Глава 5. Новая концепция интеллектуального права 3 страница

А сегодня учёный получает чуть ли не на порядок меньше мелкого банковского клерка (которого в недалёком будущем неизбежно заменят компьютером). Не говоря уж о " предпринимателе" -- субъекте, расходующем невосполнимые природные ресурсы, причем не столько на благо обществу, сколько ради собственного кармана (таковы ГАЗПРОМ, РАОЕЭС, ЮКОС, ЛУКОЙЛ, сотни крупных и мелких " экспортёров" -- в основном, нефти). Какие " достижения" принёс такой подход Обществу -- ясно последнему школьнику.

Между тем торговать патентами (тем более -- самими идеями ) неизмеримо выгоднее, чем " материальными" товарами. (Даже не исключая оружие, наркотики и органы для трансплантации). Понятно, что идеи и патенты производят не предприниматели, не политики и не репродукторы вещественных благ. Их производит интеллигенция.

Однако её главная роль значительно важнее. Это роль отрицательной обратной связи для государства. Как было отмечено выше, при отсутствии таких связей любая система идёт вразнос.

Этого вполне достаточно, чтобы признать интеллектуальную деятельность наиважнейшей для Общества, а интеллектуальную собственность -- наиважнейшим видом собственности вообще.

Следовательно, более важная область права не должна рассматриваться как некий неопределённый придаток к существенно менее важному рукаву права.

Не только не следует рассматривать интеллектуальное право как часть гражданского -- следует создать основную ветвь интеллектуального права, стоящую в системной иерархии выше всех иных отраслей права, вплоть до конституционного. Ибо кто же помимо интеллигенции способен написать безупречную Конституцию -- " не чету" ныне действующей (где практически на каждом шагу -- лексическая, грамматическая или системно-логическая ошибка).

Необходимо немедленно принять Основной закон об интеллектуальной собственности. Он будет защищать самое ценное, самое важное для развития Общества -- идею. А её конкретные реализации останутся в юрисдикции привычных законов -- авторского, патентного и др. (которые, разумеется, необходимо радикально перестроить и провести их подчинительное согласование с основным законом).

Все эти положения далее будут детально рассмотрены и обоснованы в рамках системно-логического подхода.

На наш взгляд, привычная кодификация, предлагаемая Дозорцевым, при сегодняшнем состоянии отечественного интеллектуального права не может дать ни малейшего положительного эффекта. Пора пойти не привычным путём -- устраняя огрехи, слепливая из остатков отмершего некоего составного монстра, -- а логически безупречным путём дедукции -- от общего к частностям.

Недаром же и сам Дозорцев отмечает: " Но было бы неправильно задачи кодификации ограничивать юридико-техническими проблемами, они перекликаются с существом регулирования. Некоторые содержательные положения необходимо предрешить в кодификационном акте, с тем чтобы принципиальная направленность специальных актов, больше подверженных влиянию случайных факторов и лоббистскому воздействию, была предрешена". То есть автор цитаты понимает, как плох исходный материал. Но сойти с привычного пути -- это выше сил!

Право же, предлагаемое в этой цитате поведение очень напоминает поведение пользователя, вознамерившегося заменить свой старенький " Пентиум-ММХ" на современный " Пентиум-4", но при этом старающегося любыми ухищрениями сохранить свой привычный " ящик" -- корпус образца " Десктоп". Однако сколько бы он ни мучался, -- конец будет один: в старый корпус не влезет новая материнская плата, мощность старого блока питания окажется недостаточной, некуда будет установить новые накопители и кулеры (вентиляторы). Так что лучше было бы ему с самого начала всё начать принципиально по-новому. И от общего -- к частному: от процессора с корпусом -- ко всему остальному.

Не следует отечественной юриспруденции уподобляться этому неумелому пользователю.

Нам представляется необоснованной сегодняшняя тенденция именовать интеллектуальное право " исключительными правами". Все обычно фигурирующие в рассуждениях на эту тему " принципиальные различия" между " материальными" (правильнее -- вещественными, АП) и " идеальными" объектами выглядят при тщательном анализе надуманными (а подчас просто недобросовестными). Ведь, прежде всего, важно вовсе не то, легко ли защищать " идеальный" объект. И не то, как его защита " укладывается" в привычные нормы правозащиты вещественной собственности. Всё это -- дело тридесятое. Важно принципиально иное: что такое право? Это, безусловно, -- справедливость. Прежде всего -- к творцу. Затем -- к Обществу в целом. Затем -- к обороноспособности Общества. Затем -- к экономике Общества. И в последнюю очередь -- к государству (как наёмному механизму управления Обществом).

