 |
МАМЫ НЕ СТАЛО..
|
|
|
|
ПРОЛОГ
Всё татарское во мне - от дауэни (бабушки), и мамы... от папы у меня татарский род. Великая и прекрасная Мунира Булатова - двоюродная сестра деда по отцу. И художница Марьям Бикбулатова - двоюродная сестра деда, говорят, дальний родственник Муниры Булатовой, а значит и мой - скрипач, альтист, руководитель оркестра Рустем Абязов (он сам и говорил! ), то, что у нас одна родовая деревня - совершенно точно... я сейчас дораскажу быстро про всё, со стороны отца, чтобы потом перейти и рассказать о моей маме...
Вообще, моя татарскость вылепилась из рода отца, и рода матери... и ещё из образа дэуэни, который был именно образом, ибо мы мало говорили, но я много вбирал, наблюдая за ней! А вот татарскость, которая от матери - она такая деятельная, такая моя работа вместе с мамочкой моей, только вот в связи с её кончиной вспомнил всё это так ярко. Вообще не считал нужным раньше писать о своей семье, да и сейчас, но тут вот... и решил написать. (* видимо, про маму будет в следующем посту, ибо нынешний - про род - разросся; пусть нынешний - будет прологом тому, следующему, про маму).
Род мой по отцу - типично крестьянский. Два брата, Закир и Салават, не от хорошего, видно, житья поехали на заработки в Архангельск. Попали, видимо, на лесозаготовки. Прямых доказательств нет, но я видел фотку крестьян, работавших на лесозаготовках в Архангельске как раз в 1917-1918 годах, и подпись, что они - уроженцы Янгильдино, как и мои деды.
Оба умерли они. И семья Закира (жена и пятеро детей) осталась без средств к существованию, постепенно его семья вернулась в родную деревню Янгильдино (Кармыш), в современной Чувашии, недалеко от границы с Татарстаном. Историю детей Закира узнать сейчас легче, ибо одна из его дочерей - та самая Мунира Закировна Булатова, оперная дива татарской сцены.
|
|
|
Эта ветвь и выросла в крепких советских интеллигентов, перейдя из своего крестьянства в когорту деятелей культуры и искусства. Из них - доцент Дания Булатова, художница Марьям Бикбулатова, в музее работала внучка Муниры Закировны Алиса, на военного музыканта учился трагически погибший брат певицы Шамиль Бикбулатов, краеведом стал племянник Ренат Бикбулатов...
Моего отца тоже зовут Шамиль, а его старшего брата - Ренат. Но они - потомки не Закира, а Салавата, второго брата, также сгинувшего в Архангельске в революционные бури. Средств к существованию у детей Салавата также не было. Чтобы похоронить отца - мулле отдали последнюю шубу. Говорят: какая-то лисья шуба была. Но старшему сыну Салавата - Шайхулле - было уже 15, и он мог работать, так и остались в Архангельске (а за спиной у него ещё несколько братьев и сестер)!
Они с Мунирой - двоюродные и очень дружили, перед каждой поездкой в море - он отправлял ей свои фотографии. Моряком был на судах. И отец мой потом моряком был, и его старший брат, и сын старшего брата.
Мы с Мунирой-апой виделись всего один раз, если не считать последнего, когда она прошмыгнула мимо нас в соседнюю комнату, когда я пришёл в гости к её внучке, моей четвероюродной сестрёнке Алисе... А в тот первый, серьёзный раз, она всё всплёскивала руками, где, де, мы раньше были, и почему не сказали! Да если бы она знала, что сын Шайхулла (то есть мой отец) живёт в Казани!.. И она показывала нам те фотографии, которые ей дарил перед походом в море мой дед. У нас дома хранились такие же...
