсе отказался от иска к «Столичной трастовой компании «Союз». С точки зрения буквоеда-законоведа — все безупречно, на взгляд типичного российского адвоката — это просто высший шик, и только с позиции юриста, помнящего о праве как об искусстве достижения справедливости, такое действо составляет верх цинизма. Итог — решения изменены, но так, что уж лучше бы и не изменялись: производство по де­лам в части «Союза» было прекращено, а взыскание из соли­дарного превратилось в единоличное — «Газэнергобанк» сде­лали единственным «козлом отпущения».

«Суд находит исковые требования... подлежащими удовлетворению за счет «Газэнергобанка»... (поскольку) передаточная надпись, совершенная в пользу истца после признания векселедателя банкротом... имеет последствия обыкновенной цессии. К истцу перешли права предыдуще­го индоссанта в том объеме и на тех условиях, которые су­ществовали к моменту перехода права... первоначальный кредитор, уступивший требование, отвечает перед новым кредитором за недействительность переданного ему требо­вания, но не отвечает за неисполнение этого требования должником. Таким образом, у суда первой инстанции не имелось оснований для освобождения «Газэнергобанка» от исполнения обязательств по векселю». Если у читателя хва­тит внимания и терпенья дочитать до конца этот процити­рованный бред, то он наверняка будет пребывать в недоуме­нии — и это мотивировка? Да разве хотя бы из чего-нибудь сказанного следует вывод о долге «Газэнергобанка»?!

Стало ясно, что убедить московских судей ни в чем не удастся. Ни на что уже, можно сказать, не надеясь, «для чистоты эксперимента», обратились в кассационную инстан­цию — Федеральный арбитражный суд Московского окру га с жалобами по делам судьи Шевелевой[191]. Пессимистиче­ские прогнозы подтвердились — кассационная жалоба оста­лась без удовлетворения, акты нижестоящих судов — в силе.

Неофициальная информация, полученная «из недр» су­да, с одной стороны, вселяла надежду, с другой — еще более удручала. «Когда они остались на совещание, все в один го­лос сказали: решение неправильное, его надо отменять!» — делилась после «конфиденциальной» информацией знако­мая особа, «приближенная» к судейскому составу. Это по­ходило на правду — уж слишком долго (более часа) судьи совещались (для сравнения: первая инстанция и апелляция не тратили на «совещание» более десяти минут). Но почему же все-таки решение не отменили? Через некоторое время от той же самой «приближенной особы» был получен ответ: потому что уже вынесены и вступили в силу просто-таки несметное множество решений но векселям «Моснацбанка», в пользу их послесрочных приобретателей (в том числе и знакомого нам «Арт-Плюс ГМБХ») и отменять наше ре­шение — значит «ломать» всю практику. Ну и, конечно... (тут последовал недвусмысленный намек на весьма тесные отношения руководства «Арт-Плюс ГМБХ» с одним госпо­дином, ранее занимавшим весьма высокие посты в системе арбитражных судов).

Оставался последний резерв — Высший Арбитражный суд. В срочном порядке представители «Газэнергобанка» добились приема влиятельного судейского чина.

Судья внимательно выслушал ходатаев, пришел в него­дование от незаконности решения и действий нижестоящих коллег, заявил, что он все понял, готов поддержать пози­цию «Газэнергобанка» и оказать ему всяческое содействие. «Ну какой тут может быть иск к индоссанту, когда отказ в платеже не удостоверен протестом? когда давность истека­ла?» — возмущался он.

После такой тирады ходоки, ясное дело, насторожились; постарались тактично объяснить, что дело, наверное, все-таки не в отсутствии протеста и уж, тем более, не в давно­сти (самое слово «давность» в связи с этими делами ранее вообще не звучало) — что при банкротстве протест не ну­жен, и что если считать с даты объявления векселедателя банкротом, то иски предъявлены вполне в пределах давно­сти, ну и т. д.

— Нетгнет, — возразил собеседник, — Вы меня не пони­маете. Вы же говорите, что векселя предъявлялись заводом векселедателю?

— Да, предъявлялись.

— В первый же день, в который можно было потребо­вать платежа?

— Да, 30 января 1998 г.

— Значит, в этот день векселя находились у векселеда­теля?

— Да, в этот день они поступили в банк и лежали там...

