Метод обратного торможения. Амнезия психотравматического события

МЕТОД ОБРАТНОГО ТОРМОЖЕНИЯ

Метод обратного (взаимного) торможения был описан в 1980 году, успешно применяется для уменьшения восприимчивости по отношению к фобическим и другим малоадаптивным реакциям пациентов на психическую травму. Этот метод подробно описан в литературе по бихевиоральной терапии и на мой взгляд излишне громоздок для практического применения.

Суть этого метода решается техникой НЛП под названием “Интеграция якорей”. Технически это самая простая техника и в то же время достаточно эффективная. “Ставится” на якорь любая реакция, связанная с психической травмой. Затем просто интегрируется с ресурсным якорем. Все это повторяется столько сколько необходимо. Эту технику хорошо проводить в неявной для пациента форме, используя в качестве якорей интонацию (повышение или понижение тона голоса); некоторые слова, например, “так” и “вот” с последующей интеграцией “так вот”; жесты руками, например. негативный якорь — жест ладони правой руки терапевта, а ресурсный якорь жест ладони левой руки, и последующая интеграция — ладони соединяются вместе.

Эту же технику необходимо проводить при завершении любой работы с травматическими воспоминаниями и реакциями.

АМНЕЗИЯ ПСИХОТРАВМАТИЧЕСКОГО СОБЫТИЯ

Достаточно часто у пациента наблюдается частичная или полная (гораздо реже) амнезия психотравматического события. Этот феномен — естественная защита организма от перегрузки негативной информацией, а также симптом диссоциации участка нейронной сети. Надо ли вскрывать амнезированный эпизод? В случаях, если у человека после психической травмы, которую он совершенно не помнит, полное благополучие в психологическом, соматическом и социальных аспектах, то вскрывать данную амнезию смысла нет. Другое дело, что необходимо постоянно помнить о травме и наблюдать этого человека не менее 5 лет. Существует мнение, что травматический эпизод может оставаться амнезированным в течении всей оставшейся жизни человека и никак не проявиться. Но повторная психотравма способна вскрыть амнезированный участок памяти и в таких случаях посттравматическое стрессовое расстройство протекает гораздо тяжелее и злокачественее.

“Распаковка” амнезии легче всего производится при помощи гипнотического подхода.

Интересна работа американского врача Чика, он с 1957 года изучал память у больных после хирургического наркоза. “Воспоминания о глубоко подавленной информации следуют некоторой естественной последовательности. Первое указание, что вспоминается нечто осмысленное, поступает из очень глубокой зоны центральной нервной системы, в виде реакции на сенсорный стимул, связанный с физиологической стацией. Это отражается в потении, в учащении дыхания и сердцебиения, еще до э, как появляется некоторый идеомоторный сигнал, свидетельствующий о познании стресса. И в последнюю очередь сообщение получается на более сознательном горизонте мышления, способном перевести чувство в словесный язык. Эта триада имеет важнейшее значение, если надо убедиться в достоверности конечной вербализации” (Cheek, 1974). Там же, он пишет: “Когда субъекта побуждают повторно вспоминать событие на идеомоторном уровне сознания, прежде чем пытаются получить его словесный рассказ, из этого вытекает два преимущества. Первое связано с тем видимым фактом, что каждое повторение на уровне, глубже словесного сознания накапливает все больше информации, по мере того как убывает переживание стресса. По-видимому, повторение повышает горизонт переживания после происшествия, когда вновь оживает в более высоких зонах мышления, развившихся в более поздние и, и тем самым воспринимается в более отдаленной перспективе. Таким образом, реальное событие может быть представлено силе разума и пересмотрено им”.

Когда Чик просит пациента возобновить воспоминание о травматическом переживании или сновидении, он ориентирует вначале на идеомоторный сигналитет с использованием сознательно-подсознательной двойной связки: “Не пытайтесь ощутить это сознательно... Сначала вы должны узнать эти чувства подсознательно, а уж потом: жить их сознательно” (Cheek, 1976).

Вспоминается случай из собственной практики. Мужчина, 36 лет, работает инженером, бывший военнослужащий. Женат, двое детей. В 1995 году по контракту участвовал в боевых действиях в Чечне, по возвращению из зоны боевых действий, появился сильный страх, вплоть до панической реакции, яркие навязчивые эхомнезии, вечером и ночью. В содержании эхомнезий напрочь отсутствовали чеченские события, в которых участвовал и о которых он рассказывал достаточно спокойно. А постоянно один и тот же эпизод из другого пласта памяти. В 70-е годы пациент служил в каких-то специальных войсках и в составе своей части был направлен с заданием в угли Вьетнама. В живых осталось всего несколько человек, в том числе и он. Во время боевых действий, пациент попал в плен к противнику и подвергался пыткой крокодилом, т. е. будучи привязанным за кисти рук над ямой с огромным крокодилом, находился в абсолютно беспомощном положении. И веревку постепенно удлиняли так, что он медленно приближался к голодному зверю. Именно этот образ вызывал в пациенте чувство паники.

Со слов жены, пациент никогда не рассказывал об этом эпизоде и не проявлял никакого страха перед крокодилами, неоднократно с детьми ходил в зоопарк, в том числе и в террариум и все было нормально. А на приеме само слово “крокодил” вызывало выраженную вегетативную реакцию страха. На протяжении многих лет, психотравматический эпизод был амнезирован и никак себя не проявлял, и “вскрылся” под воздействием новой боевой психотравмы.