Дед - был депутатом в Архангельске, дед - был чемпионом города по конькобежному спорту, дед - был фокусником, дед - сам чинил всё, от часов до телевизоров и транзисторов, Ну то есть - умел всё то, что не умел и никогда не буду уметь я. Больше всего я не умел бросать спортивный снаряд " гранату" на физкультуре. Мы бы взорвались, это точно...
|
|
|
Дед умер до моего рождения. Бабушка со стороны отца (" Архангиль-эби", как бы странно это не звучало) не считала нужным поддерживать отношения с роднёй мужа (Мунирой Закировной Булатовой). Восстановил их потом уже я сам, став взрослым.
* * *
Род со стороны матери был другой. Хотя и жили эти мои предки тоже в деревне (Бактачи и Кулле Кими, родина Сибгата Хакима), но не простыми крестьянами. Прадед Хади на муллу учился. Не стал им только потому, что революция пришла. Его дядя Бари - был урядником в Оренбурге, казаки его убили. Мой прапрадед Бихат ездил туда за вещами брата, привёз настенные французские часы 19 века, так они у нас и хранятся.
Семьи сестёр прадеда Хади, так и не ставшего муллой - раскулачили, и отправили в сторону Иркутска, потом моя дэуэни смогла вытащить их в Узбекистан, где сама обустроилась.
А уже сын прадеда Хади, так и не ставшего муллой (то есть брат моей дэуэни) женился последним браком на дочери муллы. Кстати, обе его жены - так уж получилось - были дочерьми имамов. На момент свадьбы Габдулхая и Хабири тестя (муллу соседней деревни и друга моего прадеда) давно расстреляли, но помешать нашему абый жениться на своей невесте (дочери " врага народа" ) - в селе не посмели, Габдулхай Хадиевич был ветеран войны, увешанный многими орденами, среди них - орден Красной звезды и медаль за отвагу, и известный на всю округу учитель.
То есть вот как: прадеда по материнской линии готовили на муллу, читай: учителя; двоюродный дед - учитель. Дэуэни - всю жизнь читала Коран (у неё он - издания 1911 года, Санкт-Петербург; вела дневники пиша старой арабской вязью, в конце жизни была известной в городе абыстай, и умерла летом 1991, за полгода до окончательного развала СССР). Мама моя стала-таки учителем после всех кульбитов биографии. И сейчас, я - препод.
Вот такой мой род. С папиной стороны - крестьяне-пролетарии, выросшие в советскую интеллигенцию и деятелей культуры, вырывавшие себе жизнь у голода, холода, безденежья.
Дед - начинал крючником (грузчиком в порту), потом - моряк, потом инженер и депутат... Папа - тоже сперва моряк, уже не знал татарский язык: татарскую школу, существовавшую в сильной архангельской диаспоре (её моя " архангель-аби" заканчивала) ко времени детства отца (в 1950-е) уже закрыли приказами из Москвы, так и остался отец безъязыкой кукушкой.
|
|
|
А с маминой стороны мой род - это деревенская старо-татарская интеллигенция, муллы, урядники... и раскулаченные в семье есть, а в советские времена - учителя, банковские работники... прадеда моего " задела" 58 статья (по тем меркам ему " повезло", всего год сидел, дэуэни как-то умудрилась его вытащить, уж не знаю как, глухо рассказывал как пытали, но вон - друга-то его и свата, муллу - вообще расстреляли, так что повезло)...
Папа не мог поддерживать во мне " татарскость", в нём самом её мало, о славных представителях его фамилии я узнал став взрослым и не от него; а дэуэни с маминой стороны - ушла, когда мне было 11, я с ней общался не так чтобы много, но наблюдал и любовался, она была именно образом татарской женщины, живым образом татарского для меня, я писал раньше о ней.
А вот с мамой - мы шли в татарское как в такой путь, она была в какой-то период настоящим учителем, и я никогда не формулировал это столь чётко раньше, как понял это сейчас, когда её у меня не стало. И мне теперь нужно написать об этом. Дыра от её отсутствия - настолько больше, чем то, что я собираюсь написать, настолько невыразима... но то, что я напишу о ней, суть: её учительство - вполне можно выразить словами и поделиться этим с людьми. Вот и надо это сделать.
МАМА...
