Глава 5. Новая концепция интеллектуального права 2 страница

Согласно законам системоанализа, два объекта могут соотноситься только в трёх конфигурациях:

-- Как равнорядовые, равноуровневые подсистемы некой системы

-- Как система и её собственная подсистема

-- Как система и её метасистема.

Выше было однозначно доказано, что государство -- подсистема Общества. Писать о подсистеме как о " форме" системы ошибочно не только системно-логически, -- это нелепо даже чисто лингвистически.

Не совсем оправдано утверждение автора цитаты " Государство противостоит антисоциальным, разрушительным силам". " Должно противостоять" -- это было бы логически верно. Ибо несколькими строчками ниже автор противоречит сам себе: " Вместе с тем иногда оно может играть и деструктивную роль -- возвышаться над обществом,... ослаблять и разрушать общественный организм".

Трудно согласиться с цитатой и в этой части: " государство... постепенно становится более современным и цивилизованным". Почему, собственно, постепенно? Разве это нужно Обществу -- терпеть, пока его собственное государство постепенно соизволит стать " более цивилизованным"? Что это за мистика такая? Почему бы Обществу просто не предписать государству (законодательно -- исходя из отработанного наукой Права) с завтрашнего дня стать настолько современным и цивилизованным, насколько это необходимо современному Обществу?

Ниже г-н Корельский пишет: " Существуют ли пределы самостоятельности государства по отношению к обществу? Такие пределы есть, но они тоже относительны, подвижны и оценочны". Вопрос -- кому это нужно? Государству? -- вероятно. Но разве интересы государства не ниже по приоритетности, чем интересы Общества? Без сомнения, ниже. Пределы " самостоятельности" государства на деле определены совершенно точно: это пределы самостоятельности подсистемы по отношению к своей надсистеме. Иначе говоря, критерии эффективности государства должны быть частными производными от критериев эффективности Общества, цели государства не смеют противоречить целям Общества, пресловутая " государственная безопасность" может приноситься в жертву безопасности Общества.

Поскольку государство -- слуга народа, вполне уместно применить к нему знаменитые законы роботехники Айзека Азимова. Вот эти законы:

Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием способствовать причинению ему
вреда;

Робот подчиняется всем командам человека, если они не противоречат первому закону;

Робот заботится о собственной безопасности, если это не противоречит первому и второму законам.

Смею заметить: " стиль А. Азимова" -- это именно то, чего так остро не хватает сегодняшним законам Российской Федерации -- начиная с Конституции РФ. (Впрочем, и законам многих других стран).

Следует, на наш взгляд, решительно высказаться и против распространённого сегодня толкования столь важных понятий как " гражданское общество" и " правовое государство". Во всех (доступных мне сегодня) источниках гражданское общество (в конечном итоге непоследовательных и, как правило, маловразумительных рассуждений) толкуется как некий " сухой остаток" -- за вычетом из Общества государства. Правовое государство толкуется как такое, которое соблюдает законы. (Что особенно " приятно", если вспомнить, что в рамках подобных концепций эти законы само государство и пишет исключительно по собственным понятиям).

Ещё раз обратимся к цитате из г-на Корельского: " Отмеченное касается прежде всего гражданского общества и правого государства. Гражданское общество как система социальных, социально-экономических, социально-политических объединений граждан (институтов, структур), действующих на началах самоуправления, и правовое государство, где государственная власть функционирует на правовых началах, в рамках закона, логически и сущностно связаны между собой".

Сначала несколько предварительных замечаний формального характера. Во-первых, несколько удивляет утверждение автора, что " объединения граждан" якобы функционируют не на правовых началах. Неважно, что автор цитаты " имел в виду" -- важно, что у него получилось. Мы ведь проводим не что-нибудь, а именно системно-логический анализ. Во-вторых, не так уж просто сразу понять, что именно " связаны между собой". Юристу необходимо заботиться о строгости и ясности фразы. И наконец, как понимать это " логически и сущностно". Противопоставление здесь вряд ли корректно: ведь если формальная логика действительно не учитывает содержание высказываний, то диалектическая логика как раз и озабочена более всего именно сущностью изучаемых ею объектов.

Обратим внимание ещё на одну цитату из [9]: " С относительной самостоятельностью сопряжено воздействие государства на общество. В этом воздействии ведущая роль, несомненно, принадлежит обществу, которое выступает социально экономической основой государства, определяющей его природу, могущество и возможности". В рамках предложенной нами концепции Общество вовсе не какая-то неопределённая " основа" государства -- поскольку является совершенно определённой метасистемой государства. Со всеми вытекающими из этого структурными и функциональными последствиями (см. выше).

