 |
Проповедь проекта «Врата Эдема»
|
|
|
|
Пока отец порол меня своим старым кожаным ремнем тем июнем, Голос приказал мне не только остановить моего брата Джейкоба.
Он провозгласил, что мы трое – Джейкоб, Джон и я – были избраны исполнить его предназначение. Подарить человечеству последний шанс.
Ни на секунду я не сомневался, что услышал в своей голове голос Создателя. Это было куда больше, нежели просто голос. Это было, и до сих пор есть, всепоглощающее ощущение присутствия, согревающее вплоть до самого естества; язык, что понимает каждая клеточка в моем теле, и на котором я повсюду проповедую, стремясь убедить чистых сердцем присоединиться к нашей семье.
Ничто не остановит меня, ибо это есть мое предназначение и ничто не отвратит меня, ибо я есть посланник.
Я говорил с Джейкобом той ночью в крошечной спальне, которую мы делили. Я планировал уговорить его не вредить нашему отцу. Много позже, он будет вспоминать как лихорадочно блестели мои глаза в темноте и как моя вера остановила его руку. Я больше не был его тихим, скромным младшим братом. Голос изменил меня.
Я пробудился.
И так случилось, что отец более не поднял руки на нас: несколько дней спустя две машины, одна полицейская и другая из социальной службы, остановились неподалеку от нашего дома.
Учителя в школе, где занимался Джон, заметили следы от ремня, испещрявшие всю его спину, и незамедлительно вызвали службу по защите детей, которая была вынуждена разослать служащих осмотреть все окрестности Рома.
Они проверили нас. Шрамы на наших спинах поведали им три одинаковых истории.
Мы забрались в их машины.
В последний раз я оглянулся через окно автомобиля на наш дом, потом на соседский двор. Посреди кустов я заметил знакомые формы ржавой газонокосилки, валяющейся там столько, сколько я себя помню. Она стояла там, будто завет пережитой эре, когда мы еще беспокоились о простых вещах – времена, когда за лужайкой ухаживали, когда мы устраивали пикники и делились с теми, кому повезло меньше, чем нам (а такие люди были).
|
|
|
Все это осталось в прошлом.
И скоро не останется ничего, ведь знакомый мне мир собирался исчезнуть, чего я еще не ведал.
Это был последний раз, когда я видел своего отца.
Его посадили в полицейскую машину вместе с матерью.
Желание офицеров устроить им самосуд было практически ощутимо. Полагаю, именно это они и осуществили позже, там, где мы не могли увидеть. На тот момент мы уже увидели достаточно.
Мой отец умер в федеральной тюрьме Атланты почти на исходе срока. Много лет спустя, только начав проповедовать, я столкнулся с бывшим заключенным, помнящим Старика Сида, как его тогда знали. Он рассказал мне, что отец скончался после падения с лестницы. Действительно ли то была случайность? Сложно сказать. Но я помнил какими надоедливыми могли быть проповеди моего отца.
Я не скучал по матери. Она уже была тенью, когда мы жили под одной крышей. Сейчас она, должно быть, находится в каком-нибудь учреждении, несомненно, радуясь отсутствию поблизости мужчины, уничтожившего ее жизнь. А может быть она уже мертва. Или скоро умрет в любом случае, как и многие другие.
Поначалу нас определили в приют для сирот, под надзор докторов и психологов. Я быстро понял, что их деятельность имела мало общего с заботой. Их больше интересовал масштаб мучений, через которые мы прошли, нежели само лечение наших травм. Пережитые страдания могли ожесточить нас и потому лишить возможности найти новую семью. Мы могли представлять угрозу обществу. И этого надо было избежать любыми способами.
Они дали мне тряпичную куклу и попросили показать не ней где отец трогал меня, но среди сиротских детей я был тем счастливым исключением, кому довелось подвергаться только постоянным избиениям.
|
|
|
Показав чернильные кляксы, они спросили, что я вижу. Я видел бабочек, танцовщиц, расплющенных животных, черных лебедей, черепа, карликов и маленькую девочку с косичками, у которой был вспорот живот. Все это было совершенно нормально.
А потом я поделился тем, что сообщил мне Голос.
Люди в белых халатах принялись обсуждать со мной воображаемых друзей, дезориентацию вследствие посттравматического стресса, механизмы подсознательной защиты, временную шизофрению и эмоциональные травмы – ничего из этого не было мною понято.
Тогда я понимал лишь одно: что я был избран.
Сдавшись под конец, они настоятельно порекомендовали мне держать язык за зубами, если я вообще хотел найти семью до того возраста, когда меня вместе с Голосом в голове выкинут на улицу.
Я решил хранить молчание.
Несколько месяцев спустя социальная служба определила нас троих к бездетной паре, проживавшей в маленьком городке недалеко от Рома. Как только мы оказались в машине, вихляющей вниз по маленьким грязным дорогам на пути к дому наших опекунов – которых социальные работники порекомендовали нам без раздумий называть папой и мамой – они заговорили о новом начале, начале новой жизни. Нам обещали любящую и заботливую обстановку. Мы мечтали о горячих пирогах, остывающих на оконном подоконнике, смехе под толстыми пледами. Мы представляли себя за заборчиками, толкающих газонокосилки через лужайку перед белым домом. Мы думали, что окажемся в любящих руках. Мы думали, что станем участниками телевизионного шоу.
Но то, что ожидало нас, было даже хуже прошлой жизни. Эта пара не нуждалась в детях, им была нужна бесплатная рабочая сила.
Они обращались с нами как с домашним скотом. Мы работали до и после школы пока не падали от усталости, без единого дня на отдых. Мы заботились о животных и саде. Мы готовили еду, убирали дом, стирали вещи наших приемных родителей, или, скорее, наших хозяев.
Мы не жаловались. Мы даже не думали пытаться. Взрослый мир был слишком враждебен к нам. Мы должны были справляться сами. Мы были малолетними чернорабочими, прикованными к верстаку, солдатами на передовой линии, презираемые сильнее попрошаек или безработных, ищущих однодневный заработок по ту сторону границы на рабских торгах.
|
|
|
Мы спали в сарае и нас кормили только для того, чтобы мы не падали без сил и были в состоянии работать.
Сегодня я знаю, что это было испытание, которое мы должны были преодолеть, испытание, что укрепило нас и подготовило к тяжелой задаче, предначертанной нам. Испытание, давшее нам понять насколько несовершенен этот мир, понять, почему он заслуживает исчезнуть. Каждый день мы страдали, измученные, но мы также становились крепче, становились сильнее.
И в один день Джейкоб стал достаточно силен.
V
“Они приказывают нам не убивать,
не красть. Думаете,
они стремятся спасти наши души? Нет.
Наши души – последнее, что их волнует.
Убийство, воровство –
они лишь хотят обладать единоличным
правом вершить сие. ”
|
|
|