А вот с частичной амнезией психотравмирующего эпизода необходимо работать по полной программе и “вскрывать” все детали, особенно если наблюдаются какие-нибудь соматические проявления, особенно в виде каких-либо “непонятных” симптомов. Практически всегда такой пациент попадает в заботливые руки соматической медицины, где его обследуют как только можно и если накопают на какой-нибудь диагноз, то потом долго и безуспешно лечат, постепенно доводя до инвалидности, а если не находят никаких особых “причин”, то направляют к психиатру с диагнозом “ипохондрия”. Иллюстрирую вышесказанное примером из собственной практики. Девушка, 19 лет, студентка одного из ВУЗов города.

На консультацию ее привела мама. Жалобы на нарушение сна, тревогу, страх оставаться одной и ходить по улицам. Девушка только что выписана из хирургического стационара, где ей была проведена диагностическая лапароскопия, без особых результатов, кроме постоперационной “Спаечной болезни”. В анамнезе, около 2-х месяцев назад, на улице девушка подверглась нападению группы пьяных подростков. Нападение было неожиданным для пациентки, каких-либо серьезных повреждении она не получила, подростки нанесли ей несколько ударов, поиздевались, попугали и отпустили с миром. Через 2 недели у пациентки появились все вышеперечисленные симптомы и сильные боли в животе в вечернее время. Во время первого сеанса, пациентке была проведена стандартная процедура дестабилизации психотравматического эпизода методом визуально-кинестетической диссоциации. На повторном сеансе, пациентка отметила значительное улучшение, практически восстановился сон, ночных кошмаров не было, несколько раз самостоятельно ходила в магазин. Но вечером перед сном отметила приступы удушья, которые и раньше были, просто на первом сеансе забыли рассказать психотерапевту об этом симптоме. Было применена реконструкция травмирующего события на основе все той же визуально-кинестетической диссоциации, и пациентка вспомнила, что нападение на нее было сзади, кто-то из нападавших сзади схватил ее за шарф и немного придушил. Снова была проведена процедура дестабилизации, но на этот раз в основном момента, связанного с удушением. На третьем сеансе, состояние удовлетворительное, стала посещать занятия в институте, приступы удушья более не повторялись. Сохранились только тупые боли в животе. Еще раз была проведена реконструкция эпизода нападения и девушка вспомнила, что когда ее начали душить шарфом, другой нападавший ударил в живот. И эта деталь была проработана тем же способом. Катамнез через 3 месяца: проявления посттравматического стрессового расстройства полностью отсутствуют, но имеется в наличии “Постоперационная спаечная болезнь”. Данный пример показывает безграмотность врачей в плане основ психосоматической медицины, что поделать в институтах так учат. Тезис “Все болезни от нервов”, так и остается голым тезисом. В районной поликлинике, где я консультирую, мне так и не удалось пробить эту стену непонимания со стороны врачей и руководства, каждый специалист занимается только своими симптомами и не более. А кто будет смотреть на больного в целом и разбираться в следствиях и причинах?

Так что, если пациент с посттравматическим стрессовым расстройством имеет частичную амнезию травматического эпизода надо быть очень внимательным, и максимально щадя человека, реконструировать все происшествие в процессе дестабилизации. Иногда пациент сознательно не говорит о наиболее болезненных моментах травматического эпизода, во-первых, из желания избежать боли при воспоминании о каких-то деталях, во-вторых, иногда из чувства стеснения перед терапевтом за то, что в какой-то момент травматического события пациент повел себя, с его точки, зрения плохо, не героически, некрасиво. Неотработанные детали психической травмы могут, впоследствии, явиться причиной возвращения симптоматики и становятся: новой для различных самоуничижающих убеждений последующей стадии ПТСР.

Существуют еще две группы людей, кроме психотерапевтов, которые активно занимаются оживлением психической травмы у пациентов с ПТСР. Это “любители” и профессионалы”.

“Любители” — это многочисленная когорта любящих родственников и заботливых лакомых.

Движет ими обычное человеческое любопытство, а также убеждение, что, чем подробнее они будут знать о происшествии, тем лучше смогут помочь. Встречаются эстолько въедливые, что их умению задавать вопросы, могут позавидовать многие психотерапевты. А на естественный негативизм пациента с ПТСР вспоминать детали психотравмирующего эпизода, реагируют обидой и усиливают давление. “Неужели ты своей любимой мамочке не хочешь рассказать подробнее, что тогда происходило? Нет, значит, ты мамочку не любишь, ты плохая”. Часто такая стратегия поведения родственников значительно ухудшает течение посттравматического стрессового расстройства. С этим обязательно необходимо работать терапевту. С другой стороны, если в семье теплые эмоциональные отношения, реакция родственников становится мощным ресурсом. Именно той социальной поддержкой, так необходимой человеку с ПТСР.

Другая группа людей, активно оживляющих психическую травму, “профессионалы”. Это представители различных правоохранительных органов и члены различных комиссий. Им по роду своей деятельности приходится разбираться и восстанавливать подробную картину произошедших событий. Задавая вопросы последовательно и детально, повторяя это много раз, представитель правоохранительных органов вполне может вскрыть амнезированный участок памяти и вызвать таким образом мощное проявление ПТСР. К счастью для пациентов такое случается крайне редко. Обычно различные повторные допросы и разбирательства значительно утяжеляют течение клиники посттравматического стрессового расстройства, если отсутствуют реальные результате в поимке преступников. См. “Месть”.

Тем более, что достаточно часто разбирательства начинаются через значительный промежуток времени и длятся достаточно долго. Отсутствует какая-либо юридическая база, учитывающая последствия терапии на репрезентацию пациентом психотравмирующей ситуации. Ведь в процессе дестабилизации травмирующего эпизода многие детали искажаются и “стираются” (особенно если используется метод ДПДГ), о не может не оказывать влияния на показания потерпевшего. Участие в судебном процессе вполне может вновь “оживить” клинику посттравматического стрессового расстройства и может потребовать дополнительного курса терапии.