Когда маме стукнуло 50 - её уволили с завода. До пенсии оставалось 5 лет. Были те самые лихие 90-е. Мама не хотела сидеть на шее, да и двое детей... где найти работу? Но она нашла!
Она стала учительницей, татарского, ибо тогда - резко увеличили часы преподавания татарского, и учителей не хватало, и брали всех, кто хоть как-то мог подойти...
Мама закончила географак КГУ. Она подавала документы на филфак, но прямо на приёмке её уговорили на географа. А если бы это был филфак рубежа 1950-1960 - это же была бы совсем другая история, правда?
|
|
|
Географак оставил её на периферии культурного кипения Казани тех лет, она почти ничего не увидела, а после окончания вуза - пошла работать учительницей. Химии (на географа вакансии не было). В тюремную школу (единственное место, где нашла тогда работу). Там учили уголовников. Однажды они убили молодую учительницу, мамину коллегу, и она ушла...
А потом - она получала дополнительное образование, и ещё какие-то курсы (Ленинград, Свердловск), работала одно время в статуправлении, принимала участие в переписи населения, позже - появился завод. На 20 с лишним лет.
И вот - её взяли учительницей татарского в мою школу. Не колледж, а прежнюю, № 70. Шёл 1992 год. Только-только начали слегка возвращаться запретные прежде имена классиков ранней татарской литературы, например, серебряного века.
Но информации было мало. Учебники - только-только и по чуть-чуть. Мама готовилась так, как я - никогда к своим занятиям. Их ведь заставляли писать планы каждого урока, компьютера у нас не было. От руки, каждый день, на несколько классов, 6, 8, 9...
То есть человек, уволенный с завода, никогда прежде не бывший учителем татарского, бывший учителем химии и географии в тюремной школе в 23 года - приходит в первый раз в обычную школу в 50 лет! Представьте такое!
И потом - начались наши с ней экспедиции. В городе татарских книг мало. Мы объезжали все окрестные сёла и деревни и так собирали татарскую библиотеку, которой у нас прежде не было.
И в Арске найдём 2 и 3 том собрания сочинений Фатиха Амирхана, в Кулле-Кими - 4, где-то ещё - 1-й! Там, в старых магазинах деревенских - валялись отдельные тома разных собраний, издававшихся ещё в советские годы! Кто её заставлял это собирать?
В советское время мы выписывали в разные годы " Пионер", " Костёр", " Науку и жизнь", " Пионерскую правду", " Ялкын", " Юный натуралист", " Вечернюю Казань", а до этого - " Советскую Татарию", " Семью и школу", " Азат Хатын"...
а теперь, в эти самые " лихие 90-е", когда другие семьи перестали уже выписывать много изданий, мы начали выписывать всё татарское - " Мирас", " Сююмбика", " Магариф", " Мадани Жомга", " Казан Утлары"
Это были годы возвращения имён, и в нашей библиотеке начали появляться Габделджаппар Кандалый, Утыз-Имяни, Шаехзада Бабич, Гаяз Исхаки. Мы стали ходить на татарские культурные мероприятия, первый живой татарский писатель, которого я увидел - был темпераментный Гариф Ахунов на открытие музея Сайдашева.
|
|
|
Мы бегали, покупали книги, радовались, когда удавалось собрать очередное собрание: огромный трёхтомный татарский толковый словарь; семитомную историю татарской литературы - каждый том раритетного издания вылавливался отдельно по разным задрипанным книжным!
Разве это нужно было 6-классникам, 7-классникам? Это нужно было маме, бывшему советскому инженеру, выпускнице географака. Она хотела не ударить в грязь лицом, хотела всё узнать, прочесть. Мы за год собрали два шкафа татарских книг!
Моя первая научная работа была в колледже, мне было 15, я писал про Гаяза Исхаки. Тогда была издана фактически только одна его книга (" Зулейха" ), имя только начало возвращаться! Не было ни многотомника позднейшего, ни изданных его биографий.