— Ну вот. Значит, в первый же день векселя были предъ­явлены к платежу. Банкротом «Моснацбанк» тогда еще не был. Раз векселя не были оплачены — то должен был быть протест в неплатеже. Правильно?

Ходоки так не думали, но, по вполне понятным причи­нам согласились: да, мол, конечно правильно; еще и пеплом головы посыпали — «ах, как же мы-то не додумались до это­го сами!». А довольная собой надежда и опора закончила свою мысль:

— Со дня неоплаты — с 30 января 1998 г. и надо считать годичную давность. Когда они там иски предъявили-то? В мае и июне 1999 г. Явно пропустили.

Наверное, большинство российских юристов посчитали бы такой визит просто-таки невиданной удачей, супер-успе­хом (особенно на фоне всего происходившего ранее). Может быть, оно и правильно, — не надо требовать слишком много­го. Но, с другой стороны, если не поняли на таком уровне, то чего же хотеть от судей мосгорарбитража? Но это полде ла: ведь предстояло принять решение по вопросу о том, что же написать в заявлении о принесении протеста. То ли про­должать долбить стену с помощью пресловутого послесроч-ного индоссамента, опустив все предложения добровольно­го «помощника» как откровенную ерунду, то ли прекратить умничать, и сделать, «как знающие люди советуют». При­нимать же решение предстояло быстро — акты о взыскании с «Газэнергобанка» вступили в законную силу и грозили в любой момент обернуться исполнением. Приняли «соломо­ново решение» — написать и то, и другое. Кашу маслом не испортишь, а уж позицию на суде лишним аргументом — тем более.

Исполнение судебных актов было почти немедленно (в на­чале декабря 1999 г.) было приостановлено[192]; через некоторое время принесены и протесты. Оставалось терпеливо ждать назначенного для рассмотрения майского дня 2000 г. Дожда­лись. Дело вызвало живейший интерес и бурное обсуждение. По высказываемым репликам создавалось, однако, впечатле­ние, что судьи просто не были подготовлены к обсуждению остро-специальных, узких юридических вопросов, да еще и из такой экзотической области, как вексельное право. В итоге рассмотрение не закончилось ничем — его перенесли на другое заседание Президиума, на 5 декабря 2000 г.

Увы, нам не пришлось принять в нем участия. Как это ни горько признавать, но после отложения рассмотре­ния протестов на декабрь «Газэнергобанк» перестал верить в правильность занимаемой им позиции, а значит — утра­тил доверие и к юристам, которые ее выработали. Хоро­шо известная пословица о конях и переправе была забыта. Естественно, все происходило не в одночасье, а постепен­но. Некоторое время все было спокойно, а потом вдруг «Га зэнергобанк» сообщил, что обратился за консультацией к другому юристу и тот дал заключение...

«Другим юристом» оказался небезызвестный Ф. А. Гуд­ков — автор многочисленных и, в общем, неплохих публика­ций о векселях и складских свидетельствах. После ознаком­ления с его заключением, вставали дыбом волосы, ибо ниче­го более нелепого читать не приходилось. Общий смысл за­ключения сводился к следующему: да, послесрочный индос­самент— это все, конечно, хорошо, но не это главное. Глав­ное же состоит совсем в другом: обязательства по спор­ным векселям давным-давно прекратились. Почему? на ка­ком основании? Потому, — отвечал автор заключения, — что векселя с 30 января 1998 г. по 14 января 1999 г. находились у векселедателя, а «как следует из ст. 408 ГК, нахожде­ние долгового документа у должника удостоверяет, пока не доказано иное, прекращение обязательства»,

Со всей возможной эмоциональностью и страстью, ко­торые передать в печатном виде невозможно, калужанам долго объясняли, что здесь имеет место обыкновенное за­блуждение, непонимание смысла нормы ст. 408 ГК. Да, пока долговой документ находится у должника,, обязательство, удостоверенное этим документом, предполагается прекра­щенным. В период с 30 января 1998 по 14 января 1999 г. так оно и было. Но сейчас уже июнь 2000 г., сейчас спорные дол­говые документы уже не находятся у должника (и даже, строго говоря, не у кредитора), а лежат в материалах дела, будучи представленными туда кредитором. Когда ст. 408 ГК говорит о «нахождении долгового документа у должника», она имеет в виду нахождение в настоящем времени. По-другому ее смысл можно передать так: если долговой доку­мент находится у должника, то удостоверенное им обяза­тельство предполагается прекращенным, доколе не доказа­но иного. И это понятно, ибо предполагается, что ни один разумный кредитор никогда не расстался бы с документом о своем праве, тем более, никогда не отдал бы его должни­ку, — лицу, наименее всего заинтересованному в сохранении этого документа, если бы его интерес в обязательстве не был бы удовлетворен. Ф. А. Гудков же увидел в норме совершен но иной смысл; он прочитал ее так: если долговой документ находится или когда-либо находился у должника, то... ну и далее по тексту (см. начало настоящей статьи).