Исходя из этого бесспорного умозаключения, зададимся вопросом: кому это выгодно, что производитель вещественного предмета вправе настаивать, что его предмет -- буде он потребуется государству (всё же точнее -- Обществу, но " руками" государства) -- последнее может этот предмет у него приобрести. В рыночных условиях -- за договорную цену. Всякие иные (возможные, особенно у нас) " закидоны" государства -- априори противоправны. Всё это современным юристам представляется совершенно нормальным. И здесь у нас тоже нет никаких возражений.

Но почему же тогда такая же элементарная справедливость не соблюдается в отношении создателя интеллектуально-информационного объекта. Разве он (этот объект) не важнее для Общества любого вещественного объекта, из него вытекающего? Важнее, разумеется, -- информация сегодня важнее и дороже всего другого. Разве он -- создатель идеи -- не важнее для Общества, не выше по общественно-социальному статусу, чем любой плутократо-" олигархический" " магнат" -- репродуктор " материальных" благ, сумевший нажиться на использовании той самой идеи?

Почему государство не считает себя обязанным, если у него возникнет надобность в реализации этой новой идеи, нормальным рыночным путём купить её у создателя?

Было бы весьма справедливо при этом, чтобы госчиновники не смели " от лица государства" посягать на априорное " засекречивание" понравившейся им идеи: купите -- тогда у вас возникнет законное право распоряжаться этой идеей. В том числе, засекречивать её. К слову сказать, высокопрофессиональному специалисту-учёному значительно понятней, что представляет его идея для Общества -- в плане обороноспособности или технологической революции, -- чем безусловно менее знающим и хуже соображающим чиновникам. Творцу понятней, что секретить.

При этом наличие у чиновника, как это водится сегодня, всяческих степеней и званий ситуации абсолютно не меняет: никто в авиации не стал бы считаться с мнением, скажем, Жириновского, лишь потому, что Дума или Правительство назовут его не только " кандидатом в генералы", но и доктором технических наук. В естественных науках, в технике это рассуждение, уверен, не встретит никаких возражений. Но в общественных науках, похоже, далеко не так хорошо.

Скажем, почему мы, официально признав " коммунистический эксперимент" трагической ошибкой, признаём тем не менее действительными дипломы докторов юридических наук, выданные ещё Кирилловым-Угрюмовым -- явно по требованиям " марксистской" идеологии, предписывающей праву базироваться на " классовом сознании" и прочих изысках товарища Вышинского? Ни в какой демократической стране нет этого вопиющего безобразия -- монополизации государством системы аттестации учёных. Понятно, что это ведёт к одному: остепеняются исключительно те, кто лоялен к сегодняшнему государству; нелояльной науке развиваться не позволяют. Таким путём вместо науки Общество приобретает услужливую " доказательницу великих свершений" очередного " обожаемого правителя". Временщика, как известно по определению.

Не лучше ли Обществу приструнить своё " текущее" государство, объяснив ему популярно, что если уж рынок, то прежде всего -- именно в сфере конкуренции разных дипломов. Пусть жизнь, как водится при рынке, сама докажет, какой вуз выпускает лучших специалистов, какая академия " печёт" лучших докторов. Что, разве монополия АН СССР защищала общество от дипломированных дураков? Напомнить вам всяческих Лысенко - Цициных - Митиных? И разве в превозносимых нынешними демократами " Штатах" просматривается какой-то монопольный государственный ВАК? Разве там, в Штатах, диплом PhD Стэнфорда ниже диплома государственного университета штата Юта? Наоборот: любой наниматель всегда предпочтёт стэнфордского доктора.

Ну, откуда в нашем чиновнике эта поганая манера со всего мира собирать самые скверные обычаи и избегать самых эффективных и справедливых!? Нашему государству, видимо, не нужен самостоятельно мыслящий учёный -- оно желает иметь только послушного и дотошного разгребателя его, государства, законодательных экскрементов.

Вернёмся к создателю.

Многие авторы сводят всё к тому, что " идеальный" объект якобы по своей сути не может находиться во владении его создателя -- ибо он якобы априори " доступен всем". Во-первых, хотел бы я посмотреть на этот объект, если государство -- как это принято у нас сегодня -- наложит на него свою волосатую лапу. Затем: государство не покушается на вещественный продукт и на его производителя. Так почему же сегодняшние законы (да и правосознание -- тоже) отнимают аналогичную возможность у создателя? Тем более, что в нормальном Гражданском Обществе права личности изначальнее и выше прав государства.