На школьной конференции мне за доклад об Исхаки присудили 3 место, за то, что он был на русском! Но это ведь мы с мамой читали журнал " Мирас", я, с моим всегда кривым татарским, и мама, которая мне переводила непонятные места! Только в " Мирасе" публиковали часто материалы о новообретенном татарском классике!
И вот, русскоязычный фактически я, знакомился с татарским писателем через татарский журнал, который мне переводила мама! И написал доклад о нём. На русском! Когда и по-татарски о писателе книг ещё толком не вышло!
И это ещё вдобавок - было первое моё соприкосновение с историей журналистики: - я читал про группу " Тан" и газету " Тан йолдызы", возглавлявшуюся Исхаки. И это был первый татарский писатель, которого я узнал не по учебнику, а сам!
И вообще, этот книжный зуд был характерен для неё и раньше. В 1988, когда мы оказались в Узбекистане у родни - мы носились и скупали книги в тамошних магазинах, у нас-то они были раритеты! Мы не успокоились на этом, и попросили родню ещё посмотреть книги после нашего отъезда и прислать нам посылками! И мы получили позже из Узбекистана несколько посылок с книгами! Это всё мама, конечно!
Дэуэни была абыстай, а мама - была советский инженер, и её интерес к Исламу проснулся когда уже дэуэни умерла, И мама начала учиться в школе при мечети, а я - тоже стал учить арабские буквы татарского алфавита. И у меня, в те же годы интерес к Исламу. И я впервые держал уразу лет в 15, и думал, что " ауз ачу" (разговение) обязательно должно начинаться с изюма, и покупал шоколадки " альпенгольд" и выковыривал изюмины, и вместе с ней потом учил молитвы намаза, и работая в " Ялкыне" смешно читал эти первые неловкие намазы свои в пространстве между окном и стеной - типа " укромное место" (с 17 лет там работал).
Она не стала " бабушкой с платком", не обмоталась, просто каждый четверг садилась за большую молитву, до своей матери-абыстай ей было далеко, да и не стремилась... а мне даже до мамы далеко.
Постепенно мир её скукожился. За отцом надо было смотреть. Передвижения - стали ограничиваться магазином, базаром, сбербанком, аптекой, больницами, а я думал иногда, а если бы филфак, а не географак?
Она школу с золотой медалью закончила, у неё фактически два высших образования было, она кем угодно могла стать, и всё это у неё недовыразилось, всё ушло в заботу о поздних детях, включая мужа, позднего ребёнка.
Она уже очень мало читала в конце, а последняя книга, которую прочитала - о слухах, распространяемых во время блокады Ленинграда. Я купил, для курсов своих.
Любовь моя к книгам, дотошность и азарт в копании - от неё! Папа хотя тоже любил книги почитать, но у него там другое, напишу как-нибудь. И ощущение нации - от неё, конечно, и вот этот поход, наша с мамой великая книжная одиссея по малым деревням и сёлам (ведь иногда мешками книги татарские вывозили! В деревнях их по бросовым ценам отдавали, никто не брал! ), и первые открытия - памятником которым третье место за доклад об Исхаки на русском языке на татарской секции школьной конференции имени Лобачевского.
Никто об этом ничего не знал, о наших тогдашнем усилиях, нашем старании, да и я позабыл давно об этом. Только теперь вспомнил. Ведь заслуживает же это хоть чего-то? Я думаю, да.
...
Географак - нормально так-то, неча клепать на него. Географом, впрочем, мамочка тоже не стала, как и филологом. Вот учителем - стала! Моим стала точно!
ПАПА
Сегодня папе 75 лет. Пришлось аккурат на мамины поминки. Он так ждал своего дня рождения последние недели, это одна из немногих вещей, которые он помнил твёрдо, где-то с год назад ещё путался в возрасте, а потом - как-то запомнил намертво: 5 сентября - 75 лет!
Он повторял это часто. И даже в день похорон мамы: " Я - молодой! Мне будет 75! " И вон надо же - что случилось! Он держался за маму как только мог, и вот мамы не стало. И теперь он грустит, непонятно, смешно: " Луизинька знала, что купить, знала на какой автобус мне садиться... я с ней разговариваю"...