Ещё цитата: " Воздействие общества на государство принято считать прямой связью, а воздействие государства на общество -- обратной". В этой короткой цитате две системно-логических ошибки. Прямая связь та, по которой от системы управления к управляемым элементам поступают управляющие сигналы (" команды" ), обеспечивающие гомеостазис управляемой системы или её переход из одних состояний в другие. По обратным связям от управляемых элементов поступают сведения (" доклады" ) подсистеме управления о результатах выполнения её ранее поступивших команд. По этим сведениям (" информации" ) подсистема управления корректирует свои последующие команды. При отсутствии отрицательных обратных связей -- противодействующих по определённым алгоритмам поступающим командам управления, -- вся управляемая система (метасистема по отношению к подсистеме управления) идёт вразнос -- вплоть до разрушения и полного прекращения функционирования.

Таким образом, в цитате показано полное непонимание сути прямых и обратных связей. Уж если говорить о воздействии общества на государство и о воздействии государства на общество, то в обоих случаях имеет место пара связей: прямая связь и обратная связь. Государство -- в рамках установленных для него Обществом полномочий -- осуществляет оперативное управление Обществом. В стратегическом плане -- через науку -- Общество управляет государством: устанавливает его оптимальную структуру, допустимые методы управления, круг обязанностей и соответствующих полномочий, запреты и ограничения; средства, выделенные на решение установленных задач.

Это и есть вторая ошибка автора цитаты. Ещё раз приходится убедиться в слабости системно-логических познаний сегодняшних российских юристов. (Возражения типа " Но это ведь всего лишь авторы учёбников" всерьёз принять нельзя. Ибо учебники должны как раз писаться лучшими из лучших -- исходя из принципа, что каждый учёный должен позаботиться о смене, то есть обязан трудиться и на педагогической ниве, а те, кто учит, должны это делать на собственных разработках, на накопленном " собственным горбом" научном опыте, а не тиражировать затёртые чужие банальности).

Сделаем ещё одно замечание о соотношении сфер компетенции государства и Общества.

М. Н. Марченко в [8] пишет: " Проблема соотношения права и закона существовала всегда, с древнейших времён, с тех пор, как появилось право. Рассматривалась эта проблема множество раз как в рамках зарубежного, так и отечественного права. Последние, весьма острые и в такой же мере бесплодные по своим результатам споры в нашей стране приходились на 60-е -- 80-е годы. Каждая из спорящих сторон приводила свои собственные, на её взгляд самые убедительные аргументы, стремилась склонить на свои позиции как можно большее число последователей, однако, в практическом плане всё оставалось без изменений.

Актуальность проблемы соотношения права и закона сохраняется и поныне. Более того, она не только сохраняется, но периодически, особенно в переходные, сопровождаемые усилением социальной напряжённости в обществе, периоды, значительно обостряется. Причина этого усиления внимания заключается в том, что эта, на первый взгляд сугубо " кабинетная", академическая проблема имеет не только и даже не столько теоретическое, сколько прикладное, практическое значение.

Разумеется, эта значимость обусловлена прежде всего характером и особенностями самой проблемы, суть которой кратко сводится к тому, что не все нормативные акты -- законы исходят (издаются или санкционируются) от государства и являются правовыми законами.

Существуют законы, соответствующие правовым критериям, которые следует, с точки зрения авторов -- сторонников данных суждений -- считать правовыми. Здесь право и закон совпадают. Но есть и такие законы, которые не отвечают правовым критериям, и, следовательно, с правом не совпадают.

Нетрудно заметить, что в данном случае, в разрешении проблемы соотношения права и закона, как и в случаях решения вопроса о соотношении государства и права, сталкиваются два различных взгляда и подхода. Один из них сориентирован на то, что государство является единственным и исключительным источником права, что всё то, о чём говорит государство через свои законы -- это и есть право.

Другой же взгляд или подход к разрешению проблемы соотношения государства и права, а вместе с тем -- права и закона основывается совершенно на других постулатах. А именно на том, что право как регулятор общественных отношений считается " по меньшей мере относительно независимым от государства и закона или даже предшествующим закону, например, в качестве надисторичного естественного права или в качестве права общественного, социально-исторически обусловленного, распадающегося в объективных общественных отношениях" (В. А. Четвернин. Демократическое конституционное государство: введение в теорию. М., 1933).