Калужане слушали и соглашались — да, глупо получа­ется. Стащил расписку, денек у себя подержал, а потом вер­нул — она, дескать, все равно уже ничего не удостоверяет, поскольку имело место «нахождение у должника». Глупее ничего не придумать. И... тем не менее просили: давай­те напишем дополнение к нашему заявлению о принесении протеста. В соответствии с Заключением г-на Гудкова. Ма­ло того, что мы и так обильно сдобрили наше заявление раз­ными разностями про отсутствие протеста и давность, так теперь еще и «приправим» все это откровенным бредом? Ни за что.

— Тогда мы сами направим это заключение в суд. Ну не помешает лишняя бумажка, а? Ну Вы же знаете, у нас всегда: чем больше бумаг — тем лучше. Ведь неизвестно, какой аргумент понравится судьям. Мы сами направим...

Признаюсь, в какой-то момент разубеждать надоело. И правда, — смалодушничал я, — кашу маслом не испортишь, а уж процесс бумажкой — и подавно. Тем более — такой бу­мажкой. Ладно, говорю, господа, Ваше дело. Если хотите — направляйте.

Как и следовало ожидать, через некоторое время после такого ответа обнаружилось взаимное непонимание в фи­нансовых вопросах, потом осложнилась организация наших взаимоотношений... «Газэнергобанк» не увидел в нас ни­кого, кроме профессионального конкурента г-ну Гудкову — этим соображением они и объяснили для себя наше негатив­ное отношение к заключению. Короче говоря, к 5 декабря 2000 г., когда проходило рассмотрение дела на Президиуме, я им уже не занимался.

Остальное читателям известно: с содержания постанов­ления Президиума от 5 декабря 2000 г. мы и начали нашу статью. Все юридические аргументы, представляющие, с на­шей точки зрения, если и не высший пилотаж, то, по крайней мере, достаточно высокий полет профессиональной юридиче ской мысли, померкли перед откровенно ошибочным, можно сказать — дилетантским толкованием п. 2 ст. 408 ГК.

Можно предположить, почему так произошло: Президи­ум просто не захотел «ковыряться» в специфических кате­гориях вексельного права с его довольно тонким инстру­ментарием, когда в его распоряжение было предоставлено относительно безобидное, да еще и «железное» по своим по­следствиям толкование нормы ГК[193]. Собственно, и толко­ванием-то это не назовешь; скорее речь идет о чисто фор­мальной подстановке одноименного понятия из жизни в за­конодательную формулу. Ведь сказано же в Кодексе: «на­хождение документа у должника»; «находился» вексель у должника? — да, находился. Значит, имело место то самое «нахождение», о котором говорит закон, и значит... ну и далее по тексту. То, что в последующем имело место воз­вращение векселя в руки кредитору — это, дескать, ерунда; презумпция прекращения обязательств, установленная п. 2 ст. 408, этим фактом не опровергается (ведь там же такого «не записано»). Интересно, а чем же тогда опровергается? Дело было даже не в том, что все наши рассуждения оказались бесполезными (хоти и это вызывало, как мини­мум, досаду). Более всего удручало то, что даже в Высшем Арбитражном суде может сработать откровенная «туфта» и, в то же время, остаться без понимания юриспруденция. Но самое главное (и эти опасения удалось высказать по телефону бывшим клиентам), постановление Президиума могло быть чрезвычайно легко проигнорировано нижесто­ящими судами. Для сравнения можно сказать: если бы ре­шение с такой мотивировкой принял в суд первой инстан­ции, то у него не было бы никаких шансов на то, чтобы усто­ять в апелляции и, тем более, в кассации. Это же класси­ческое «неправильное применение норм материального пра­ва»! И пусть Арбитражный суд г. Москвы не может отме­нить акта Президиума ВАС, но на такой акт Президиума он может просто закрыть глаза.