При нормальной организации правозащиты такой порядок вовсе не будет ущемлять права и интересы Общества: просто кесарево будет отдано Кесарю (создателю), а богово -- Богу (сиречь Обществу) -- нормальным рыночным путём. Абсолютно так же, как принято сегодня поступать с репродуктором вещественных благ.

При этом автору интеллектуального продукта предоставляется серьёзный выбор: либо как и раньше не предпринимать ровным счётом ничего, уповая на защиту по нормам авторского права; либо прибегнуть к патентному праву; либо же по нормам Основного закона об интеллектуальной собственности защитить новую идею -- если она на деле имеется и того стоит. Но кто дал право сегодняшнему законодателю (как и сегодняшнему теоретику права) лишать автора этого права выбора?!

Короче говоря, точно так же, как наука не отличается от искусства ни объектом исследования, ни методом исследования, интеллектуальная собственность в чисто правовом плане ничем не отличается от вещественной собственности. Просто защита интеллектуальной собственности требует её формального определения -- как это делается, например, в рамках патентного права. Где, как уже отмечалось, охраняется вовсе не сам вещественный объект, а только его (субъективное! ) идеальное отображение -- формула изобретения. (Которая кстати -- на самом высоком уровне заявленного решения -- и будет в чистом виде представлять собой именно новую идею ).

Называя интеллектуальное право " исключительными правами" мы принижаем роль и значение для Общества интеллектуальной деятельности вообще и социальный статус творца в частности. Кроме того, следовало бы " отделить мух от варенья": законодательно установить критерии подлинного творчества, постаравшись также чётко вычленить из понятия " интеллектуальная деятельность" чисто репродукционный административный, менеджерский, " предпринимательский" и банковско-финансово-канцелярский труд.

Проанализируем, как в сегодняшней России решаются рассматриваемые проблемы.

Например, В. О. Калятин [25] пишет: " Российское законодательство прошло за несколько лет в развитии взглядов на исключительные права несколько этапов. Если в советское время теория интеллектуальной собственности была просто неприемлемой, то в начале 90-ых годов 'частная собственность' воспринималась во многом как наиболее универсальное и эффективное средство обеспечения прав. В результате и Закон СССР " О собственности в СССР от 6 марта 1990 г., и Закон РСФСР " О собственности в РСФСР" от 24 декабря 1990 г. прямо определили права на результаты интеллектуальной деятельности как 'интеллектуальную собственность'. Однако и разработчикам этих законов было очевидно своеобразие этого института. В результате законодательство сегодня стоит в основном на позиции исключительных прав, хотя в ряде случаев и употребляет выражение 'интеллектуальная собственность' (как, например, в ст. 44 Конституции РФ). Поскольку эта статья Конституции посвящена свободе творчества, такое положение нормы говорит о многом. Конституция подчёркивает определённую условность используемого понятия, своеобразие интеллектуальной собственности и невозможность отделить такой объект от культурной жизни общества. В то же время право возникает как результат творческой деятельности автора, т. е. не является милостью от общества, которую можно дать или не дать".

На мой взгляд, здесь г-н Калятин весьма произвольно толкует упомянутую им 44-ю статью Конституции РФ. Вот её полный текст: " Статья 44. 1. Каждому гарантируется свобода литературного, художественного, научного, технического и других видов творчества, преподавания. Интеллектуальная собственность охраняется законом. 2. Каждый имеет право на участие в культурной жизни и пользование учреждениями культуры, на доступ к культурным ценностям. 3. Каждый обязан заботиться о сохранении исторического и культурного наследия, беречь памятники истории и культуры".

Думаю, из текста Конституции даже при самом богатом воображении невозможно заключить, что она как-то " подчёркивает условность используемого понятия", -- ничего она не подчёркивает. Тем более, в тексте 44-ой статьи нет ни малейшего намёка на то, что якобы " невозможно отделить такой объект (надо полагать, интеллектуальную собственность, АП) от культурной жизни общества". Ничего подобного из Конституции извлечь невозможно. Следовательно, вся вышеприведённая цитата -- произвольные домыслы. Воистину странные методы доказательства демонстрирует нам В. О. Калятин!

