 |
Глава 5. Религия. 5.1.1 Прошлая и будущая жизнь. Идея Кармы
|
|
|
|
Глава 5. Религия
В книге «Ветка сакуры» В. Овчинников выносит в название одной из глав следующий вопрос: «Религия или эстетика? ». И это не случайно, поскольку для японской культуры эти понятия неразделимы. Но их не нужно противопоставлять – они взаимосвязаны и взаимообусловлены. И культуры эпохи Хэйан это касается особенно, ведь она прошла под знаком культа красоты. В предыдущих главах мы во многом уже ответили на вопрос об обусловленности японской эстетики религией, но так как последняя во многом явилась основой всего мировоззрения хэйанцев и культуры Японии в целом, следует рассмотреть религиозные течения в Японии во времена Хэйана, их влияние на культуру вообще и отражение их в литературе и «Записках у изголовья» в частности. Подробное описание положения религии на тот момент в Японии мы находим у В. Н. Горегляда в книге «Дневники и эссе в японской литературе X-XIII вв. ».
Религиозно-философские представления японцев в X-XIII вв. базировались на буддийской религии, синтоистской традиции, а также на конфуцианской и даосской философии.
5. 1 Буддизм[33]
В X в. в Японии существовало несколько буддийских сект (направлений буддизма), придерживавшихся разных взглядов на практику религиозной жизни и конечную цель адептов. Однако всем этим направлениям присущи некоторые общие концепции, объединяющихся под общим понятием буддийского вероучения[34].
Все буддийские школы рассматривают вселенную как безначальную во времени и безграничную в пространстве. Элементы этой сущности, т. е. человек и все, что его окружает, включая неживую природу, состоят из особым образом организованных частиц – дхарм. Конкретное проявление сущего зависит от способа, каким эти дхармы организованы. И сами дхармы, и образованные ими конкретные формы, и вселенная в целом находятся в непрерывном движении. Действительность меняется ежемгновенно, но элементы, ее образующие, вечны и безначальны. На этой же идее построена общебуддийская концепция перерождений. Человек, согласно этой концепции, как и все сущее, не появляется из ничего и не уходит после смерти в ничто. Его рождение знаменует новый способ сочетания безначальных дхарм, а смерть – их готовность организоваться иным способом.
|
|
|
Таким образом, человеческая жизнь есть лишь краткий миг, крохотное звено в безначальной цепи рождений и смертей.
В сознании верующих среди общебуддийских концепций больше всего распространилась идея кармы и эфемерности[35] (мимолетности) всего сущего. Изменчивость мира не связывается с идеей поступательного развития: элементы мира изменяются только в зависимости от их кармы.
«Человеческая сущность стоит посередине между Буддой, Высшим Просветленны, и наиболее низким существо преисподней и, следовательно, имеет возможность продвинуться далее по пути к степени будды или опуститься до животного или самого нижнего чистилища или преисподней... В человеческой жизни даже одна простая мысль или один поступок могут возбудить характер или тенденцию, предназначенную привести нас к одной из разнообразных сфер бытия»[36]. Возмездие за дурные или воздаяние за благие поступки, согласно тэндайскому учению, может наступить даже в настоящей жизни.
Это последнее положение стало существенной частью миропонимания придворной аристократии того времени и нашло отражение в художественной литературе.
5. 1. 1 Прошлая и будущая жизнь. Идея Кармы
Органичность взгляда на жизнь как результат его кармы в отдельных случаях сказывалась и на отношении японцев раннего средневековья к животным. В «Записках у изголовья» описан случай, когда собака по кличке Окинамаро напугала любимую кошку государя. Разгневанный император повелел собаку высечь и отправить на собачий остров. Не зная о том, что ее сослали, собака сбежала с острова и снова появилась возле дворца. Тогда двое придворных за нарушение высочайшего повеления забили собаку насмерть. Вечером возле дворца появилась какая-то распухшая, неприглядного вида жалкая собака, которая не отзывалась на кличку и не подходила к людям.
|
|
|
«Настали сумерки, – пишет Сэй Сёнагон, – собаку пробовали накормить, но она ничего не ела, и мы окончательно решили, что это какой-то приблудный пес.
На другое утро я поднесла императрице гребень для прически и воду для омовения рук. Государыня велела мне держать перед ней зеркало.
Прислуживая государыне, я вдруг увидела, что под лестницей лежит собака.
- Увы! Вчера так жестоко избили Окинамаро. Он, наверное, издох. В каком образе возродится он теперь? Грустно думать, - вздохнула я.
При этих словах пес задрожал мелкой дрожью, слезы у него так и потекли-побежали.
Значит, это все-таки был Окинамаро! » [9].
Нужно заметить, что описание в целом не содержит никаких наблюдений или рассуждений буддийского характера. Реакция писательница на жалкий вид незнакомой собаки описывается как непроизвольная, естественная. Таким образом, в определенной ситуации мысль о новом рождении в ином облике не только человека, но и животного не требовала, как рассуждает Горегляд, специального религиозного настроя, и вызывалась часто эмоциональной реакцией, была следствием единственно возможного представления о мире.
Из этого же представления вытекает вообще отношение к зверям птицам и другим «имеющим чувства» существам, свойственное вообще буддийскому сознанию средневековых японцев. Если для европейского писателя птичка – это в первую очередь существо вольное, часто даже предмет зависти, то для японского писателя – это существо, заслуживающее жалости и сострадания.
Корни такого отношения ко всем живым существам лежат в буддийском представлении о них как о низших по сравнению с человеком, как о «родившихся без рук» не по какой другой причине, кроме как вследствие кармы, определившейся в их прошлых жизнях.
|
|
|
В Японии X-XIII вв. сама идея Кармы и цепи рождений настолько глубоко владела сознанием людей (она к тому же великолепно согласовалась с анимагическими верованиями), что оказала определяющее влияние на представления о природе и месте человека в природе.
В литературе это, прежде всего, отразилось на том, что герой произведения никогда не вступает в борьбу с природой, не стремится владычествовать над ней. Литературный идеал – растворение личности в окружающей природе, полное слияние его с нею, деперсонализация лирического героя.
|
|
|