В данном случае, как нетрудно понять, мы имеем дело с совершенно иным правопониманием и с иным представлением о соотношении государства и права, а также -- права и закона. Государство и право признаются не только относительно самостоятельными друг по отношению к другу институтами, но и в равной мере производными от объективных отношений и условий, складывающихся в пределах гражданского общества.

Право при этом определяется не иначе, как форма выражения свободы в общественных отношениях, как мера этой свободы, форма бытия свободы, " формальная свобода". В развёрнутом виде оно представляется как " претендующий на всеобщность и общеобязательность социальный институт нормативного регулирования общественных отношений в целях разумного устройства человеческого общежития путём определения меры свободы, прав и обязанностей и представляющий собой воплощение в обычаях, традициях, прецедентах, решениях референдумов, канонических, корпоративных, государственных и международных нормах правового идеала, основанного на принципах добра, справедливости и гуманизма и сохранения окружающей среды" (С. А. Емельянов. Право: определение понятия. М., 1992).

Что же касается государства, то оно при таком правопонимании не только не рассматривается в качестве творца или источника права, но, наоборот, само представляется повсеместно связанным, или, по крайней мере, значительно ограниченным в своих действиях правом. Оно представляется в качестве института, который не столько устанавливает, сколько формулирует или выводит право, благодаря законотворческой деятельности, из объективно существующей экономической, социально-политической и иной действительности.

Государство представляется исключительным творцом и источником законов, но, отнюдь, не права. Оно монополизирует законотворческую, но вовсе не правотворческую деятельность, ибо законотворчество и правотворчество, а вместе с тем, закон как результат процесса законотворчества и право как продукт процесса правотворчества, согласно развиваемым при таком подходе воззрениям, отнюдь не всегда совпадают.

Каков же критерий " правовых законов"? Какие законы можно рассматривать как совпадающие с правом, а какие нельзя? Наконец, какие существуют объективные основания для отнесения одних законов к разряду правовых, а других -- к разряду неправовых? Что делает одни законы правовыми, а другие -- неправовыми?

Эти и другие им подобные вопросы издавна занимали внимание отечественных и зарубежных юристов и философов. Однако удовлетворительного ответа на них до сих пор не было найдено. Учёными-юристами и философами предлагались различные основания -- для разграничения права и закона, правовых законов и неправовых, но все они вызывали и вызывают лишь дальнейшие вопросы и дискуссии.

Ещё в конце 19 -- начале 20 веков в отечественной и зарубежной литературе в качестве такого критерия предлагалось, например, считать " общую волю", то есть волю всего общества, нации или народа. По логике подобных предложений следовало считать правовыми лишь такие законы или иные нормативные акты, которые адекватно отражают эту волю. Все остальные законодательные акты следовало причислить к разряду неправовых.

Подобная постановка вопроса, как и сам предложенный критерий разграничения правовых и неправовых законов в зависимости от содержания или, наоборот, отсутствия в них " общей воли" несомненно заслуживают полного одобрения и внимания. Но, вместе с тем, они вызывают и ряд других, ставящих порою под сомнение целесообразность, а, главное -- обоснованность и эффективность использования такого критерия. Среди них, в частности, такие вопросы, как: кто и каким образом может определить, содержится ли в том или ином законе " общая воля", или её там нет? Почему парламент как высший законодательный и представительный орган, призванный выражать волю и интересы всех слоёв общества, в одних случаях издаёт законы, отражающие " общую волю", а в других -- не отражающие её?

Возникают и иные, им подобные вопросы, на которые не всегда можно найти убедительные ответы. Один из них, очевидно, может заключаться в том, как писал французский государствовед и правовед (трудно не обратить внимание на по-своему знаменательный факт: если второй термин не вызывает никаких нареканий, то первый выглядит, как минимум, нелепо и искусственно-вычурно, АП) Леон Дюги, что " закон есть выражение не общей воли, которой не существует, и не воли государства, которой тоже нет, а воли нескольких голосующих человек. Во Франции закон есть воля 350 депутатов и 200 сенаторов, образующих обычное большинство в палате депутатов и в сенате. Вот факт. Вне этого имеются лишь фикции и пустые формулы. Мы не желаем их".