Кроме того есть и принципиальные возражения автору цитаты. Он пишет: " В результате законодательство в настоящее время стоит на позиции исключительных прав". Поскольку мы ведём системно-аналитическое исследование проблемы интеллектуального права, позиция законодательства нас вообще волнует очень мало -- просто оно у нас сегодня весьма и весьма малоквалифицированное. Нас больше интересует позиция права. Но автор цитаты, похоже, вообще -- совершенно синкретично -- не разделяет понятия " право" и " законодательство".

Однако читаем далее: " Независимо от использования того или иного термина в законодательстве права на объекты интеллектуальной деятельности будут иметь определённые общие существенные черты.

1. Эти права по своей природе являются абсолютными: а) соответствующему праву соответствует обязанность всех третьих лиц воздерживаться от действий, не согласующихся с ним; б) обязанности пассивных субъектов имеют форму запрещения; в) нарушение права может последовать со стороны любого лица; г) иск для защиты может быть направлен против каждого лица, нарушающего право; д) право возникает независимо от воли пассивных субъектов. Такое право, как право абсолютное, должно иметь преимущество перед правом относительным. Я. А. Канторович пишет: " Цель юридической защиты клонится... к предоставлению известным лицам исключительных возможностей совершения известных действий, с запрещением всем прочим возможности подражания... эти права следовало бы назвать исключительными".

2. Исключительность этих прав -- другая сторона их абсолютности. Использование соответствующего объекта будет возможно либо самим правообладателем, либо с его прямого разрешения. Однако в отличие от такого абсолютного права, как право собственности (которое исторически возникло в результате развития права владения), здесь ведущую роль играет запретительный элемент. А. Пиленко отмечал по отношению к патентному праву, что позитивная возможность фабрикации есть не юридическое понятие, а экономическая функция правового института запрещения. Другой автор пишет: " Право положительное -- исключительное право на применение изобретения имеет ценность и приобретается именно для того, чтобы иметь возможность реализовать право отрицательное, не допустить применения третьими лицами этого изобретения". Для вещественных же объектов на первый план зачастую выходит возможность самостоятельного использования произведения.

3. Исключительные права имеют самостоятельную экономическую ценность. Конструкция таких прав должна предусматривать лёгкость вовлечения их в экономический оборот, в связи с чем необходимо обеспечить возможность обособить их от личности создателя соответствующего объекта (в отличие от неимущественных прав).

4. Однако во многих случаях исключительные права будут сохранять связь с личностью создателя соответствующего объекта. В таких случаях в связи с необходимостью защиты личного интереса автора придётся несколько ограничить и исключительные права. Даже страны, традиционно отрицавшие личные права автора (Великобритания и США), были вынуждены в последние 10 лет признать справедливость этого требования.

5. Конструкция исключительных прав должна отражать особенности объекта. Так, например, проводя различие, немецкий учёный Эйзенлер называл литературное произведение " оформленною идеею" в отличие от вещи -- " оформленной материи". В английском праве исключительные права обычно относятся к нематериальным вещам --" вещам в требовании".

6. Конструкция исключительных прав должна давать возможность построения достаточно сложных схем взаимодействия различных лиц. Очень часто объект интеллектуальной деятельности имеет достаточно сложное строение. В его состав могут включаться отдельные части иных объектов, права на которые могут принадлежать другим лицам. Наиболее отчётливо проявляется это в авторском праве. Обычным является, например, цитирование чужого произведения. Форма произведения может охватывать собой и некоторые части форм других произведений (как это происходит с переводом, когда новая форма, созданная переводчиком, не уничтожает, но поглощает форму, созданную автором оригинального произведения). Проявляется эта особенность и в отношении других объектов (изобретений, полезных моделей, промышленных образцов и др. ).

7. Исключительное право имеет территориальный и временной характер (охрана объекта в каждой стране носит самостоятельный характер по отношению к предоставляемой охране в других странах). Объект интеллектуального творчества, в отличие от материального объекта, не имеет жёсткой привязанности к определённому пространству. Одновременно может существовать несколько вариантов охраны одного произведения, что невозможно в отношении материального объекта. Возникает и возможность параллельного использования объекта в одно и то же время неограниченным кругом лиц. Прежде всего это заметно в отношении объектов, подлежащих регистрации (изобретений, товарных знаков и т. д. ), однако и в других случаях (например, в отношении произведений) охрана объекта в каждой стране будет самостоятельной.

