 |
НА ИЗЛЕТЕ. монопьеса
|
|
|
|
25.
НА ИЗЛЕТЕ
монопьеса
На сцене – один Рассказчик. Никаких декораций.
Звучит песня.
Рассказчик (выходя на центр сцены). Эта история произошла в Первую Мировую войну… (помолчав. ) Отдыхали казаки после боя. У костра. Главной темой разговора, которую завел суровый и обычно скупой на слова подхорунжий, то есть, унтер-офицерский чин в казачьих войсках, было то, что, наконец-то, они перешли в наступление. Да не в такое, после которого, как это было в 1914 - 1915-х годах, приходилось месяцами бесславно сидеть в окопах или позорно откатываться назад, а, судя по всему, до победного конца. Любители жарких споров казаки, на этот раз все, как один, охотно поддакивали ему. И не только потому что он, как кавалер трех Георгиевских крестов, который за сегодняшний бой, по словам есаула, должен был получить и четвертый, пользовался абсолютным авторитетом. В самом деле. Орудий, винтовок, снарядов и патронов было теперь в достатке. Обмундирование тоже не в пример прежнему. Дисциплина наладилась. И настроение-то сразу у всех поднялось! После того, как верховное главнокомандование, а значит, и всю меру ответственности перед, и без того похожей на потревоженный улей, Россией взял на себя Государь Император, Николай Второй, пошатнувшееся положение в армии выровнялось. И было не сравнимо с тем, что было в первые два года войны. Действительно, началось такое масштабное и решительное движение вперед, что оно могло теперь остановиться только в Берлине.
Звучит тихая музыка.
Рассказчик. Обо всем этом и продолжалась беседа. И так бы она тянулась и тянулась… Как вдруг молодой казак с серьгой в мочке левого уха – ахнул: «Глядите-ка! » (приостанавливая рассказ и поясняя. ) А надо сказать, так как теперь мало кто знает об этом, серьгу в левом ухе носили казаки, которые были в семье единственными сыновьями. Делалось это для того, чтобы по команде «равняйсь», когда головы всех в строю поворачивались направо, начальство сразу могло видеть, кого следует поберечь при отправке на особо опасные задания. (продолжая рассказ. ) Словом, ахнул молодой казак и показал всем пулю, которую только что достал из-за пазухи. «Странно, - подивились казаки. – По всему, она должна была быть в тебе, а не у тебя на ладони! » Тут молодой казак осмотрел себя. И снял с шеи ладанку, маленький бархатный мешочек, с простой бумажной иконой, которую дала ему при прощании мать, умоляя никогда не снимать ее. Посмотрел он теперь на мешочек и увидел в самом центре небольшую чуть оплавленную вмятинку. Иконка, как это ни странно, осталась совершенно целой и невредимой. «То-то я не мог понять, что это так стукнуло меня прямо к горло… - пробормотал молодой казак. - Обожгло, точно от укуса пчелы! »А все, как один, казаки подались к нему. «А ну-ка, дай поглядеть! » «Надо же! » Казаки, передавая из рук в руки ладанку, качали головами. Дивились. «Да, повезло, парень, твоей матери! » – с благоговением поцеловав ладанку, повлажневшим голосом сказал подхорунжий. (помолчав. ) Казалось, на том и делу конец. Но были и такие, что начали сомневаться. «Да ладно вам... Разве может остановить пулю простая бумажка? «Не иначе, как она уже на излете была! » И, хоть нашлись еще трезвые голоса, напоминавшие, что стрельба по ним велась прямо в упор… (со вздохом. ) Это мнение убедило многих. Да так, что многие стали смеяться над чудом спасенным казаком. Не зная, куда деваться, тот не стал больше надевать ладанку на шею. А просто спрятал в карман. Ойкнул, уколовшись о положенную туда пулю. Чем вызвал еще больший, уже дружный, смех. Подхорунжий, видя все это, хотел цикнуть на смеющихся казаков, остановить. Но не стал. Только подальше от них отсел. Как от зараженных смертельным тифом. Перебрался туда, где сидел на пеньке, писавший письмо домой, молодой жене, его заместитель - вахмистр. «Обидели что ли? » – спросил тот. «Меня? – заиграл густыми бровями подхорунжий. - Да я сам кого хочешь обижу. Их, дурней, жалко! Нашли над чем зубоскалить… – и проворчал. - На излете… на излете…».
|
|
|
|
|
|
«Что? » – не понял вахмистр. «Говорю, на излете веры! – повысил голос подхорунжий. Что с ними такими дальше-то будет? Даже страшно становится…» «Тебе?! – не поверил вахмистр. - Ты ведь однажды на целую вражью роту - один! – не побоялся идти! » «Так то на роту! – пренебрежительно усмехнулся подхорунжий и со значением поднял указательный палец. - А это – на Бога… Чувствуешь разницу? Раньше, говаривали отцы и деды, как бывало? Исповедь, причастие и с чистой душой - в бой! Идешь, как на праздник! Потому что твердо знали: если жизнь за други своя положишь, то - пусть даже уже убитый – так и продолжишь свой путь прямо в рай, к Богу! А теперь, что за времена такие настали? Тьфу! » Он хотел сказать что-то еще. Давно собирался выговориться. Но тут его срочно вызвали к хорунжему.
Тихая музыка внезапно смолкает.
Рассказчик. Вернулся подхорунжий с приказом срочно седлать коней. И провести небольшую разведку. Там, где наверняка уже не было германцев. Просто – на всякий случай. (пренебрежительно махнув рукой. ) Дело было столь неопасным и легким, что можно было даже не оставлять на месте тех, у кого в левом ухе – серьга. Выехали. Но… командование, как чувствовало, что это место нужно проверить По ним открыла стрельбу из орудий вражеская батарея. Словом, вернулись целыми и невредимыми все.. Кроме одного. Молодого казака везли, перекинутым через седло. Осколок снаряда, словно бритвой перерезал ему горло… Вскрикнуть – и то не успел! Казаки, сев вокруг не успевшего даже остыть костра, угрюмо молчали. Подхорунжий снова был суров и скуп на слова. Жалко было, конечно, парня. (помолчав. ) Но еще больше – его мать, которой, вздохнув, сел составлять казенное письмо вахмистр…
Звучит песня.
23 апреля 2016 г.
|
|
|