И вот — новое рассмотрение.

2 апреля 2001 г. судьи Арбитражного суда г. Москвы Г. В. Рожкова и Я. А. Кощеева, а 10 апреля — Т. В. Федори-нина поступают именно так, как мы и предполагали. Про п. 2 ст. 408 ГК не было сказано ни слова; только судья Рож­кова коротко написала, что, дескать, суд проверил обсто­ятельства «отзыва» векселей от векселедателя и никаких нарушений не нашел. Все иные доводы «Газэнергобанка» были отвергнуты «аргументацией» типа «суд не усмотрел (не нашел)», «ответчик не подтвердил» и «представляют­ся необоснованными». Через полтора месяца последовала апелляция — результат тот же: «суд первой инстанции пра­вомерно, на основании ст. 47, 48 Положения (о векселях. — В. Б.) взыскал... в пользу истца вексельную сумму..., про­центы и пени...». Про п. 2. ст. 408 ГК и «обстоятельства возврата векселей» — ни малейшего намека.

На горизонте снова замаячил Малый Харитоньевский пе­реулок. Как и в первый раз, ни на что особенно не надеясь, дабы отработать все возможные варианты борьбы, обрати­лись в кассацию. Но случилось неожиданное: 5 июля 2001 г. Федеральный арбитражный суд Московского округа поставил в деле «жирную» точку. Вернее, три точки.

Первую— «по Гудкову»: векселя находились у «Моснац-банка» в тот момент, когда он был признан банкротом, а конкурсный управляющий не имел права их возвращать; следовательно, «возврат векселей конкурсным управляю­щим... не основан на законе». А вторую и третью — «по нам». Признав послесрочный характер индоссамента и «по­следствия обыкновенной цессии» (ст. 20 Положения о век­селях), суд отметил необоснованность вывода суда о том, что право истца основано на непрерывном ряде индосса­ментов (ст. 16 Положения). И затем, указав, что в момент приобретения векселей истцу было известно о банкротстве векселедателя, суд нашел, что истец действовал сознатель­но в ущерб должнику (ст. 17 Положения).

Итак, в исках «Арт-Плюс ГМБХ» было отказано. Опроте­стовывать это постановление истец не стал — видимо, не захо тел поднимать лишнего шума вокруг векселей «Моснацбан-ка» (которыми, по слухам, он забил целую комнату). Дело об индоссаменте и недобросовестности, самопроизвольно «пре­образовавшееся» в дело о возвращении долгового документа, почти вернулось в свое «естественное» состояние.

Остается только согласиться с мнением, высказанным од­нажды известным Санкт-Петербургским юристом К. К. Ле­бедевым: «Правосудие в арбитражном суде торжествует. Но только в конечном счете».

Хотя бы в конечном.

Спасибо и на этом.

[1] В этом смысле самым свободомыслящим и процивилистически настро­енным ученым должен быть назван... пролетарский красный профес­сор Петр Иванович Стучка. Не Д. И. Мейер, и не Г. Ф. Шершеневич, и даже не И. А. Покровский, а именно Стучка. Почему? А потому, что именно он записал в свой курс гражданского права фразу, которую пока никто не рискнул повторить: правом в собственном, истинном смысле этого слова, может считаться только гражданское право. Нормы всех остальных отраслей права — пусть не обижаются их представители — на­правлены, строго говоря, только на то, чтобы включить или вернуть своих участников в лоно гражданско-правовых отношений.

[2] Кто-то из русских цивилистов — кажется, В. Д. Катков, — однажды мет­ко, хотя и несколько двусмысленно, сравнил юридический взгляд на ве­щи со взглядом обкурившегося наркомана. Подобно тому, как последне­му все представляется в совершенно ином, чем это есть на самом деле, свете, точно также и специалисту, вкусившему от юриспруденции, обы­денные жизненные ситуации будут представляться совершенно иначе, чем лицу, не прибегающему к этому источнику наслаждений. Разумеет­ся, мы всячески старались не уподобиться этому самому обкурившемуся наркоману; надеемся, что нам это все-таки удалось.