8. Особенностью исключительных прав является охват не только строго определённого объекта, но и незначительно отличающихся от него вариаций. Права на нематериальный объект (произведение или изобретение) в отличие от прав на материальный объект охватывают и некоторые вариации объекта: литературное произведение будет оставаться самим собой, несмотря на пропуск некоторых фраз в тексте или замену ряда слов другими; законодательство о товарных знаках запрещает использование другими лицами обозначений, сходных до степени смешения и т. д.

9. Исключительное право всегда отражает изменение системы общественных ценностей. Объекты интеллектуальной деятельности человека имеют значительную общественную ценность, а их судьба небезразлична обществу. Практически на любое исключительное право накладывается целая система ограничений, которая довольно ясно показывает сложившуюся систему отношений между создателем объекта, обществом и правообладателем.

Таким образом, понятие " интеллектуальная собственность" является условным термином, обозначающим совокупность исключительных прав. Так же условно будет и любое определение таких прав, поскольку каждое законодательство по-своему устанавливает их состав и содержание. Исходя из существенных черт, перечисленных выше, права, входящие в эту совокупность, могут быть охарактеризованы как исключительные права в отношении нематериальных объектов (являющихся продуктами труда), имеющие экономическую ценность и способные свободно отчуждаться с учётом ограничений, установленных в интересах защиты личных прав создателей соответствующих объектов и публичных интересов общества. Данные права имеют территориальный и временной характер и допускают одновременную эксплуатации объекта охраны неограниченным кругом лиц".

Тщательный анализ этой цитаты убеждает в том, что её автор продолжает весьма свободно обращаться с нормами формальной логики. Вместо последовательных, вытекающих одно из другого умозаключений, он демонстрирует читателям набор произвольных перечислительных рассуждений, нередко внутренне противоречивых. Из рассуждений автора никоим образом не вытекает тот безапелляционный вывод, который завершает приведённый выше абзац из [25].

Опять-таки неважно, о чём думал автор, выбирая отобранные им слова и стилистические обороты, -- важно, что у него вышло в итоге.

Во-первых, он упорно толкует о законодательстве, совершенно не учитывая наличия двух соподчинённых систем: права и системы законов. Вторая, как мы показали выше, обязана быть следствием права -- и ни в коем случае не наоборот. Недопустимо строить рассуждения о праве, ссылаясь на чью-то практику, на какие-то конкретные законы. В подобных спорах могут считаться допустимыми аргументами только формально-логически безупречные системно-логические обоснования.

Лексико-логическая неряшливость автора цитаты видна уже в этаких словосочетаниях: " в законодательстве права на объекты интеллектуальной деятельности", " возможность фабрикации есть не юридическое понятие, а экономическая функция правового института запрещения". Понятно, что вообще некорректно некую " возможность" толковать как 'понятие'. Тем более сравнивать эту " возможность" с какой-то 'функцией'. И не слишком ли это вычурно -- " правовой институт запрещения". За мнимым блеском этих изысков порою полностью невозможно усмотреть некую последовательную нить рассуждений. И здесь же прямое нарушение элементарной логики: ведь если нечто есть " функция правового института" -- почему же это нечто " есть не юридическое понятие"?

Далее: " не допустить применения третьими лицами этого изобретения" -- почему автор уверен, что из подобного текста любому читателю будет ясно, кого автор имел в виду под " вторыми" лицами? Если он привык под этим всегда понимать государство, то из этого вовсе не вытекает, что каждый читатель согласен считать государство во всех правовых отношениях -- " вторым лицом" (см. выше).

Далее: " для вещественных же объектов на первый план зачастую выходит возможность самостоятельного использования произведения". О чём здесь, собственно, речь? То ли о том, что произведение есть вещественный объект, -- что само по себе весьма странно; то ли о том, что для вещественных объектов важна возможность их использования? Однако разве из чего-либо следует, что то же самое не важно и для невещественных объектов?

Пункт 3 цитаты из [25] с " ловкостью" профессионального фокусника -- как бы между делом, не утруждая себя никакими разъяснениями, -- подменяет одно понятие другим: " Конструкция таких прав должна предусматривать лёгкость их вовлечения в экономический оборот". То есть внезапно речь заходит не о самом интеллектуальном объекте, а о правах на него. О торговле не самим объектом, а некими " исключительными правами на него". Но с какой стати? Где доказательства, что в такой подмене есть для кого-то какой то особый смысл?. Автор цитаты не приводит никаких разумных обоснований такого шага.

В п7 Колпин сетует: " Объект интеллектуального творчества, в отличие от материального объекта, не имеет жёсткой привязанности к определённому пространству. Одновременно может существовать несколько вариантов охраны одного произведения, что невозможно в отношении материального объекта. Возникает и возможность параллельного использования объекта в одно и то же время неограниченным кругом лиц". А кто ему сказал, что сие невозможно с вещественными объектами? В построенном мной бассейне одновременно купается (" параллельно использует" ) сотня человек. А по построенной мною дороге параллельно едут миллионы. Всё это -- всего лишь показатель логической импотентности любителей " исключительных прав". И что мешает признать дорогу не только инженерным сооружением, но и отчуждённой землёй?

А разговоры о различиях " вещественных" и " невещественных" объектов так разговорами и остаются. По моему убеждению, любители подобных разговоров вообще путают физические различия объектов (можно пощупать -- нельзя пощупать) с их юридическими различиями. Которых на деле нет. И наличие которых адепты " исключительных прав" -- как показывает анализ их работ -- показать не в состоянии.

И почему г-ну Калятину не приходит в голову необходимость отчуждения имущественных прав от владельца вещественного объекта, а вот в случае создателя идеи (которая в сотни раз важнее для Общества, чем все вещественные объекты, из неё вытекающие) -- в этом случае почему-то сразу возникает идея обособить эти права от их создателя.

Трудно усмотреть какую-либо логику в рассуждении N 4: " Однако во многих случаях исключительные права будут сохранять связь с личностью создателя соответствующего объекта. В таких случаях в связи с необходимостью защиты личного интереса автора придётся несколько ограничить и исключительные права". Опять-таки -- о чём речь? Исключительные права -- это что: его, автора, права? Или тут Калятин имеет в виду права тех самых пресловутых " третьих лиц"? Во втором случае следует обвинить автора как минимум в нелогичности: где это сказано, что " исключительные права" -- это не права самого создателя? (Как справедливо говорят в народе, о таких вещах предупреждать надо! ). Если же авторские права -- это всё-таки права автора, то как путём их ограничения можно добиться " защиты личного интереса автора"?!

Не вызывает особого восторга и пятый пункт. Что значит " Конструкция исключительных прав должна отражать особенности объекта"? А что, автор может предложить нам случаи, когда " конструкция не должна отражать"? Из требований логики вытекает однозначный ответ: подобного быть не может в принципе. Так для чего автор цитаты это написал?

Далее. И " оформленная идея", и " оформленная 'материя'" -- одинаково материальные объекты. Пора перестать путать материю с веществом. От этой путаницы происходит множество несуразностей и непониманий. С другой стороны, нельзя не отметить, утверждение Эйзенлера, что литературное произведение -- это есть оформленная идея. Но г-н Калятин почему-то не делает из этого конечного вывода -- необходимого вывода, -- что защищать следует вовсе не " форму литературного произведения", а именно его идею.

И наконец, удивляет конец пятого пункта: причём здесь английское право. Разговор идет о принципиальных, основополагающих понятиях теории интеллектуального права -- так какое значение имеет упоминание о каком-то неопределённом практическом частном случае. Да ещё в этаком контексте: " В английском праве исключительные права обычно относятся к нематериальным вещам -- 'вещам в требовании'". Разве подобная фраза может служить вообще доказательством -- чего бы то ни было!

Шестой пункт начинается с заявления о том, что " Конструкция исключительных прав должна давать возможность построения достаточно сложных схем взаимодействия различных лиц". Но разве конструкция любых прав этого не должна? Разве это есть тот отличительный признак, которого достаточно, чтобы вместо интеллектуального права говорить о каких-то " исключительных правах"?

Дальнейшее содержание этого пункта вообще не имеет прямого отношения к обсуждаемой проблеме: ну что из того, что в состав интеллектуального объекта могут включаться " отдельные части других объектов"?

Утверждение седьмого пункта о " территориальном и временном характере" никак не объясняет, почему же вместо самой интеллектуальной собственности ( к тому же главного вида собственности вообще ) следует оперировать какими-то надуманными правами на неё? Права должны быть самыми обычными: кто является создателем -- тому и принадлежат права на созданный им объект -- вне какой-либо зависимости от вещественной или невещественной природы этого объекта. Иное дело, что нематериальный объект всегда (как информационный объект) важнее и дороже материального объекта.

⇐ Предыдущая567891011121314Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: