 |
Обвиняющая мать. Родитель-собственник. Робкая мама с трудным ребенком
|
|
|
|
ОБВИНЯЮЩАЯ МАТЬ
Дороти была зла на весь мир. Она обвиняла всех и вся в трудностях своей дочери. Она признавала, что ее девочка, которая сейчас училась во втором классе, не прилагает в школе никаких усилий и, соответственно, почти ничего не усваивает, но считала, что учительница может «заставить» девочку работать. Я указал ей на то, что, если две разные учительницы отмечают, что ее дочь испытывает трудности, это является неоспоримым свидетельством того, что трудности заключаются именно в девочке. Другие матери в группе тоже пытались помочь ей прояснить положение вещей. Она вроде бы согласилась, но позже я понял, что, если человека убедили против его воли, он продолжает придерживаться того же мнения.
Дороти мало говорила в группе, но вытесняла меня за дверь и говорила о своей девочке до тех пор, пока я не был вынужден вырваться от нее, чтобы успеть на назначенную встречу — интересна игра, которая преуспела в тонком своем существе: заставить меня чувствовать себя неловко.
Дороти присутствовала на половине встреч. Могла бы и не посетить ни одной.
Когда за всю серию ее дочь ничуть не изменилась, Дороти объявила причину: «Люди не меняются». Единственное, чего я не мог понять — почему она все- таки приходила на встречи. Разве что для того, чтобы «убедиться» в том, что она и так знала: в том, что они не приносят никакой пользы.
РОДИТЕЛЬ-СОБСТВЕННИК
Урсула была только на двух занятиях — третьем и шестом в цикле семинаров. Она «все время собиралась», но как-то не собралась попасть на предыдущие встречи. Когда она пришла первый раз, она не провела с ребенком занятий и, разумеется, ей не о чем было рассказать, но она без утайки поведала о том, как ей нравится, что ее младший ребенок так к ней привязан. Урсула любила подолгу качать его на коленях. (Ему было семь лет. ) Она сказала, что знает, что обращается с ним, как с маленьким, но ей это ужасно нравится. Она путала эмоциональную близость с эмоциональной зависимостью. Она не улавливала связи между их инфантильными взаимоотношениями и тем, что ему пришлось остаться на второй год и при этом он продолжал быть слабым учеником, несмотря на то, что «ай-кью» у него было выше среднего. Придя на второе занятие, она сказала, что пыталась провести игровое занятие, но не выдержала необходимости долго играть. Однако он снова сказал ей, какая у него в жизни цель: он хотел быть отшельником и жить в Лесу только с ней и еще несколькими зверями.
|
|
|
Почему же эта мама пришла только на два занятия и нисколько не продвинулась, в то время, как мама Гарриет, девочки с органическим повреждением мозга, проделала огромный путь для того, чтобы отделиться от своего ребенка? Я думаю, что в этом случае каждый из партнеров питался другим и делал это с удовольствием, даже при условии, что это замедляло процесс взросления и того, и другого. Мать не понимала, совершенно не осознавала, что она делает со своим ребенком. Она отказывалась верить, что она растит инвалида в психологическом отношении. Короче говоря, она не хотела меняться, потому что ей слишком нравился «статус кво».
РОБКАЯ МАМА С ТРУДНЫМ РЕБЕНКОМ
Энн не слишком преуспела, хотя она посещала все занятия. Частично трудность заключалась в том, что она была необыкновенно робкой и боязливой и совершенно не могла «отпустить поводья». Когда ее сын проявил какой-то признак агрессии, Энн просто всхлипнула. Когда это повторилось, она попыталась воспользоваться моей рекомендацией и сказала: «Скажи, за что ты на меня сердишься». Он ответил какую-то чепуху о том, что она не разрешает ему кушать все сладости,, которые ему хочется.
|
|
|
Я заметил, что тон, которым она сказала: «Скажи, за что ты на меня сердишься» — напомнил мне человека, кладущего голову на плаху, вручающего кому-то меч и просящего: «Ну, вперед; отруби мне голову». Энн просто излучала напряженность и чувство вины. Здесь честная коммуникация была противопоказана. Ребенка игровые занятия нисколько не волновали. Он их все время оттягивал, пока, наконец, они не прекратились совсем. Энн перестала приходить на родительские семинары, потому что ей неловко было передо мной за свои сообщения.
Надо отдать Энн должное: ее сын был очень сложным ребенком, который завел меня в тупик с диагностикой, хотя в школе мне не раз приходилось контактировать с ним. Налицо были органические нарушения — например, слабая визомоторная координация. Он выглядел в большей степени умственно отсталым, чем Джордж из главы «Мышонок», но тесты интеллекта указывали на нормальное развитие. В школе никто не мог понять, что он в самом деле знает, поскольку день не приходился на день, не говоря уж о том, как он учился.
Следует также честно признать, что Энн была искренна и старалась изо всех сил; поэтому некоторый результат все же имел место. (В конце концов, мать Фила, «заики», тоже была робкой; но она продиралась вперед и преуспела. Однако у нее были два преимущества: она смогла расслабиться и ее мальчик не был таким трудным. ) Хотя я чувствовал, что перемены произошли небольшие, на последней встрече я увидел, что у Энн осталось хорошее впечатление от программы, когда она сказала, что ей кажется, что она могла бы попробовать начать игровые занятия с младшим ребенком.
|
|
|