 

[3] Работа Р. Иеринга «Юриспруденция обыденной жизни: Собрание мел­ких юридических вопросов, вытекающих из событий обыденной жизни» (Перевод с 4-го нем. изд.-я Н. Дерюжинскиого. М., 1881, 77 с.) представ­ляет собой именно сборник вопросов, без какого бы то ни было рассужде­ния по ним. Схожую направленность с нашими очерками имеют статьи Г. Ф. Шершеневича по вопросу о юридической природе игральных карт в «Казанском телеграфе» (1896, 31 октября, 5 и 8 ноября).

[4] Эти трудности замечательно преодолены в «юридическом детективе» К. К. Лебедева «Четыре инстанции» (СПБ., 1998): тем, кто не застал этой книги в продаже, горячо рекомендуем ее разыскать и прочесть.

 

[5] Приводя это изречение в статье «Занимательная цивилистика» (Зако­нодательство. 2003. № 6. С. 6) мы указали, что оно заимствовано из рабо­ты Р. Иеринга «Юридическая техника». Сверившись, однако, с оригина­лом этой публикации, мы ее там не обнаружили; не удалось разыскать ее нам и в других работах ученого. Между тем, то, что это высказывание у него имеется — совершенно точно. Возможно, читатели помогут нам вспомнить, где же мы его все-таки встречали.

 

[6] Часть этой статьи (пункты 1.1.-1.4, 2.1-2.6) опубликована в журнале «Законодательство» (2003. № 6. С. 6-14; № 7. С. 8-15). За основу пунктов 2.7-2.9 взят материал, опубликованный под названием «Черный бизнес „зеленых почтальонов"» в газете «ЭЖ-Юрист» (2002. № 42. С. 8-9).

[7] Часть I: Федеральный закон от 30 ноября 1994 г. № 51-ФЗ; с последую­щими изменениями и дополнениями // СЗ РФ. 1994. № 32. Ст. 3301; 1996. №> 9. Ст. 773; № 34. Ст. 4026; 1999. № 28. Ст. 3471; 2001. № 17. Ст. 1644; № 21. Ст. 2063; 2002. № 12. Ст. 1093; № 48. Ст. 4737, 4746; 2003. № 2. Ст. 167; № 52. Ч. I. Ст. 5034; 2004. № 27. Ст. 2711; № 31. Ст. 3233; 2005. № 1. Ч. I. Ст. 18, 39, 43; № 27. Ст. 2722; № 30. Ч. II. Ст. 3120; часть II: Федеральный закон от 26 января 1996 г. № 14-ФЗ; с последующими из­менениями и дополнениями // СЗ РФ. 1996. № 5. Ст. 410; № 34. Ст. 4025; 1997. № 43. Ст. 4903; 1999. № 51. Ст. 6288; 2000. № 48. Ст. 4737; 2003. № 2. Ст. 160; № 13. Ст. 1179; № 46. Ч. I. Ст. 4434; № 52. Ч. I. Ст. 5034; 2005. X» 1. Ч. I. Ст. 15, 45; № 13. Ст. 1080; № 19. Ст. 11752; X* 30. Ч. I. Ст. 3100; часть III: Федеральный закон от 26 ноября 2001 г. № 146-ФЗ /./ СЗ РФ. 2001. № 49. Ст. 4552. 2004. № 49. Ст. 4855. Далее- «ГК».

[8] То есть кроме сделок с личной заинтересованностью и сделок, влекущих безвозмездное уменьшение имущества подопечного.

[9] Оценочное понятие, содержание которого подлежит выявлению в каж­дом конкретном случае.

[10] Не требующие ни нотариального удостоверения ни государственной ре­гистрации и не представляющих собой получения денежных средств от третьего лица без согласия законного представителя.

[11] Денежными средствами.

 

[12] Разумеется, дорогие подарки дарятся детьми друг другу с согласия законных представителей; однако, не подлежит сомнению, что догово­ры дарения дети заключают в этих случаях самостоятельно (своими действиями).

 

[13] Документ не опубликован и обязательного применения, следовательно, не имеет.

[14] См.: Федеральный закон от 29 декабря 1995 г. К» 223-ФЗ // СЗ РФ. 1996. К» 1. Ст. 16; 1997. № 46. Ст. 5243; 1998. № 26. Ст. 3014; 2000. № 2. Ст. 153; 2004. № 35. Ст. 3607; 2005. № 1. Ч. I. Ст. 11. Далее- «СК».

 

[15] Разумеется, у каждого из супругов есть и имущество, принадлежащее лично ему (см. ст. 36 СК). С ним не возникает проблем в плане распо­ряжения, однако, весьма интересны последствия его приобретения (см. далее).

[16] См. нашу статью о праве общей собственности в «Законодательстве» (2002. № 11).

 

[17] Такие сделки встречаются чрезвычайно редко.

[18] Это одна из немногих норм ГК РСФСР 1964 г., сохранивших силу до сего времени.

 

[19] Об интересах какого «автора» и в отношении какого «произведения» может идти речь? Неужели П. Астахов всерьез считает В. В. Путина «автором» собственного внешнего облика? Если бы речь шла, например, об актере, создавшем некий сценический образ, наверное, можно было бы говорить о нарушении его исключительного права исполнителя. Так, например, созданный актерами Вицыным, Моргуновым и Никули­ным сценический образ шайки Труса, Бывалого и Балбеса, был исполь­зован в мультипликационном фильме «Бременские музыканты», а также в рекламном ролике пива «Белый медведь». Но в случае с В. В. Путиным ни о чем подобном, конечно, и речи быть не может.

 

[20] В этом свете вызывают некоторое недоумение действия профессо­ра В. И. Громова, изготовившего робота Электроника с использованием внешнего облика мальчика Сергея Сыроежкина (см. повесть Е. С. Вел-тистова «Электроник — мальчик из чемодана»; см. также худ. фильм «Приключении Электроника») не только без согласия самого Сергея и его родителей (Сергей был несовершеннолетним), но даже и без их уве­домления об этом. Конечно, профессор не использовал Электроника в коммерческих целях, но, тем не менее, нарваться на иск об убытках все равно рисковал; что было бы, к примеру, если бы в каком-нибудь ущербе, причиненном Электроником, обвинили бы Сергея Сыроежкина?

 

[21] Внимательное изучение Закона позволяет установить, что борьбу с терроризмом осуществляет Российская Федерация в целом в лице федеральных органов исполнительной власти. Субъекты РФ несут лишь скромную обязанность содействия органам, осуществляющим борьбу с терроризмом (ст. 9). Не странно ли получается: с террориз­мом борется РФ, а если борьба окажется неуспешной и теракт все-таки произойдет — все претензии... к ее субъекту. Почему? С той же сте­пенью основательности можно было бы обязать к возмещению террори­стического вреда, например, граждан, которые проживают поблизости от места совершения теракта.

 

[22] Поэтому вопросы, типа «как можно оценить человеческие страда­ния?», «жизнь человека нельзя оценить на деньги» и т.п., столь часто задаваемые сегодня россиянами, в действительности оказываются бес­содержательными. Сумма компенсации морального вреда —это не цена страданий, боли и утраты («вот тебе три раза „собака" по три рубля за каждого и „щенок" на рубль!»); это такая денежная сумма, поступле­ние которой в собственность потерпевшего позволит ему забыть о сво­их страданиях или, по крайней мере, снизит их степень. С этой точки зрения вполне закономерно, что суммы предъявленных исков были до­вольно высоки — забыть о потери ребенка или родителя, мягко говоря, непросто, какие бы суммы для этого ни получать.

 

[23] Не потому ли власти так старательно скрывают наименование газа, примененного при штурме? Не отсюда ли «свидетельства о смерти» за­ложников, в которых причиной смерти указан «террористический акт»? Как будто заложники были больны «террористическим актом»!

 

[24] Сомнение может возбуждать только одно обстоятельство: в нормах о компенсации морального вреда нет указания о том, что при его причи­нении неправомерными действиями должностных лиц государственных органов ответственность несет соответствующее публичное образование (нормы, подобной ст. 1069 ГК). Однако, применение к отношениям по компенсации морального вреда правил ст. 1070, которые представляют собой частный случай правил ст. 1069, позволяет, на наш взгляд, гово­рить о том, что и ст. 1069 в целом также распространяется на отношения, связанные с компенсацией морального вреда.

 

[25] Хотя суд может и освободить от такого возмещения лицо, причинившее пред, учитывая обстоятельства, в которых ему пришлось действовать. Но это уже совсем иное основание для освобождения от ответственности.

 

[26] Которое вовсе не может находиться под юрисдикцией какого-либо го­сударства — см. ст. 2 Договора о принципах деятельности государств по исследованию и использованию космического пространства, включая лу­ну и другие небесные тела, подписанного в Москве, Вашингтоне и Лон­доне 27 января 1967 г. (Ведомости Верховного Совета СССР. 1967. № 44. Ст. 588).

 

[27] В данном случае отсутствующий — Юрий Маленченко — был гражда­нином России — государства, законы которого не разрешают браки меж­ду отсутствующими.

 

[28] За вычетом, естественно, того весьма незначительного времени, кото­рое требуется для прохождения радиосигналами, распространяющимися со скоростью света, 400-километрового расстояния от орбиты до поверх­ности земли.

 

[29] Как ни странно, гораздо больше сомнений вызывал бы подобный «брак посредством телемоста», заключенный с лицом, отсутствующим в месте заключения брака, и находящимся при этом на Земле (в том же шта­те, или в другом государстве — безразлично). Здесь безусловно имеется возможность замены молодожена его «двойником», а значит — и риск на­рушения начала добровольности заключения брака. Такой брак должен рассматриваться как брак между отсутствующими и совершаться через представителя. Однако, законодательство государства — места заключе ния брака может предусмотреть применение определенных средств ле­гализации (удостоверения) самоличности волеизъявления отсутствую­щего; так, например, можно предусмотреть, что такое волеизъявление должно делаться с использованием определенных каналов связи, участи­ем определенных должностных лиц (например, нотариусов или судей) и использованием ими ключевых слов, своеобразных радио- и телеподпи­сей — средств авторизации.

 

[30] Кроме того, условием заключения брака по российскому Семейному кодексу (п. 1 ст. 11) является предварительная подача молодоженами совместного письменного заявления о вступлении в брак. И если от пра­вила о совместном характере заявления в случае с космической сва­дьбой можно было бы отступить (подобно тому, как это делается, на­пример, при заключении браков с осужденными, отбывающими наказа­ние в местах лишения свободы), то считать волеизъявление, переданное с использованием средств радио- и телевизионной связи за письменное, конечно же, никак невозможно. Видимо, и здесь следовало бы восполь­зоваться правилом о подписании заявления рукоприкладчиком в при­сутствии нотариуса, непосредственно воспринимавшего волеизъявление о вступлении в брак.

 

[31] О наличии таких обстоятельств ничего не сообщалось, из чего можно предположить, что их все-таки, не было.

[32] Ценность вещей положительного содержания выражается в наличии лиц, заинтересованных в получении возможности господства над веща­ми; отрицательного — в наличии лиц, заинтересованных в переложении бремени содержания вещей на других субъектов.

 

[33] СЗ РФ. 1996. № 3. Ст. 146; 1997. № 26. Ст. 2952; 1998. № 30. Ст. 3613; 2000. № 33. Ст. 3348; 2001. № 23. Ст. 2282; 2002. № 30. Ст. 3033; № 50. Ст. 4931; 2003. № 2. Ст. 160, 167; № 27. Ч. I. Ст. 2700; 2004. № 35. Ст. 3607; 2005. № 17. Ст. 1482. Далее— «Закон о погребении».

 

[34] Как полнородные, так и неполнородные (единокровные и единоутроб­ные).

[35] Видимо, и внучки тоже.

 

[36] Не ясно, с чьей стороны — отца, или матери. Видимо, правильнее было бы говорить во множественном числе: «дедушки и бабушки» (ср. п. 1 ст. 1143 ГК).

 

[37] Конечно, затруднительность эта может иметь место во всех случаях установления права общей собственности, в том числе и при минималь­ном числе сособственников; так, например, один из детей может быть за осуществление кремации, другой — против; один из родителей наста­ивать на церковных похоронах, другой — на светских и т. д.

 

[38] Ведомости Съезда народных депутатов РФ и Верховного Совета РФ. 1993. № 2. Ст. 62; СЗ РФ. 2000. № 26. Ст. 2738. Далее- «Закон о транс­плантации».

 

[39] К числу близких относятся, по всей видимости, родственники, прямо перечисленные в цитированной выше норме Закона о погребении, хотя, с-трого говоря, прямого указания об этом там нет.

 

[40] Ведомости Съезда народных депутатов РФ и Верховного Совета РФ 1993. № 33. Ст. 1318; СЗ РФ. 1998. № 10. Ст. 1143; 1999. № 51. Ст. 6289 2000. № 49. Ст. 4790.

[41] Так, в настоящее время действует 5-летний запрет на клонирован» человека, на ввоз в Россию и вывоз из России клонированных эмбрионот человека (см. ст. 1 и 3 Федерального закона от 20 мая 2002 г. № 54-Ф5 «О временном запрете на клонирование человека» // СЗ РФ. 2002. № 21 Ст. 1917). Не исключено, что с отменой такого запрета и адекватным раз витием технологии клонирования, потребует законодательного решенш вопрос о круге лиц, имеющих право давать согласие на клонирование использованием клеток умершего человека.

 

[42] В ней предметом пользования становится, как правило, не само тело, а участок земли, на котором находится могила или склеп, в котором тело захоронено; право на этот участок приобретается в общегражданском порядке, а осуществляется с сохранением целевого назначения участка. Несомненно существование права членов семьи и близких родственников определять режим доступа любых посторонних лиц как к самому телу, например, на гражданской панихиде или публичном прощании, так и к участку, на котором находится захоронение.

 

[43] Обыкновенно в литературе подобные обязанности описываются как обязанности воздерживаться от действий по нарушению того или иного абсолютного права. Мы, тем не менее, полагаем, что в данном случае правильнее говорить именно об обязанности претерпевания (pati), а не бездействия (поп facere), ибо совершить такие действия, которые при­вели бы к нарушению завещания, другие лица просто не в состоянии; им остается только молча взирать на последствия (возможно, для них весьма неблагоприятные) исполнения завещания.

 

[44] Не обязаны претерпевать исполнение завещания третьи лица, име­ющие право на обязательную долю в наследстве — несовершеннолетние или нетрудоспособные дети наследодателя, его нетрудоспособные супруг и родители, а также наследники скользящей очереди. Они наследуют независимо от содержания завещания не менее половины доли, кото­рая причиталась бы каждому из них при наследовании по закону (п. 1 ст. 1149) и, следовательно, своим правом существенно ограничивают так называемую свободу завещания и наследственные права наследников по завещанию.

 

[45] Сходным является и такое условие существования личности, как воз­можность рассчитывать на достойное отношение к своей памяти по­сле смерти. Она заключается в возможности гражданина рассчитывать на охрану своих личных прав, возникших вследствие его общественно-полезной деятельности, после своей смерти, назначить для этого опреде­ленных лиц и требовать, чтобы после его смерти другие лица воздержи­вались от посягательства на эти права. Данное право специально зако­нодательством не выделяется, однако, оно выводимо из норм п. 1 ст. 150 и п. 1 ст. 152 ГК, допускающих осуществление и защиту личных прав гражданина, в частности — на условия формирования чести и достоин­ства (памяти о гражданине) — после его смерти. Данная возможность существует всегда и для ее реализации не требуется оставлять какого-либо положительно выраженного посмертного волеизъявления.

 

[46] Как указывалось выше, обязанность достойного отношения к посмерт­ной памяти гражданина вытекает непосредственно из закона и существу­ет независимо от его волеизъявления на этот счет.

 

[47] А может быть, и обязанности такой не рождается — это зависит от то­го, признаем ли мы, или нет существование обязательств с чисто неиму­щественным содержанием (см. об этом ниже).

 

[48] Естественно, в случае «отпирательства» девушки — я, дескать, ни о чем не просила, и вообще «ничего мне от тебя не надо» — возникнет вопрос о доказательствах дачи-принятия такого поручения.

 

[49] Хотя, этот момент является спорным; случись подобный иск, суд, ско­рее всего, напишет что-нибудь вроде того, что явка на свиданье — дело сугубо добровольное и не может быть предметом обязательства.

 

[50] То есть все перечисленные стадии заключения договора имеет смысл различать только тогда, когда идет речь о договоре между отсутствую­щими лицами.

 

[51] Путем довольно объемных и сложных логических умозаключений из действующего законодательства и подзаконных нормативных актов можно сделать вывод о том, что с продажей билета на транспортное средство пригородного сообщения перевозчик принимает на себя обязан­ности (1) подать транспортное средство, следующее ближайшим рейсом ко времени приобретения билета и (2) не изменять расписания движения в течение всего срока действия билета. Возможно, мы наберемся терпе­ния изложить рассуждения по этому вопросу в отдельной статье.

 

[52] От подобных эксцесс

⇐ Предыдущая11121314151617181920

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: