Религиозно - философские оды Г.Р. Державина.

Поэзия Г.Р. Державина - одно из самых значительных явлений в русской литературе XVIII века. Поэтический диапазон Державина необыкновенно широк. Особое место в его поэзии занимают произведения религиозного характера. Державин, как и его многочисленные предшественники, неоднократно обращался к библейской проблематике, ветхозаветным псалмам. Ориентируясь в своем творчестве на «богословские понятия» [3, 193], он, по мнению Л. Ф. Луцевич, был одним из «наиболее последовательных православных поэтов XVIII века» [53, 443].

Пристальное внимание поэта на символике и образах православной веры прослеживается в стихотворческих опытах рубежа XVIII-XIX веков. Итогом его размышлений над основами веры и месте человека становятся, помимо переложений псалмов, произведения, несущие на себе след божественного откровения. В ряде работ, посвященных творчеству поэта, содержатся как общие характеристики, так и частные наблюдения, касающиеся его отдельных переложений псалмов.

Исследователи указывали на автобиографичность псалтырной поэзии Державина, отмечали их связь «с конкретными биографическими и общественными событиями». И.З. Серман называл отношение Державина к религии «эмоционально-психологическим» [81, 118].

В богатейшем поэтическом наследии Г.Р.Державина для понимания сути религиозности автора нужно обратиться к его философским раздумьям о мире и человеке. С этой целью можно рассмотреть философскую оду «Бог», которая создавалась в 1780-1784 годах и определила основы миросозерцания поэта, его представления о мироздании и человеке как составной его части. Этой одой поэт открывал собрание своих сочинений и таким образом определял значимость духовной проблематики в собственном творчестве. Даже если собрать все, что сказано в мировой поэзии о Боге, эта ода будет заметной, если не лучшей. Безусловно, создавая свою оду, Державин опирался на богатый опыт мировой литературы, особенно на библейские псалмы Давида. Но в его произведении отразились и традиции отечественной литературы, осмысливающей философские проблемы.

В одиннадцати стихах оды, сочиненных хореем с перекрестной рифмовкой, раскрывается конфликт познания божественного и происходит самоопределение человека, как части божества. От физического понимания Господа как «Духа сущего и единого», через призму физических проявлений божественной сущности: «Ты цепь существ в себе вплощаешь, ее содержишь и живишь …», поэт выходит на осознание духовной преемственности Творца и его создания. В связи с этим единственным смыслом человеческой жизни становится стремление к Богу.

Неровность эмоционального тона оды обусловлена предметом изображения. Поиск своего места в системе мироздания сопровождается долгими размышлениями. Осознание своей ничтожности и богоподобности разделяет человеческую личность на низшее (телесное) и высшее (духовное) естество.

Авторская позиция проявляется здесь через характер лирического героя, противопоставляющего себя («Я») слабым смертным («им»). Державин в этот период был назначен губернатором и, ведя борьбу с взяточничеством, возможно, нуждался в нравственном обосновании возложенных на него полномочий. Обращение к теме божественного начала многое объясняло самому поэту и получило отклик у читательской аудитории.

Подчеркивая непостижимость Творца, Державин использует прием философского рассуждения: «Не могут духи просвещенны, / От света твоего рожденны, / Исследовать судеб твоих: / Лишь мысль к тебе вознестись дерзает, - / В твоем величье исчезает, / Как в вечности прошедший миг» [25, 131].

Недосягаемость Творца, замкнутость божественной сущности подчеркивается возвратным местоимением «себя»: «А вечность прежде век рожденну, / В себе самом ты основал: / Себя собою составляя, / Собою из себя сияя, / Ты свет, откуда свет истек» [25, 131].

Применяя риторический вопрос автор подчеркивает взаимосвязь Бога и Творения: «И что перед тобою я?» [25, 131]. Сущность человеческого бытия исследуется в двух аспектах. С одной стороны, человек «лишь будет точкою одною», «ничто!». Но с другой стороны, поэт провозглашает о божественной природе: «Ты есь – и я уж не ничто!» [25, 131].

Двоемирие человека становится фактором, мешающим признанию Бога и, вместе с тем, помогающим осознать его закон. Авторское видение Творца выводится с помощью доказательства от противного: «Я есмь – конечно, есь и ты!» [25, 131].

Образ Бога подчеркивается при помощи указания на его основные функции рядом понятий: вечность основал; цепь существ вмещаешь; твои законы; во мне себя изображаешь и т. д.

Картина сотворения вселенной содержит сравнительную параллель с земными явлениями: «Как искры сыплются, стремятся, / Как солнцы от тебя родятся; / Как в мразный ясный день зимой / Пылинки инея сверкают, / Вертятся, зыблются, сияют – / Так звезды в безднах под тобой» [25, 131].

Размышление поэта о промежуточном месте человека в общем замысле Создателя, содержащееся в восьмой строфе, напоминает читателю о сюжете сотворения человека. Взаимосвязь Бога-отца и человека подчеркивается и употреблением категории личных местоимений Я – Ты, указывающих на возможный диалог. Осознание высшего смысла бытия содержится в принятии неизбежности смерти как образа очищения и высшего суда.

«Твоей то правде нужно было, / Чтоб смертну бездну преходило / Мое бессмертно бытие; / Чтоб дух мой в смертность облачился, / И чтоб чрез смерть я возвратился, / Отец! – в бессмертие твое» [25, 131].

Державин в своем изображении Бога пытается избежать пафосности и риторики, что являлось отступлением от классических форм оды. Державин восхваляет Бога живого, Бога конкретных людей.

Ода «Бог» включает в себя размышление об основных моментах человеческой судьбы – рождении, смерти и собственно жизни, смыслом которой должно стать, по убеждению Державина, исполнение заветов Господа и возвращение к нему. К концу жизни в мировоззрении поэта происходит активизация новозаветного восприятия Господа.

В период с 1780 по 1813 годы Державин переложил 27 псалмов. Первые семь (127-й, 81-й, 146-й, 90-й, 103-й, 100-й, 1-й) относятся к 1780-м годам. Цикл поэтических переложений Державина открывается стихотворением «Счастливое семейство» (1780).

В псалме 127-м показано блаженство праведника, живущего со страхом Божьим, способствующим приобретению добродетели. Семь библейских стихов Державин переложил семью катренами 4-хстопного ямба с перекрестными рифмовками. Для трех первых стихов: «Блажени вси боящийся Господа, ходящий в путех Его. Труды плодов твоих снеси: блажен ecu, и добро тебе будет. Жена твоя, яко лоза, плодовита в странах дому твоего», поэт использовал всего две строфы. Но в них Державин точно воспроизвел пафос псалма, опираясь на его же ключевую лексику: «Блажен, кто Господа боится / И по путям Его идет! / Своим достатком насладится / И в благоденстве поживет. / В дому его нет ссор, разврата, / Но мир, покой и тишина: / Как маслина плодом богата, / Красой и нравами – жена»[25, 187].

В центре авторского внимания, как видно, человек «блаженный», стремящийся к благоденствию.

В его стихотворении тема библейского «блаженства» [25, 187] является определяющей и сохраняет все присущие ей «свойства». Но в то же время она переводится поэтом в более конкретный план (в частное семейство, в дом, где «нет ссор, разврата», где господствует счастье - «мир, покой и тишина»). Здесь начинает утверждаться тема авторского стихотворения - «счастливого семейства», выраженная в названии.

В псалме «жена» сравнивается с «плодовитой лозой», в стихотворении - с «маслиной». Мотив «сыновей» - «масличных» ветвей, воплощается в четвертом библейском стихе: «сынове твои, яко новосаждения масличная, окрест трапезы твоея». Поэт же, в некоторой степени нарушая образность этого стиха, вводит в стихотворение образ «благословенных чад», сравнивая их с виноградными кистями. Библейский виноградник символизирует радость человеческую, премудрость и плодовитость. Понятия, символы, как видно, Державин использовал те же, что и в псалме, но их расширение незаметно, но изменяло семантику стихотворения. В результате поэт нарисовал уютную радостную обстановку семейного быта с его центральной картинкой - домашней трапезой в окружении милых сердцу хозяина жены и детей: «Как розы, кисти винограда / Румянцем веселят своим, / Его благословенны чада / Так милы вкруг трапезы с ним» [25, 188].

Следующие стихи (5-7-й) звучат так: «Се тако благословится человек бояйся Господа, / Благословит тя Господь от Сиона, и узриши благая Иерусалима вся дни живота Твоего, и узриши сыны сынов твоих. / Мир на Израиля». Они вновь возвращают поэта к оригиналу. При этом библейский текст развит поэтом в четыре строфы, где снова появляется тема «страха Господня», но звучит она пока приглушенно, неявно. А на первый план выдвигается образ главы счастливого семейства - «чувствительного, незлобного, благочестивого, доброго мужа», следующего законам чести и правды.

Как видно «семейные» добродетели, соотносясь с «общественными», определяют гармоническое состояние личности, живущей «в Божьем страхе»: «Так счастлив, так благополучен / И так блажен тот человек, / Кто честью, правдой неразлучен / И в Божьем страхе вел свой век» [25, 108].

Мотив Божьего страха, пронизывающий все переложение, опирается на аналогичное библейское понятие, которое составляет основу глубокого религиозного чувства, в ветхозаветном и новозаветном источниках.

При несомненной близости к содержанию ветхозаветного оригинала в стихотворении присутствуют и отмеченные нами конкретные черты семейной жизни людей, окружавших Державина. И счастливая семейная, жизнь Ржевского с красавицей второй женой, и его многочисленные сыновья — все это стояло за стихами. Поэт открыто и непосредственно соотносит дружеские связи, домашний быт с высокой библейской проблематикой и образностью. С первого же своего стихотворного переложения Державин нарушил сложившуюся традицию, сделав предметом высокой лирики тему, казалось бы, вовсе не поэтическую - тему счастливого семейства. Ломая строгие жанровые границы, он ввел в псалтырную поэзию автора, способного говорить в стихах о своих идеалах, жизненных принципах, о счастливой семейной жизни своего друга, стремящегося к совершенству.

Во время губернаторства в Олонецке, (1785 год) Державин написал лишь одно стихотворение - «Уповающему на свою силу». Эта должность, которую он занимал менее года, совершенно отвлекала его от поэзии.

Впервые ода была напечатана в издании 1798-го года с прибавлением к заглавию слов: «Псалом 146. Хвалите Господа яко благ», которые выражали идею всего произведения. Стихотворение «Уповающему на свою силу» воспроизводит пафос и очень подробно основные мотивы библейского текста. Как известно, 146-й псалом повелевает хвалить Господа: «Хвалите Господа, яко благ псалом. Богови нашему да усладится хваление». Державин с первой же строфы подчеркивает мотив хвалы, опираясь на метафорически усложненные, но изящные и поэтически выразительные образы: «Хвалите Господа и пойте: / Коль сладко воспевать Его! / Ему единому вы стройте / Органы сердца своего» [25, 145].

Псалмопевец пророчески напоминает о том, что Господь создает Иерусалим - святой город и собирает всех изгнанников Израиля, исцеляет coкрушенных сердцем, лечит их скорби: «Зиждай Иерусалима Господь, разсеяния Израилева соберет. Изцеляяй сокрушенныя сердцем и обязуяй сокрушения их». Поэт, сохраняя смысл стихов, изменяет интонационный строй, включая в эту строфу анафоры, риторические вопросы, создающие дополнительное эмоциональное напряжение: «Кем стены града вознесенны, / Не соберет ли тот граждан? / Кем скорби духа исцеленны, / Плотских не исцелить ли ран?» [25, 146].

При переложении четвертого и пятого стихов, утверждающих величие Господа во всех Его делах и премудрости, поэт, призывая к восхвалению Бога, проявляющего свое величие вновь актуализирует заданную в начале восклицательную интонацию: «Создавый солнце, круги звездны, / И им нарекший имена, / Велик Господь! велик, и бездны / Его премудрости нет дна!» [25, 146].

Поэт заставляет воображение совершить мысленное движение от дня к ночи, от света к мраку. Первоначально взору «открываются» солнце, звезды, и понятие бездны соотносится с бескрайностью мироздания. Перерастание одного значения в другое, заключенное в движении контекста, закрепляется утверждением – «нет дна». С умилением напоминая о заботе Всевышнего по отношению к созданным творениям: «Дает зверям и птицам пищу, / И насекомым и червям: / Так рубища даруют нишу, / Как диадему и царям» [25, 146].

Державин использует прием скрытого отождествления всех существ: зверями - птицами - насекомыми - червями, переходя затем к социальному аспекту уравнивания нищего и царя.

По предположению Я. Грота, строфы четвертая и пятая строки содержат явные намеки на олонецкого генерал-губернатора Т.И. Тутолмина, неудовольствие которым послужило поводом к написанию оды «Уповающему на свою силу»: «Он кротких в милость принимает / И праведным дает покров; / Надменных власть уничтожает / И грешных низвергает в ров. / Начните ж Бога вы, начните, / О горды познавать умы! / [25, 146].

Псалмопевец вновь и вновь призывает славословить Господа: «Начните Господеви во исповедании, пойте Богове нашему в гуслех» Поэт, возвращаясь к эмоционально насыщенной восклицательной интонации, характерной для восхваления Господа, призывает в то же время к познанию Его. Стремящийся к познанию Бога не может не видеть, не чувствовать Его милости и любви. Господу подвластно все, и все, что он ни делает, направлено во благо человеку.

Псалмы для Державина универсальны как по проблематике, так и по форме, поэтому и в стихотворных переложениях из них вполне уместными оказывались бытовая жизнь друзей, наказ царям, увещевания, обращенные к властителям, воспевание героев, др.

Параллель между личным и общественным прослеживается в переложении 132-го псалма. В название «Братское согласие» Державин вложил смысл и первоначального варианта «Мирное общество». Учитывая значимость для поэта всего земного, домашнего, читателю легко понять окончательный выбор заголовка. По мнению поэта, взаимопонимание, о котором говорится в переложении, приносит долговременное счастье «благословенье небес».

«Коль красно зрелище, приятно, / Где вкупе братия живет! / Благоуханье ароматно / Как на браду с главы течет, / Браду почтенну Аарона, / Струяся на ометы риз; / Или Синая и Эрмона / Когда верхи, приклоншись вниз, / Багряным серебром сверкают, / И каплет на цветы роса: / Так ввек на дом их изливают Благословенье небеса» [25, 146].

В данном стихотворении поэт гармонично сочетает разговорную речь с книжной. Стихотворение изобилует эпитетами: «красно зрелище», «благоуханье ароматно», «браду почтенну»; а также сравнениями: «благоуханье..., как на браду с главы течёт», «изливают благословенье, как каплет на цветы роса». Неполногласные сочетания, являющиеся по происхождению старославянскими формами, характеризуют высокий стиль с точки зрения фонетики: «браду», «главу».

В опубликованных позднее псалмах такого типа, особенно в тех, что восхваляют всемогущество Бога, проявившееся в его Творении, Державин гораздо ближе подходит к первоисточнику. Скрытая хвала выводит величие Бога из великолепия природы и подчеркивает этим собственную значимость природных явлений.

Переложение 90-го псалма получило заглавие - «Победителю. Псалом 90. Живый в помощи Вышняго». 90-й псалом, выражает упование на Господа. Поэт последовательно использует лексику, мотивы, пафос псалма, но и вводит некоторые добавления. Так, первый и второй стихи: «Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небесного водворится. Речет Господеви: Заступник мой ecи и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него», поэт переложил, опираясь целиком на оригинал. Однако в шестой последний стих своей строфы он ввел характеристику, отсутствующую в первоисточнике, значимую для темы стихотворения в целом: «В Всевышней помощи живущий, / В покрове Бога водворен, / Заступником Его зовущий, Прибежищем своим, и в Нем Надежду кто свою кладет в свой век, / Велик, велик тот в свете человек!» [25, 148].

Поэт не отходит от основных мотивов псалма, он лишь последовательно прилагает их к конкретному лицу - герою военных действий. Поэтому появляется специальная лексика: герой покрыт «твердою бронею», врагов у него «полки несметны», но «средь бою» герой «остался жив», «не придет» «рана» к его «телу», Господь его «прославил победами». «Боевых» ситуаций нет в псалме, все это введено поэтом. Наибольшую выразительность автор в 7 стихе: «Падет от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе, к тебе же не приближится».

Державин на основе этого стиха создал гиперболизированную картину боя, где «тысящи падут ошую» и «миллионы одесную». На поле боя «с роковой косою» царствует Смерть, и лишь тот, кто уповает на Бога, кому покровительствует сам Господь, неподвластен ей.

И лишь в последней строфе, после того, как были использованы все библейские стихи, после серии риторических вопросов, автор открыл действительное имя своего героя - Победителя, и то военное событие, в котором он принимал непосредственное участие: «Но кто ты, вождь, кем стены пали, / Кем твердь Очаковска взята? / Чья вера, чьи уста взывали / Нам Бога в помощь и Христа? / Чей дух, чья грудь несла монарший лик? / Потемкин ты! С тобой, знать, Бог велик!» [25, 148].

Поэт говорит о герое екатерининского времени Григории Потемкине. После написания стихотворение без указания имени автора было отправлено князю Потемкину. При жизни князя стихотворение оставалось неизданным и было опубликовано лишь в павловскую эпоху - в 1798 году.

Духовная поэзия Державина 1780-х годах свидетельствовала о разнообразии поводов обращения поэта к ветхозаветным псалмам. Чаще всего автором избирались небольшие по объему тексты, поэтому основная группа стихотворений состоит из 6-8-ми катренов четырехстопного ямба с перекрестной рифмовкой. Однако среди них есть и более объемные произведения. Например, стихотворение «Победителю» состоит из 14-ти шестистиший, а «Величество Божие» - из 33-х четверостиший. Опираясь на источник, сохраняя, как правило, все стихи перелагаемого псалма, поэт вместе с тем приближает библейский текст к фактам современной жизни, видя в нем повод для того, чтобы выразить свое восхищение счастливым семейством своего приятеля Ржевского и воспеть героя военных действий победителя Потемкина.

Следующий этап активного обращения поэта к Псалтыри приходится на 1790-е годы Тема Божьего суда, правосудия, возникшая в самом начале его творческого пути постоянно впоследствии привлекала внимание поэта, как при переложении псалмов так и в качестве самостоятельной.

Стихотворение «Праведный судия» имеет подзаголовок «Псалом 100. Милость и суд воспою Тебе, Господи» (1789). В этом стихотворении присутствуют основные мотивы псалма, но в то же время поэт значительно отходит от содержания источника. Таким образом, первые два стиха: «Милость и суд воспою Тебе, Господи. / Пою и разумею в пути непорочне, когда приидеши ко мне? Прехождах в незлобии сердца моего посреди дому моего», поэт преложил двумя пятистишиями: «Я милость воспою и суд, / И возглашу хвалу я Богу; / Законы, поученье, труд, / Премудрость, добродетель строгу / И непорочность возлюблю. / В моем я доме буду жить / В согласьи, в правде, в преподобьи; / Как чад, рабов моих любить, / И сердца моего в незлобьи / Одни пороки истреблю» [25, 265].

Здесь вместе с мотивами псалтырных стихов, нашли воплощение дополнительные темы, которые особо привлекали внимание поэта: «законы», «поученье», «труд», «премудрость», «добродетель», «непорочность». Псалмопевец отворачивается от людей преступных, строптивых, лукавых, от клеветников. Державин добавляет от себя еще пару определений - от «злых», «распутных», «своенравных», «коварных», «надменных», «лжецов», «мздоимцев».

Ветхозаветный псалмопевец утверждает, что только непорочные будут всегда находиться рядом с ним, державинский же псалмопевец, по-своему конкретизирует содержание оригинала: «Моей трапезой угощу / Правдивых, честных, благонравных [25, 266]. В последнем стихе псалмопевец грозно сообщает, что он готов истреблять всех нечестивцев земли, кто совершает беззакония. Державин сохраняет пафос стиха, обещая, что будет преследовать неправедных - лжецов, мздоимцев, гордецов. Такова его гражданская позиция, поддержанная ветхозаветными нравственными принципами.

Можно заметить, что к концу века в творчестве Державина не исчезают такие значимые для псалтырной поэзии темы, как блаженство праведника, братское согласие, величие Божье, красота созданного Господом мира. Однако при этом поэт все более сосредоточивается на теме правосудия, справедливого суда.

Поиск правды - это важнейшая тема, проходящая через державинские стихотворения разных жанров; звучащая с небывалой силой в духовной оде-переложении псалмов, так как поэт ощущает себя сопричастным Господней истине. В оде «На тщету земной славы» поэт напоминает о быстротечности земной жизни и незначимости земных благ: «Ах, тщетно смертны мнят в надменье, / Что ввек их зданья не падут, / Что титл и славы расширенье Потомки в надписях прочтут»[25, 266].

Четкость и емкость фраз в этом произведении достигается за счет употребления форм усеченных прилагательных: «смертны», «вечны»; архаичных слов: «титл» - титулы, «ков» - коварство.

Высокий стиль оды поддерживается перекрестной рифмой, соответствующей лексикой: «минует», «затмит». Сентиментальные восклицания: «ах», «увы», привносят в текст эмоциональную оценку поэта.

Разделяя понятия «власть» и «честь», он противопоставляет порочность и неверность земного закона праведности и нравственности благочестивых людей. Риторическими вопросами, касающимися основных чувств восприятия мира человеком, собранными в одной строке, Державин изображает драматизм смерти: «Где звук? Где блеск? Где светлый день?»

Ответ не дает даже поэт - псалмопевец. Известно то, что праведники и грешники одинаково смертны, жизнь их «минует будто тень», и вот тогда они предстанут перед истинным судом. Размышляя о накопительстве, которым грешит большинство живущих, он замечает: «По смерти не возьмет с собой / Никто вещей своих драгих, / Блаженной жизнью здесь святой / Блажится меж духов благих» [25, 266].

Слова одной лексемы: «блаженный, блажится, благих, благими», с такой частотой употребленные в переложении, призваны указать истинную задачу земного пути человека.

В 48-ом псалме Давида, вольным переводом которого является данное стихотворение, содержится указание на незначимость накопленных богатств и самодовольство знати. Державин развивает мысль шире и делает вывод, о необходимости изменения приоритетов в пользу божьих заповедей, иначе в следующей жизни грешники будут наказаны: «А если здесь не осветится / И в злобе век свой проведет, / Между благими не вселится / Его не облистает свет» [25, 266].

Державин - поэт, испытывающий необыкновенное уважение к высокому званию человека. Считая его равновеликим Богу, он верит в нравственную силу духа: «От нашей воли тот зависит, / Чтоб здесь и там блаженным быть, / Себя унизить иль возвысить, / Погребсть во тьме иль осветить» [25, 266].

Итак, можно сказать, чтоДержавин опираясь на «богословские понятия» видел в поэзии единение духовного и телесного, таким образом, определяя сочетание религиозного и светского в литературе как значимое свойство поэзии.

Духовная поэзия Державина представляет собой восхищение божественным творением, величием Бога, гармонией, красотой и богатством сотворенного Им мира. Державин, как и его предшественники, уповавшие преимущественно на грозного справедливого карающего ветхозаветного Бога, обращался и разрабатывал темы борьбы с врагами, тему несправедливо гонимого псалмопевца, наказания беззаконников, преследования неправедных. Но в отличие от предшественников, он тяготел и к христианской интерпретации библейских тем, сюжетов, ситуаций. Его привлекали мотивы сострадания, христианской любви к ближнему, ему была близка идея всепрощающего Бога.

Таким образом, можно сказать, что литература нового века активно усваивала и развивала опыт переложений библейских псалмов, накопленный поэтами XVII-XVIII вв.

 

Выводы по главе II

Подводя итоги по главе II, можно отметить, что в литературе XVIII века духовная поэзия занимает значительное место. Активно используются темы, сюжеты, образы ветхозаветной лирической книги богословом и поэтом Феофаном Прокоповичем как в теологических сочинениях, эстетическом трактате, так и в литературной деятельности.

Духовный стих остается источником, не позволяющим осуществиться намеченному петровскими реформами разрыву культуры и литературы эпохи XVII столетия и Нового времени.

Переложения псалмов, библейских песен дают возможность поэтам, в частности В.К. Тредиаковскому, возможность выразить и свое личное отношение к предмету, и показать великолепие, богатство, эмоциональную выразительность актуализированных древних текстов.

М.В. Ломоносов, не выходя в целом за пределы псалма, стремясь по возможности к точной фиксации его смысла и в то же время, немного отступая от текста, создает стихотворение, органически соединяющее в себе духовное содержание, личностное отношение к нему и новую художественную форму.

Сами же переложения Ломоносова, безусловно, оказали влияние на стихотворные переводы псалмов прежде всего его соратников-соперников — Тредиаковского и Сумарокова, а также младших современников, в частности В. Капниста, Н. Николева, использовавших ломоносовский опыт переложения псалмов в своем творчестве.

Подводя итоги по переложению 143-го псалма, можно отметить, что авторы в своем поэтическом творчестве остаются в рамках религиозного сознания. Они последовательно ориентируются на содержание источника и стремятся к сохранению его пафоса и лексики. Источник же ориентирует на церковнославянский язык как язык традиционно литературный, книжный, высокий. Эти общие положения объединяют поэтов, но вместе с тем у каждого автора они наполняются конкретным содержанием.

Пафос и стилистика стихотворения Ломоносова определяется конкретной задачей переложения библейского текста ямбическими стихами. Тредиаковский, перелагая псалом «высоким», «благородным» и вместе с тем «нежным», «приятным» хореем, стремился прежде всего украсить сдержанную простоту псалма. Это и нашло воплощение в его замысловатом стилистическом выражении. Отсюда большой объем строфы, обилие эпитетов, сравнений, «сюжетность», а также «расширение» содержания переложения за счет введения библейского контекста.

Сумароков, перекладывая псалом «высоким», «живным» ямбом, пытался не утратить связи с оригиналом, удержаться в его рамках. Он стремится к определенной последовательности: избегает повторов, библейской тавтологии, не уходит от библейской образности, сравнений, опирается на псалтырную лексику, церковнославянизмы. Но вместе с тем его стихотворение не воспроизводится точно псаломный текст.

Поэтический «спор» 1743 года - это и самоосознание культурной памяти, и свидетельство активно начавшегося взаимодействия «прошлого» с новыми веяниями в поэзии. Традиция стихотворных переложений, актуализированная новым временем, оказалась надолго востребованной и действенной.

Духовная поэзия другого известного поэта XVIII столетия Г.Р. Державина представляет собой преимущественно форму утвердительного познания Создателя, осуществляемую через восхищение Его величием, гармонией, красотой и богатством сотворенного Им мира. Державин, как и его предшественники, обращается и разрабатывает темы борьбы с врагами, тему несправедливо гонимого псалмопевца, наказания беззаконников, преследования неправедных.

Таким образом, можно сказать, что литература нового века активно усваивала и развивала опыт переложений библейских псалмов, накопленный поэтами XVII-XVIII вв.

 

 

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Несмотря на то, что в XVIII веке под влиянием петровских реформ происходит секуляризация общественного сознания, связи культуры и, прежде всего, литературы с Церковью, с Библией, по-прежнему остаются крепкими.

В эпоху классицизма была установлена жесткая система поэтических жанров и стилей в переложениях Псалтири приобретает новое звучание. В этих условиях главенствующим становится жанр стихотворного переложения псалмов. Двойственная природа жанра, объединившая духовное и мирское, способствовала его утверждению и распространению в сложную переходную эпоху Нового времени. Используя для выражения индивидуальных переживаний переложение псалмов, поэты, тем самым, получили возможность расширить рамки классицистического направления, привнести новое звучание в русскую поэзию. Этим объясняется популярность псалмов у поэтов XVIII века.

На разных этапах развития русской литературы XVIII века тексты Псалтыри использовались по-разному.

Ветхозаветная книга применялась богословом и поэтом Феофаном Прокоповичем в сочинениях на божественные темы. В своих немногочисленных переложениях псалмов Феофан Прокопович выступил как поэт, перелагающий псалом стихами, сохраняющий дух библейского источника, и как священнослужитель, проповедник, допускающий отступления от оригинала в целях истолкования смысла, наставления, нравоучения.

Моральный компонент, прослеживающийся во всех его переложениях, выводит на осознание крепких связей между старой и новой литературой Руси. Адаптируя общеизвестное вероучение к новым условиям, поэт выполнял не только просветительскую, литературную, но и гражданскую задачу, формируя в новых исторических условиях высоконравственную личность.

Тредиаковский осознал безусловную значимость своей литературной, общекультурной деятельности в эпоху Нового времени и стремился занять особое положение среди других поэтов, акцентируя религиозные аспекты в творчестве. Опираясь на богословскую литературу, он создает теоретические работы, центром которых явилась божественная концепция происхождения и развития поэзии, ставит принципиальные вопросы взаимодействия культуры и христианства.

У Ломоносова мотив преклонения человека перед совершенством божественной природы является основным. Также личная тема противостояния человека недругам возвышается ученым-поэтом до общечеловеческого обобщения борьбы со злом. В переложениях М. В. Ломоносова намечаются попытки проявления личности автора в переложениях псалмов.

Перекладывая библейские псалмы стихами, Ломоносов использовал современные ему знания, помогающие максимально полно воплотить смысл духовных текстов, передать их эмоциональный настрой. Эта потребность получила свое выражение в переложении ряда псалмов. Поэт искусно воплотил в них личностное начало, соотносящейся с образом псалмопевца уподобленного богу.

Поэтическое состязание трех поэтов - Ломоносова, Сумарокова, Тре-диаковского, в 1743 году подтвердило наличие взаимосвязи духовного и светского в русском поэтическом сознании середины XVIII века.

Используя в теоретическом споре в качестве материала библейский псалом, поэты обосновывали и значимость соответствия стихотворных вариантов содержанию оригинала. Они последовательно ориентируются на содержание библейского источника и стремятся к сохранению его содержания и формы.

Однако при сопоставлении оригинала с авторскими поэтическими вариантами четко проявились индивидуальные черты. Так, сформировались основные принципы переложения библейских стихов, которые будут использоваться поэтами в дальнейшем. В результате Ломоносов, Тредиаковский, Сумароков не только осуществили переложение 143-го псалма, но и представили свое поэтическое видение ветхозаветного оригинала.

В процессе развития русской литературы духовная поэзия нашла свое отражение в творчестве Г.Р. Державина, обратившегося к библейским текстам в самом начале 1780-х годов и сохранившего интерес к ветхозаветной книге до конца своей жизни. Державин был убежден в том, что только поэт, наделенный вдохновением, способен приблизиться к божественной истине и стать посредником между человеком и Богом. Духовная поэзия Державина выражает восхищение величием, гармонией, красотой, многообразием сотворенного Господом мира.

Державин обращался к теме Божьего величества, красоты мира, разрабатывал темы борьбы с врагами, наказания неправедных и др. Но в отличие от своих предшественников, он все более тяготел к христианской интерпретации библейских тем и сюжетов. Его привлекали мотивы сострадания, любви к ближнему. Духовная лирика поэта выражала в те чувства человеческой души, которые описываются в библейских текстах. Так, духовная поэзия Державина, опиралась на традицию, но в то же время усваивала веяния новой эпохи.

Обращение к библейским источникам демонстрирует религиозную сущность художественного мира поэтов, в разных формах выражающих свои авторские позиции. Нравоучительность тона становится определяющей основой духовного творчества таких поэтов, как Майков, Херасков, Костров, Они употребляли заимствования из Псалтири с целью возвращения читателей к первоосновам морали. Сострадание, провозглашенное одной из добродетелей православной религии, становится у Капниста «мерилом человеколюбия» [38, 198].

При соотношении авторского начала и принципа подражания образцам в переложениях Псалтири становится очевидной самостоятельность большинства поэтов в выборе тем, а также оригинальность их трактовок.

Рассмотрев переложения поэтов XVIII века, можно говорить о попытке выражения субъективных взглядов в рамках избранного ими жанра.

Что касается поэтики переложений, то поэтам удавалось совместить величие оды, ярко проявившееся в псалмах, с разговорно-доверительной интонацией. В духовных стихотворениях на протяжении всего XVIII века происходят изменения и в стилистике. Из величественного одического произведения они преобразовываются в стилистически многогранное, синтезированное целое. В неразрывной связи с традицией, сохранением языковых средств, характерных для данного жанра, выступает церковнославянская лексика. В переложениях библейских псалмов содержатся черты реалистичности, которыми можно объяснить конкретизацию тематики и образов, наблюдаемых в переложениях поэтов XVIII столетия.

Находясь под влиянием общественного мнения, поэты взывали к чувствам людей посредством обращения к молитвенным песням. В своих духовных стихотворениях они изображали Господа как мудрого наставника, любящего своих земных чад и ради утверждения любви творящего чудеса.

Переложения Псалтири, предпринятые поэтами XVIII века, не становились со временем доминирующим видом творчества, однако не исчезали из литературного процесса. Преемственность, наблюдаемая при обращении к божественным текстам, становится одним из условий существования и развития культуры. Эту связь нетрудно проследить, если внимательно вчитаться в поэтические произведения.

Поэтов привлекала двойственность жизни человеческой души, ее изменчивость и устремленность к поиску гармонии. В традиции переложения псалмов поэты видели истоки русской поэзии и стремились к утверждению порядка через обращение к библейским источникам. Непрекращающаяся духовная связь с древнерусской, религиозной литературой обеспечивала понимание этико-эстетических основ русской литературы XVIII века.

Проблема определения форм выражения авторского сознания, не решена в литературоведении окончательно.

Поднятая в работе тема нуждается в дальнейшей разработке. Интересно было бы проследить динамику развития жанра духовной оды, а также преобразование жанра духовных од из ораторского в лирическое целое, основывающееся на воплощении авторского сознания. Также важным представляется вопрос о стилистических особенностях духовных произведений при выражении поэтами субъективных черт.

Предпринятая в работе попытка рассмотрения русской поэзии в религиозном аспекте позволила продемонстрировать зарождение форм выражения авторского сознания. Своеобразной благодатной почвой для эти<

⇐ Предыдущая123456789

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: