 |
Q: Высокий уровень преступности — это единственное, что отличает Америку от развитых промышленных стран?
|
|
|
|
Q: Высокий уровень преступности — это единственное, что отличает Америку от развитых промышленных стран?
A: Right. If you continue to look comparatively, you see some other things, which differ between us and those societies. You see, for example, that we tolerate much greater extremes of economic inequality, that we tolerate much deeper and more severe poverty, more widespread poverty in the United States than those other countries do, that we have a much more meager array of social services, and particularly very basic human services like healthcare when it comes to supplying these to the population as a whole. So we have some of the best healthcare in the world if you can afford it, but on the other hand we have vast numbers of people who don’t have any preventive healthcare at all.
All of these things I think from 100 years’ worth of criminological research, are tremendously important in causing serious violent crime, and it’s in that difference, it’s in the extremes to which we subject some parts of our population, it’s in the absence of the kinds of social supports that are routinely expected now in other advanced industrial societies that I think we can see the origins of that difference and why it sustains.
Q: Что можно сделать, чтобы снизить уровень преступности в Америке?
A: When we talk about reducing crime in the United States, I think we often tend to focus on one kind of thing in particular, so that some people will focus on the need to develop better police strategies and some people will focus on reforming the prison system. Some people will focus on the need to develop better preventive programs for kids and families. Some people will talk about reducing poverty and developing job-training programs. I think the secret to an effective anti-crime policy in the United States is going to be we have to do all of those things. We have to work on all of those levels simultaneously.
If we take, for example, what goes on in our prison system today, we have packed about two million people in our prisons and jails in the United States. We gave virtually no thought to what was going to happen to those people when they come out and get back on your streets and in your community. One of the things that we most obviously and most simply need to do was to develop programs to try and help those people succeed in the legitimate world when they get back. And we know what some of those are. It’s not rocket science here really.
Q: Вы, наверное, имеете в виду, наркоманов?
A: Yes. We know that drug treatment is a humongously important part of this picture. We know how to do drug treatment, not for everybody, but for a significant number of the offenders who go behind bars with a drug problem, that’s probably upwards of 60 percent of the offenders in our state prison systems, for example. Well, we know how to treat those people behind bars and to give them after care when they come out and to give them some job training and help with family problems and so on when they come out. And we know that when we do that, we have very high rates of success. They are much, much less likely to go back to prison or go back to a life of crime.
|
|
|
New River Media
Разговор с Дмитрием Гиндиным, приговоренным к пожизненному заключению на острове Огненный
Женя Снежкина: То, что Вы оказались за решеткой, по Вашему мнению, случайность, или такова закономерность работы государственной машины?
Дмитрий Гиндин: Мой приговор можно назвать результатом безалаберности сотрудников МВД, результатом наплевательского отношения, очковтирательства, стремлением доложить о несуществующей работе и поскорее отчитаться, но никак нельзя сказать, что это случайность или закономерность в чистом виде. Просто я оказался в ненужном месте в ненужный час, а затем неправильно сориентировался и неправильно себя повел. На моем месте мог оказаться любой. Я неоднократно встречался с людьми, осужденными за чужие преступления; на моих глазах однажды осужденного, которого должны были через две-три недели расстрелять, выпустили из-под «вышки» на свободу, потому что нашли настоящего преступника. Впрочем, вы и сами прекрасно знаете статистику судебных ошибок, как случайных, так и преднамеренных. А вот то, что я оказался на «морально-этическом острове» и для российского общества я отщепенец и негодяй-убийца, — это закономерный результат работы государственной машины.
ЖС: Что побудило Вас обратиться в Комитет ООН по правам человека? На что Вы надеялись, обращаясь туда?
ДГ: Меня побудило обратиться в органы ООН то, что, пройдя многие из высоких российских юридических инстанций, я видел, какое здесь формальное отношение к разбору жалоб. На свидании в 1995 году, сначала с родственниками, а потом с адвокатом, мне было предложено обратиться в КПЧ ООН. Я отнесся к этому предложению скептически, помня, как в советские времена у нас относились к решениям КПЧ ООН. Но, во-первых, хуже уже быть не могло, а во-вторых, я надеялся, что смогу обжаловать приговор и в Страсбурге (России предстояло вступить в Совет Европы. — Ред. ), так что я согласился.
|
|
|
