 |
Проповедь проекта «Врата Эдема»
|
|
|
|
Я помнил Джейкоба ребёнком. Больше всего на свете он любил природу и леса, и чувствовал себя комфортно лишь вне дома.
Я не мог представить его живущим в Атланте, или любом другом городе, так что я решил искать его в северной Джорджии.
Я посетил каждый маленький городок, расположившийся вдоль обширных лесов Чаттахучи. День за днем я следовал узким дорожкам и тропинкам, что иногда приводили к хижинам лесорубов, но куда чаще выводили к полянам где не было ни души. Я спрашивал каждого встречного знаком ли им кто-нибудь по имени Сид, или даже просто Джейкоб.
Джейкобов было не сосчитать, но ни одного – Сида.
Я вернулся измученный после блужданий, покрытый пылью и укусами насекомых. Я направился искать севернее, в Теннеси. Я посетил каждый бар, каждый магазин. Иногда я устраивался на работу, если брали. Кладовщик, посудомойщик, обсуживающий заправочной станции – вид работы был совершенно неважен.
Все еще ни следа Джейкоба.
В отчаянии, я решил поискать Джона. Когда нас разлучили его усыновила богатая семья и я думал, что, возможно, он учился в колледже. В отличие от своего брата, ему нравились города.
Вести поиски в городских чащобах казалось куда нелепей чем блуждать по лесам. Так что я отправился в столицу. Атланта – город, что привлекал умных, амбициозных молодых людей.
Прежде мне не доводилось посещать большие города, но я уже не был ребёнком и видел достаточно в своей жизни, чтобы не слишком впечатляться. Декорации изменились, да только люди остались прежними. Что в Роме, штат Джорджия, что на берегах реки Ганг, что в тени Пирамид – все та же драма лжи и отчаяния разыгрывалась снова и снова, по всему миру. Я знал, что внутри этих хвастливых небоскребов живут гордецы, мечтающие вскарабкаться еще выше и распространить свою власть еще дальше, повелевая нами, жалкими муравьями под их стопами. Иногда они развлекают себя наблюдая за нашими сломленными жизнями через свои бинокли, словно жестокие, эгоистичные дети, для которых нет большего счастья, чем уничтожать нас, создавая лупы достаточно большие, чтоб сжечь нас живьем. Для них мы не более, чем цифры, статистика, растущие кривые.
|
|
|
Скоро эти высокомерные башни рухнут и их владыки окажутся погребены под руинами.
Я принялся искать место для сна и работы, не требуя многого. Я не искал ни физического комфорта, ни успешной карьеры, только своих братьев.
Как и прежде, я устроился в заброшенном здании, ожидавшем прихоти городских застройщиков, колеблющихся в своем решении – восстановить дом, или же снести до самого основания. Я нашел работу мусорщика и получил назначение на самый благополучный район Атланты. Рабочий день начинался рано утром. Богатые не хотят видеть мусоровозы, не хотят замечать рабочих, выносящих их мусор, им не нравится их запах.
Иногда мне встречались местные с мусорными баками, сверкающими ярче любой машины в Роме времен моего детства. Они кидали странные взгляды, будто я – аномалия. Почему этот человек, так похожий на меня, занимается такой грубой работой?
Они сторонятся всего, что может потревожить их мир. Скоро у них не останется мира совсем.
Но этот распорядок дня подходил мне. Я мог тратить каждый день на занятия в библиотеке. Плюс, дома были очаровательны, улицы – широкими и приветливыми, а дороги добротно вымощены. Даже песни птиц казались живее чем в Роме, каким я его помню. Как я уже сказал, птицы из воспоминаний о детстве отличались серостью и пели так, будто курили всю свою жизнь.
Я выяснил, что люди выбрасывают, когда обладают всем, чем пожелают.
Я открыл для себя, что из наблюдений за тем, от чего люди избавляются, можно выведать столь же много, как и изучая то, что им дорого.
|
|
|
Как оказалось, успешные люди куда менее расточительны, нежели бедняки.
Я выяснил, что привычки самых преуспевающих среди своих развиваются, и остальные имитируют их, начиная с выбора лосося, пойманного в определенном месте, заканчивая брендом туалетной бумаги, которую они покупают.
И мы никогда не находили мертвых бездомных или наркоманов в мусорных контейнерах, что порой случалось в менее благополучных округах.
Двое или трое из нас обычно стояли позади мусоровоза и болтали. Мои коллеги обсуждали свои гулянки, свои достижения на сексуальном поприще и свои мечты. А я говорил о Голосе. Спустя какое-то время, они устали от моей болтовни и нажаловались, после чего я снова оказался уволен.
Должен признаться, после этого у меня начался период депрессии. В конце концов, Голос говорил со мной лишь однажды, когда я был очень молод. Одно-единственное загадочное послание, пророчащее нам, трем убогим братьям, выдающуюся судьбу. Но в реальности я терпел абсолютную неудачу в поисках братьев, я даже не мог удержаться на одной работе, какой бы жалкой она ни была. Каждый день сердце говорило мне хранить веру, но червь сомнений продолжал грызть изнутри.
Все же я не сдался и скоро нашел работу в психиатрической клинике. Это было старое ветхое здание куда попадали нищие с отсутствующей страховкой или безработные.
Бедные дураки.
Внутри, краска отшелушивалась от стен, ржавые остовы кроватей жутко скрипели, да и само место было захламлено. Только толстые стены не позволяли стонам и крикам проникать за пределы здания. Мы были там не для того, чтобы лечить, а чтобы не позволять пациентам беспокоить внешний мир. Им давали обильные порции медикаментов, чтобы успокоить и заглушить симптомы. Дневная доза некоторых пациентов выглядела как миска детских хлопьев: разноцветная и полная до краев.
Я подозревал, что были и другие, куда более роскошные места для богатых шизофреников и психопатов: с подстриженными газонами, толстыми коврами и личными палатами, абсолютно изолированными между собой. Естественно, такие заведения не назывались психиатрическими больницами, скорее центрами по оздоровлению или домами отдыха. Даже эвфемизмы имеют свою цену. Мне было интересно, презирают ли такие пациенты нищих, что разделили те же невзгоды, или же находят друг в друге семью, не смотря на различия в финансовом благополучии.
|
|
|
К моему великому удивлению, я обнаружил что большинство пациентов были куда менее мрачны, нежели те, что жили в мире по ту сторону стен. Они были лишь неудобством: шумные, неспособные скрывать свои причуды, или понимать, что стоит держать при себе, а чем можно делиться с миром. По большей части, все их проблемы вращались вокруг этикета и надлежащего поведения. Их главная болезнь заключалась в неспособности следовать лицемерным правилам этого мира и потому общество создало тюрьму, в которой спрятала их.
Почти все пациенты оказались невероятно чуткими и могли практически ощутить, что я был иной. Некоторым это нравилось, другие пугались. Люди, измученные жизнью, сломленные тем или иным способом. Даже тогда я знал, что те, кто ответят на мой призыв, найдутся лишь среди тех, кто страдал и подвергался изгнанию: Чистые души посреди искалеченных и ветеранов войны, что ведет общество.
Больничные доктора не имели к ним никакого отношения. Далеко от этого. Они защищали общество и выступали в роли амортизатора. Они никогда не ходили по улице, выкрикивая несуразности, никогда не выходили из дома совершенно голыми. Им не доводилось уродовать себя в стремлении отдать кусок своей плоти родному человеку. Они бы не пропустили и ужина, не извинившись за это, не пошли бы в церковь без галстука, и не остались бы смотреть военный парад, не сняв своей шляпы. Они бы никогда не поняли моего послания.
Они не могли быть спасены.
VII
“Забудьте все, что ведаете,
ибо что ведаете
будет уничтожено. ”
|
|
|