И дальше: " Если закон есть выражение индивидуальной воли депутатов и сенаторов, то он не может быть обязательным для других воль. Он может быть обязательным только как формулирование нормы права или как применение её лишь в этих пределах. В действительности все законы делятся на две большие категории: на законы, формирующие норму права, и на законы, принимающие меры к её исполнению. Я называю первые нормативными законами, а вторые -- конструктивными законами" (Л. Дюги. Общество, личность и государство. Спб., 1901).

Подобные рассуждения и государственно-правовые идеи Л. Дюги всегда вызывали живой интерес у его современников и у юристов последующих поколений. Однако они не дают ответ на вопрос о том, что есть правовой закон, а что не является таковым, каково соотношение права и закона.

Не дают удовлетворительного ответа на поставленный вопрос и другие, выдвигавшиеся в более поздний период, вплоть до настоящего времени, критерии и подходы. Пытаясь решить эту проблему и хотя бы в приближённом виде обозначить грань между правом и законом, авторы нередко обращаются, в частности, к различным моральным категориям -- справедливости, добру, гуманности, злуи др. Право при этом определяется не иначе, как " нормативно закреплённая справедливость".

В этих же целях -- решения проблемы соотношения права и закона -- иногда используется такая категория, как правовой идеал. В научной литературе он определяется как " порождение индивидуального, общественного, научного сознания о разумном устройстве общежития на принципах добра, справедливости, гуманизма и сохранения природной среды". Со ссылкой на известное высказывание римлян о том, что " справедливость и благо есть закон законов", делается вывод относительно того, что правовой идеал есть не что иное, как " закон законов". Следовательно, все другие законы, которые не содержат в себе правового идеала, сообразующегося с принципами добра, справедливости и иными им подобными принципами, не являются правовыми.

Стремление подвести моральную основу под законодательство в целом и отдельные законы несомненно является весьма благородным делом. Человечество может только мечтать о том, чтобы под каждым издаваемым в той или иной стране законом имелась солидная моральная база. К сожалению, это не всегда и не в каждой стране случается. Ярким подтверждением этому может служить законодательство фашистской Германии, фашистской Италии и ряда других тоталитарных государств.

Однако нельзя не заметить, что, стремясь подвести моральную базу под закон и таким образом отделить его, назвав правовым, от всех иных, неправовых законов, авторы невольно допускают смешение моральных категорий с правовыми. В отечественной юридической литературе правильно отмечалось в связи с попытками определения права как " нормативно закреплённой справедливости", что ссылки при этом на моральные категории справедливости, добра и зла важны при определении понятия и характеристики морали, но не самого права.

Таким образом, использование этих категорий при определении права, а тем самым -- и правового закона отнюдь не способствует решению проблемы соотношения права и закона. Более того, оно непроизвольно усложняет проблему, ведёт к смешению категорий права и морали.

Проблема остаётся не только не решённой, но и ещё более усугублённой. Очевидно, её удовлетворительное решение возможно лишь на принципиально новой методологической и мировоззренческой основе и является делом отдалённого будущего".

Безусловно, трудно не согласиться с последним абзацем этой длинной цитаты. (Цитата действительно длинна, зато в ней есть практически все взгляды, которые в разной степени заслуживают критики. По нашему убеждению, иные, более консервативные, взгляды сегодня уже просто нет никакого смысла вообще обсуждать конкретно -- достаточно заявить о принципиальном несогласии с ними).

Но, соглашаясь с оценкой наличия такой ситуации -- когда " проблема остаётся не только не решённой, но и ещё более усугублённой", -- я абсолютно не согласен с аргументацией, приведённой в этой цитате для обоснования каких-то возражений по поводу недостатков чёткого разделения системы права и системы законов. Прежде всего (видимо, по недостатку необходимого образования), автор цитаты не осознал, что для решения проблемы следует обратиться не к моральным, а к системным категориям.

Не вижу никакой возможности опровергнуть следующее умозаключение:

Либо приходится признать, что нет двух систем, а существует всего лишь одна -- " законы, за рамками которых нет никакого права", -- и тогда логически нелепо вообще говорить о каком-то соотношении права и закона.

Либо следует признать наличие двух систем -- права и закона. Причём эти системы, согласно законам логики, в принципе не могут полностью совпадать. Только во втором случае может рассматриваться вопрос о системной иерархической соподчинённости права и закона.

Исходя из соотношения Общества и государства как системы и её подсистемы, логически неизбежно признать закон (порождаемый государством) подсистемой правовой системы (порождаемой Обществом).

Признав все эти логически неопровергаемые умозаключения, мы получаем однозначный и чёткий критерий правозаконности закона: объективно правовым является единственный закон -- сформированный как следствие права. Все иные законы являются юридически ничтожными (то есть априори признаются неправовыми).

И не имеет никакого значения, чью пресловутую " волю" выражает закон. Просто он должен соответствовать системно-логически обоснованным требованиям науки. Хотя, конечно, воля Общества безусловно неизмеримо выше воли любого государства. Тот факт, что эту " волю общества" не так легко измерить, вовсе не повод для отвержения самой необходимости такого измерения. Иное дело, что подобные измерения ни в коем случае нельзя доверять властям предержащим -- эта задача по плечу только подлинной науке, -- ни административно, ни экономически не зависящей от исполнительной власти.

И пора, наконец, рассуждать более точными и чёткими категориями, чем это синкретичное " государство". Уж не говоря о том, что эту подсистему Общества нигде и никогда не следует смешивать со страной (или " нацией" ), а тем более с логически абсурдной " формой организации Общества", необходимо рассматривать конкретные ветви наёмного механизма управления Обществом: Концептуальную, судебную, законодательную, исполнительную. Необходимо помнить, что каждая из этих ветвей государства должна быть только представительной. Что законы пишутся прежде всего именно для этих ветвей. Что они (законы) не просто " сдерживают", " ограничивают" государство -- они (законы) предписывают государству, какие задачи и какими методами оно должно решать в интересах Общества.

Аргументация противников такого подхода выглядит слабой и нелогичной. Например, рассуждение о " подведении моральной базы под закон", что якобы приводит к смешению моральных категорий с правовыми. Что именно хотел сказать автор цитаты? Что закону может повредить его " моральность"? Неужто аморальный закон предпочтительнее? Что значит это нелепое, на мой взгляд, утверждение: " ссылки на моральные категории справедливости, добра и зла важны при определении понятия и характеристики морали, но не самого права"? Хорошенькое представление о праве у автора цитаты! (Не говоря уж о его не вполне корректной стилистике).

Заслуживают системно логического порицания и другие конструкции автора цитаты. " Почему парламент как высший законодательный и представительный орган, призванный выражать волю и интересы всех слоёв общества, в одних случаях издаёт законы, отражающие 'общую волю', а в других -- не отражающие её? ". По форме вопрос просто наивен. Ведь ответ на него может быть предельно прост: потому что в парламент прошёл капитал, потому, что действует пресловутая формула: " деньги -- власть -- деньги", потому, следовательно, что большинство в парламенте принадлежит представителям пяти процентов населения. И издаваемый этим парламентом закон отражает только шкурные интересы этих пяти процентов -- в ущерб всем другим. Но можно предположить, что даже этот парламент когда-нибудь выдаст закон, не противоречащий интересам большинства. Например, в преддверии нападения внешнего агрессора. Не говоря уж о том, что автор цитаты ещё раз допускает классификацию по разным основаниям: парламент -- как и все остальные ветви государства -- обязан быть только представительным. Поэтому писать " как высший законодательный и представительный орган" -- логически некорректно.

Не понятно, на каком основании автор цитаты делает столь удручающее заявление: " Человечество может только мечтать о том, чтобы под каждым издаваемым в той или иной стране законом имелась солидная моральная база". Выходит, он признаёт за государством (создающим в этой концепции законы) моральное право на любой произвол? Быть может, он (автор цитаты) хотел сказать совсем не это. Но тут уж ничего не попишешь: с логикой шутки плохи. Тщательнее надо быть, господа, как справедливо заметил Михаил Жванецкий.

Выше мы одобрили последний абзац рассматриваемой цитаты. Но не весь. Верно, что " удовлетворительное решение возможно лишь на принципиально новой методологической и мировоззренческой основе". Но почему же непременно это " является делом отдалённого будущего"?

Ибо мы как раз и предлагаем эту принципиально новую методологическую и мировоззренческую основу.

И нам представляется, что эта новая основа заслуживает поддержки научного сообщества.