Дома всем не до папы, папа раздражает всех своими невозможными и неискоренимыми привычками. И маму раздражал, а у мамы ангельское было терпение и она папу берегла. А я всё понимал, конечно, я читал книгу Оливера Сакса про " Человека, который принял жену за шляпу", и всё понимал, но иногда - я тоже раздражался на него.
Так-то папа ещё ничего, он знает, кто он, знает, что он - папа, не сбегал пока из дома, хотя пару раз терялся. Сегодня всем не до папы. Поминки. Да ещё и вёл он себя как всегда не очень-то. И конечно, никто не поздравил его с днём рожденья. Только я.
Хотя мы недавно купили ему штаны. Но сегодня вечером он уже снова надел старые, которые не отстирываются. У него были штаны, которые он не носил десятилетиями, а когда их отдали в мечеть при переезде - чуть не плакал.
Знаменитая Нюта Федермессер недавно хорошо сказала: " У человека должно быть право жить свою жизнь до конца и остаться собой. Иначе происходит " расчеловечение"... " И у Олеши, кажется, было похожее, про умирающего человека, как всё началось с того, что у него стали пропадать вещи. Точнее - не просто у него, а из его жизни. Делались ненужными больше...
Мы отдали и часть папиной блестящей шахматной литературы, которую он собирал всю жизнь. Часть - купил один шахматный тренер для своих учеников. Это меня утешило. Папа раньше вырезал шахматные партии из газеты " Труд". В Восьмидесятые.
Папа - умел работать руками. Паял. Чинил. Делал родне всяческие курятники. И когда я в колледж поступил, там видели часто не маму мою, а папу. Что-то работал, делал, откликался на просьбы. Меня вот толком не научил работать. Всё сам. Сам. Сейчас - не даёт никому открывать дверь подъезда - сам! И в магазине все продукты - саам! Даже если много сумок - нипочём не отдаст.
Папа играл с нами в настольные игры, приучил нас к ним: шахматы, шашки, уголки, карточные игры (девятки двух видов, пузо (разновидность " пьяницы" ), игры пятью кубиками. Он сам сделал кубики. Высверливал дырочки дрелью. Кубики с работы принёс пустые. Не было интернетов, и мы дома играли. С папой, конечно.
У папы была прекрасная память. Он знал наизусть много стихов Есенина и поэмы Лермонтова. И песни разные. Читал, правда, ужасно интонируя, но часто при разных случаях. Правда-правда, целые поэмы наизусть! Сейчас папа не помнит название улицы, на которой мы живём, имён дальних родственников, даже имя своей матери - смутно.
В семье нам часто приходится его одергивать по разным поводам. Мы уже сами позабыли почти, каким он был раньше... Папа моряком был. Северный морской путь прошёл. Вокруг земного шарика несколько раз. Экватор пересекал. Даже был шуточный диплом-фотка, где их корабельный Нептун в честь пересечения папой Экватора нарекал его именем какого-то морского гада, кажется, химерой. Из Венеции папа Гондолу привёз. Игрушку. Я её любил очень. Уже писал об этом раньше. Гондола сгинула где-то в Архангельске. Фотка порвалась и её выкинули. Давно уже.
Папа давно говорит, что хочет умереть, и тогда его болячки пройдут. Он ничего не хочет из другого, или не говорит, только жалуется, что у него то болит, и сё болит, и обязательно показывает, и неважно, что мы не врачи, и ничем часто не можем помочь. Он показывает свои зубы. Свои вены. Свои ноги. Или ещё что-нибудь. И мы смотрим.
Ничего, вроде, не хочет, только день рождения, кажись, хотел. И вот надо же - такая оказия. С днём рождения, папочка мой, 75 лет - это хорошо, спи, спи, спокойной ночи, папа, спокойной ночи... Завтра в магазин пойдём.
|
|
|