Естественно, все недостатки общей теории, теории права и государства, сказываются и на теории интеллектуального права. Однако здесь есть и свои особенные положения, достойные самого решительного опровержения. Прежде всего, безапелляционное утверждение, что интеллектуальное право -- часть гражданского права. На наш взгляд, этакое заявление равнозначно, утверждению, что информациология -- часть информатики. (См. стр. 28-30). По значению для Общества, для развития технологии (вспомните " Сумму технологии" Станислава Лема), для уклада жизни и благоустройства жизнеобеспечения человека -- по всем этим направлениям интеллектуальное право на два порядка важнее гражданского права. Разве гражданскому праву приходится когда-либо возвышаться до обсуждения проблем околофилософского значения? Разве его, гражданского права, круг компетенции не ограничен производственно-торговыми и бытовыми отношениями граждан, разве государство здесь не предстаёт как непреодолимая потусторонняя инфернальная сила?

Интеллектуальное же право -- прежде всего отношения личности с государством. Не случайно же бывшее советское государство присваивало себе все права на интеллектуальную собственность, а сейчас речь идёт о возвращении этих прав создателю собственности. Неужто проблемы такого уровня могут решаться в рамках Гражданского кодекса? Да ему -- по его подходу к решению возникающих проблем -- просто не по плечу вопросы, встающие сегодня перед интеллектуальным правом.

Ввести интеллектуальное право в оборот как раздел Гражданского кодекса -- значит замотать, замазать эти самые проблемы. Интересно, кому этого хочется? И почему?

Почему, например, В. А. Дозорцев [25] без тени сомнения пишет: " Оптимальным местом для кодификации законодательства об исключительных правах является Гражданский кодекс, во всяком случае для стран с кодифицированным законодательством. Стало бы сразу очевидным, что исключительные права имеют гражданско-правовой характер и на эту сферу распространяются общие положения гражданского права -- о субъектах, договорах, ответственности и т. п. ".

Почему он считает, что что-то " стало бы сразу очевидным" просто в силу того, что его, это " что-то", включили во " что-то". Если кому-то подобное кажется логичным, я готов ему (в индивидуальном порядке), математически доказать обратное. (А в пределе -- и на татами).

Неужели В. А. Дозорцев не видит (или не хочет видеть) принципиальную разницу между любыми договорами торгово-промышленного оборота и договорами между автором и государством, между автором и заказчиком интеллектуального продукта? С одной стороны, на каждом шагу назойливо подчёркивают сомнительную разницу между " нематериальной" интеллектуальной собственностью и " вещественной" " нормальной собственностью", -- а с другой, в упор не видят полнейшее несовпадение принципов, на которых базируются договор подряда и авторский договор.

Почему создателя принципиально нового упорно сводят к уровню тиражировщика вещей, которые можно пощупать? Я настаиваю на принципиальной разнице между ними -- естественно, в пользу первого. Ибо его работа для Общества важнее на много порядков. (В случае гения -- просто на бесконечность). Как говорят, в конце концов, классики, у Фарадея было много начальников (" работодателей" на языке сегодняшнего ГК), да только кто их теперь помнит!

Нелогично у Дозорцева даже это: " во всяком случае для стран с кодифицированным законодательством". Следовательно, он сам признаёт, что далеко не всегда ГК -- " оптимальное место" для интеллектуального права. Но сам этого не замечает. Во-вторых, не станет же он утверждать, что Россия -- та страна, в которой существует кодифицированное законодательство. А если не станет (на что я лично очень рассчитываю), то к чему все эти рассуждения, приведённые в цитате?

Тем более, что практически тут же он сам выполняет " приличествующие приседания": " Наличие в специальных актах норм публичного права -- уголовного, административного, налогового и т. п. -- не может поставить под сомнение направленности всей системы на гражданские права, ради которых она существует". Эта цитата свидетельствует, что и сам Дозорцев не лишён кое-каких сомнений. Тем не менее, он уверяет окружающих в их " недостаточности". Однако откуда взялось утверждение о " направленности всей системы (надо думать, имеется в виду система интеллектуального права, что из текста не вполне очевидно, АП) на гражданские права. Да ещё и ради которых она якобы существует.

Каких либо обоснований столь необычных утверждений Дозорцев не приводит.

Мы приведём соображения, опровергающие такие взгляды.

Начнём с того, что наше Общество и раньше, и в особенности сегодня страдало отнюдь не от избытка духовности. При советской власти было нормой, когда дипломированный инженер получал вчетверо меньше рядового рабочего. Долгие годы следовали полуцензурному высказыванию Ленина об интеллигенции (в смысле её экскрементального характера и статуса). Но в те годы хотя бы крупные учёные, хоть и под замком, но не бедствовали.

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: