Обвинения в адрес традиционной психологии.

Герген (Gergen, 1997) перечисляет ряд обвинений, с которыми социальный конструкционизм выступает в адрес психологии. К ним относятся подрыв демократии и роли сообщества, поддержка идеологии индивидуализма, выступления в пользу патриархальной системы, проповедь нарциссизма и пособничество западному колониализму. Поскольку психология стремится к объективности, утверждает Герген, она подавляет альтернативные точки зрения, тем самым солидаризируясь с тоталитаризмом. Ее вера в истинность своих методов препятствует установлению диалога с альтернативными подходами. Герген не имеет возражений против общепринятых психологических методов исследований, но лишь поскольку те не претендуют на истинность, распространяющуюся за пределы языка сообщества исследователей. Векслер (Wexler, 1987) обвиняет психологию в поддержке корпоративного либерального капитализма, в котором менеджеры и работники сотрудничают друг с другом, полагая, однако, что социальный дискурс может помочь нам понять, каким образом история формирует как культуру, так и личностные характеристики. Сходную точку зрения высказывает Герген (Gergen, 1997), считающий, что конструкционист может значительно расширить возможности психологического исследования.

Обращаясь к примерам, демонстрирующим недостатки деконтекстуализировашгой психологии, можно указать на работу Кашмена (Cushman, 1991), критикующего с позиций конструкционизма книгу Дэ-ниэла Стерна (Daniel Stern, 1985), посвященную развитию в младенческом возрасте. Кашмен приводит следующий ряд критических замечаний: положение Стерна о том, что младенцы начинают отличать себя от других объектов и людей — что у них формируется чувство собственного Я, — не является универсальным, как утверждает автор, а представляет собой интерпретацию с точки зрения белых представителей среднего класса, живущих в условиях западной культуры конца XX века. Стерн помещает Я внутрь организма, где оно выступает в качестве господина, направляющего наше поведение; он наделяет Я и другими чертами, которые рассматривает как универсальные. Однако жители племени Чевонг (Chewong) из Малайзии помещают Я в печени, а древние египтяне помещали его в сердце. Жители западно-африканского племени талленси (tallensi) верят, что Я относится к прошлому и контролируется внешней силой. Индусы также верили в то, что Я относится к прошлом}', но считали, что оно контролируется внутренней силой. Стерн игнорирует эти культурные различия, свидетельствующие о том, что предлагаемая им модель характерна лишь для небольшой части мира, хотя автор полагает, что она имеет врожденный и универсальный характер. Если Я действительно является врожденным, странно, почему лишь столь небольшая часть земного шара разделяет данное представление. Приводимые Стерном данные скоре всего достоверны и надежны, однако его интерпретация этих данных является культуро-специфичной, как и его интерпретация бессознательного, утверждает Кашмен:

«Заявляя, что он обнаружил научные доказательства того, что человеческий младенец автоматически формируется как западный младенец, Стерн делает крайне политическое заявление. Он неявно предполагает, что пустой, нецелостный, нарциссический, дезориентированный и изолированный современный западный индивидуум, для которого поддержание глубоких личных отношений и сотрудничество в общественных начинаниях составляют почти непреодолимые трудности, представляет собой естественную и единственно возможную форму человеческого бытия» (Cushman, 1991, р. 217).

Обращаясь к традиционной психологии, Кашмен утверждает, что поскольку человеческие существа конструируются локальными группами, а психология это игнорирует, «психологическая программа невыполнима» (р. 206). И поскольку претензии психологов на истину базируются на лабораторных экспериментах, «привилегированном источнике», который они рассматривают как изолированный от истории и политики, «деконтекстуализированная психология», являющаяся результатом таких исследований, «политически опасна». Иллюстрацией этого факта, указывает Кашмен, является попытка Стерна вменить в вину гипотетическому Я изоляцию и отчуждение, оставляя вне поля зрения социальные и политические структуры, вероятно, фактически ответственные за такое положение вещей.

Приводимый ниже отрывок представляет собой свидетельство того, что сторонники конструкциониз-ма предрекают грядущий конец объективизма с его поддержкой сил социального зла: «Практически невозможно найти такую гипотезу, эмпирическое свидетельство, идеологическую установку, литературный канон, ценностное убеждение или логическое построение, которое нельзя было бы развенчать, опровергнуть или дискредитировать с помощью тех или иных имеющихся в нашем распоряжении средств. Только крайняя предвзятость, сила привычки или болезненная месть униженного эгоизма способны оказать достаточно мощное сопротивление тем интеллектуальным разрушительным средствам, которыми мы располагаем. В наши дни в научном мире всем заправляют капиталистические эксплуататоры, проповедники мужского шовинизма, культурные империалисты, поджигатели войны, фанатики WASP*, бесхребетные либералы и догматики от науки. Однако силы уничтожения и обезглавливания не ограничиваются научным истэблишментом. Постэмпирики находят обилие объектов для своей критики во всех слоях общества. Оплот эмпиризма может быть обнаружен во всех сферах, где принимаются решения на высшем уровне — в правительстве, бизнесе, армии и т. д. ... Революция в разгаре, повсюду летят головы, и нет пределов потенциальным разрушениям» (Gergen, 1994b, p. 59-60).

Другие версии конструкционизма. В качестве альтернативы строгому конструкционизму некоторые авторы утверждают, что мы должны рассматривать конструкционистский мир как имеющий некий объективный базис, чтобы избежать солипсизма, представления о том, что не существует ничего, кроме собственного Я. В противном случае исследованию может подвергаться лишь социальный базис социальных конструкций.

Разновидность, получившая название контекстуального конструкционизма, отвергает солипсизм и оставляет место основаниям (знания), принадлежащим миру природы и выходящим за пределы конструкций социального сообщества. Этот подход призывает обратиться к здравому смыслу, предполагающему, что знание возникает при контакте с реальным миром, включающим многие контекстуальные условия, оказывающие влияние на конструкционистские исследования. «Сам факт получения информации от информантов оказывает влияние на форму и содержание реакций. Исследователи и аналитики, как бы они не старались, не могут не привносить собственные интересы, если не свои профессиональные программы (agendas), в свое взаимодействие с информантами» (Sarbin & Kitsuse, p. 14).

Один из аргументов, развиваемых в данном направлении, гласит, что для того чтобы более полно понять конструкции обычного человека с улицы, конструкционист должен обращаться к чему-либо поддающемуся объективной проверке (Best, 1993). Конструкционистская программа социального действия, включающая такие проекты, как улучшение положения нуждающихся, престарелых, женщин и социальных меньшинств и сохранение естественных мировых ресурсов, также требует изменить свой подход в соответствии с условиями повседневной жизни в мире. Это изменение точки зрения могло последовать в направлении, указанном философом и психологом Джоном Дьюи, утверждающим, что знание состоит во взаимодействиях между людьми и их *WASP — сокр. от White Anglo-Saxon Protestant («белая кость», «истинные американцы», т. е. американцы англосаксонского происхождения и протестантского вероисповедания, которые в период образования США считали себя и считались другими элитой общества). — Примеч. науч. ред. миром; началом знания не является та или иная теоретическая система. Очень близких позиций придерживается интербихевиоральная психология Кантора (см. главу 10).

Примером контекстуального интеракционизма является критика Андерсеном (Andersen, 1994) IQ как меры интеллекта. Он полагает, что существуют две «метафоры» интеллекта. Согласно одной из них, интеллект — это решение задач в уме, а согласно другой, контекстуальной, интеллект — это «оцениваемое качество взаимодействий и взаимоотношений человека со своим окружением» (р. 126). Он находит, что IQ часто используется вместо более точного термина «показатель IQ-теста» («IQ test score»), что приводит к овеществлению данного конструкта. Кроме того, когда конкретные ответы тестируемых на вопросы теста преобразуются в числовые абстракции тестовых показателей IQ, эти показатели являются порождением разума (creations), а не исходными данными. Многие авторы теорий интеллекта не принимают во внимание тот факт, что интеллект является конструкцией, а не природным (естественным) явлением. «Реальным существованием обладают показатели тестов интеллекта (IQ), но не сам интеллект (IQ); IQ принадлежит царству хоббитов, единорогов, крошечных фей и других мифических созданий» (р. 132). Последствия этого неразличения проявляются и в утверждении о том, что IQ является нормально распределенной переменной; при этом упускается из виду тот факт, что исследователи разработали тест таким образом, чтобы его результаты соответствовали колоколообразной кривой распределения, которая вовсе не присуща природным явлениям.

Субъективность, утверждает Андерсен, появляется с появлением индивида, однако социальный процесс придает ей публичную объективность. Он уподобляет данный подход к объективности системе пожарной сигнализации, в которой отдельные датчики, расположенные в различных местах, каждый в своем субъективном ракурсе, в совокупности определяют объективное местонахождение очага пожара. Используя аналогичное сравнение, он отмечает, что психометрический подход к измерению интеллекта, с его игнорированием того обстоятельства, что интеллект является конструкцией, встречает возражения со стороны различных дисциплин — с присущих каждой из них точек зрения, — а это может привести к более объективному пониманию интеллекта. Психометрическому подходу, как механистическому взгляду на объективность, он противопоставляет объективность контекстуального интеракционизма, согласно которому интеллект понимается как взаимодействие между тестирующим и тестируемым, контекстом тестовой ситуации и мыслительными процессами тестируемого.

Такой видный пионер конструкционизма, как Ром Харре (Harre, 1986b), вероятно, также может быть отнесен к лагерю контекстуального конструкционизма. Мы познаем внеличностный (non-personal) мир вокруг нас, полагает он, проводя исследование с помощью диалогов, аналогично тому, как физики исследуют мир с помощью теорий. Естественно, утверждает Харре, наша собственная социальная система накладывает ограничения на наши познавательные возможности, однако использование диалогов представляет собой практический подход. Один из социально-психологических подходов, называемый «реализмом», или «трансцендентальным реализмом», также, вероятно, является родственным контекстуальному конструкционизму (Manicus & Secord, 1983). Он пытается положить конец общепринятой в социальной психологии практике использования оторванных от реальности экспериментов, включая такие задачи, как дилеммы торга и заключенного, и заместить их повествованиями в духе исторического исследования, которые схватывали бы значения вещей для людей в обыденной жизни. Сторонники данного подхода не отвергают объективности («обоснованной доказуемости» («warranetd assertibility»)) и не настаивают на тотальной относительности.

Данцигер (Danziger, 1997) проводит различие между «мягкой», или «светлой», версией конструкционизма и его «мрачной» версией. Светлый кон-струкционизм не только не претендует на то, что он является путем к истине, но и проповедует терпимость к любым путям, пока идущие по ним не пытаются указывать, в каком направлении идти другим. Смысл непрерывно конструируется языковыми сообществами. Темный конструкционизм подчеркивает роль отношений власти и тот факт, что они реализуются в социальных структурах и в человеческом теле, в частности, в биологии пола (biology of gender). Власть устанавливается и поддерживается благодаря конвенциям, закрепляемым письменными документами и институционализированными социальными практиками. Таким образом, маловероятно, что локальные социальные процессы могут явиться источником социальных реформ, указывает Данцигер; а следовательно, множественность точек зрения, за которую выступает постмодернизм, может не достичь своей цели.

Раисе (Reiss, 1993) выступает в пользу скорее «постпозитивистской», чем постмодернистской позиции. Он солидарен с постмодернистами в их отрицании окончательных истин и автономных фактов, однако он также отвергает постмодернистский тотальный релятивизм. «Релятивизм неприемлем для постпозитивистов, поскольку он отвергает возможность накопления доброкачественных (fair) научных данных, соответствующих научным стандартам. Далее, если все точки зрения относительны, то у нас нет способов обосновать более высокую эффективность одних форм социального и личного изменения по сравнению с другими» (р. 6). Он отмечает, что взгляды, претендующие на статус знания, публикуются и обсуждаются с целью прийти к более глубокому пониманию тех или иных событий в мире, хотя при этом признается, что данное понимание может измениться с появлением новых взглядов. Он подчеркивает, что исследователь должен изложить свои исходные предпосылки (систему постулатов), так чтобы другие могли оценить их обоснованность, равно как и результаты основанных на них исследований, ибо факты являются таковыми только в рамках контекста, заданного исходными предположениями.

Конструкционизм и конструктивизм. Герген (Gergen, 1994b) различает, с одной стороны, конструктивизм в том виде, в каком он фигурирует в работах Жана Пиаже и Джорджа Келли, и с другой стороны — социальный конструкционизм, который он сам проповедует. Согласно Пиаже, ребенок ассимилирует реальность, но в то же время, благодаря когнитивной системе, аккомодируется (приспосабливается) к миру. Следовательно, индивидуум, а не социальная группа, конструирует реальность. Согласно Келли, индивидуум конструирует (construes) или интерпретирует мир на личном уровне, однако, несмотря на это, объективный мир существует. Таким образом, и Пиаже, и Келли верят в реальность, существующую независимо от социальных процессов. Гриер (Greer, 1997) проводит аналогичное различение, указывая на то, что конструктивисты придерживаются более традиционной точки зрения, чем кон-струкционисты — точки зрения, полагающей реальность, стоящую за социальными конструкциями знания. Конструкционизм отвергает как «разум», так и «мир», как обладающие реальностью вне дискурсивного сообщества, тогда как конструктивисты предполагают реальность этих сущностей.

Как конструктивисты, так и конструкционисты высказывают сомнения в том, что существует какая-то «фундаментальная» (базирующееся на установленных истинах) эмпирическая наука, являющаяся универсальной; к тому же и те и другие подвергают сомнению конструирование знания в уме на основе наблюдений. Каждый из подходов утверждает, что сама методология науки формирует (определяет) знание, а не добывает (открывает) его. Конструкционисты утверждают, что и научные методологии, и полученные на их основе результаты являются продуктами доказательств и умозаключений, представленных в языке, а потому социально «оговоренных» («negotiated»). Конструктивисты придерживаются точки зрения западного индивидуализма с его представлением о (по)знании как о врожденном индивидуальном процессе. Для конструкциониста индивидуальность — это функция социальных отношений, как и личность, мотивы, эмоции, память и мышление, которые также являются таковыми функциями, а не компонентами разума или Я. «Индивидуумы — это сконструированные сущности; они являются теоретическими конструкциями, социальными по происхождению» (Stam, 1990, р. 246). Конструкционисты полагают социальную причинность, тогда как некоторые конструктивисты оставляют место для причинности, базирующейся на свободной воле. Конструктивисты идут еще дальше, чем конструкционисты, и полагают, что язык формирует (constitutes) социальную реальность, а не только функционирует в качестве носителя социальных соглашений (Niemeyer, 1995). Конструктивизм придает большее значение биологической причинности поведения, тогда как конструкционизм приписывает причинность исключительно социальным процессам (Hardy, 1993)¹.

Предложенная Келли (Kelly, 1955/1991) «психология личных конструктов» вдохновила других авторов на попытки развить его теорию, объединив ее с социальным конструкционизмом (Mancuso, 1996). Келли утверждает, что мы интерпретируем мир в терминах наших индивидуальных когнитивных конструктов, опосредующих для нас мир. Именно эти опосредованные интерпретации придают миру смысл. Согласно версии теории Келли, развитой Мэнкьюзо (Mancuso), посредниками являются личные смыслы (private meanings). Личные конструкты принимают входные сигналы, исходящие от мира, и организуют их в смысловые значения вещей. Каждый индивидуум обладает иерархической системой таких конструктов и использует различные конструкты с различными входными сигналами, помогающие ему понимать мир. Это делает интерпретации конкретного человека — а не интерпретации социальной группы — центральными в системе Мэнкьюзо. Данная теория ближе к идеям когнитивной обработки информации, чем к социальному конструкционизму (Wortham, 1996); последний полагает, что индивидуальные интерпретаторы являются частью более широкого дискурсивного сообщества и «заперты» внутри интерпретативных процессов этого сообщества (Burkitt, 1996). Уортхем (Wortham) оспаривает менталистские утверждения Мэнкьюзо о личной сфере / внутреннем мире: «Предположение о том, что нам необходимо допустить существование внутреннего мира, чтобы объяснить осмысленный опыт, приводит нас к неразрешимому вопросу о достоверности внутренних интерпретаций, о свободной воле и детерминизме и т. д... Конструкты, придающие смысл нам и нашему опыту, настолько тесно переплетены с родственным контекстом (relational context), что этот факт заставляет нас предполагать, будто они интер-нализованы в индивидуальном разуме» (р. 81-82).

 ¹ Лиддон (Lyddon, 1995) дает краткую характеристику многочисленных версий конструктивизма и классифицирует их в соответствии с четырьмя родами причин по Аристотелю: формальной, материальной, действующей и финальной. Прават (Prawat, 1996) описывает шесть типов, в ряду которых социальный конструкционизм Гергена и тесно связанный с ним постмодернизм Рорти составляют единый стиль.

Феминизм и конструкционизм. В союзе с постмодернизмом конструкционизм выступает с феминистской оценкой науки, в которой наблюдается значительное преобладание мужских представлений в области методологии и интерпретации. Эвелин Келлер (Evelyn Keller, 1983), получившая подготовку в области теоретической физики, указывает на то, что женский подход к научным проблемам привносит в науку ценный взгляд, который может оказаться весьма плодотворным, примером чему является разработанная Барбарой МакКлинток (Barbara McKlintock) процедура изучения генетики семян (corn genetics), предполагающая поиск организации и функции, а не рассматривающая ген как командный центр, обладающий абсолютной властью. Это позволило получить результаты, за которые МакКлинток была удостоена Нобелевской премии по медицине в 1983 году, но при этом ей пришлось бороться с мужским негативизмом в отношении некоторых ее концепций и финансирования ее исследований. Келлер утверждает, что женщинам свойственно заниматься поисками более сложных взаимодействий, тогда как мужчины часто пытаются обнаружить лишь линейные причинно-следственные связи. Это привело мужчин к переоценке контролирующей роли ДНК, не принимая при этом во внимание ее взаимодействия с другими молекулами. Аналогичное замечание делает Бон-ни Спэниер (Bonnie Spanier, 1995), микробиолог и специалист по женским исследованиям (women's studies). Несмотря на наличие фактов, свидетельствующих об интеракционной роли самых различных сложных молекул, проведенный ею обзор учебников и журнальных статей показал, что для них типичен один и тот же шаблон приписывания гену контролирующих функций и помещения его на вершине иерархии молекул в клетке.

Большинство ученых-феминисток хотели бы привлечь больше женщин в сферу науки и придать ей качественное измерение, сохраняя количественное (Nemecek, 1997). Вдобавок они хотели бы, чтобы наука уделяла внимание социальным ценностям и ген-дерным предрассудкам, под влиянием которых находятся ученые. В этой связи стоит напомнить, что признание факта влияния на эксперименты необъективности как самих исследователей, так и испытуемых, привело к внедрению в научную практику двойного слепого эксперимента. Результаты многих более ранних исследований могут быть поставлены под сомнение, поскольку в течение многих лет такие средства контроля отсутствовали. Однако многие феминистки пытаются выйти за рамки вопросов методологического контроля. Они призывают перейти от взгляда на науку как мужскую прерогативу к рассмотрению ее как общечеловеческой сферы деятельности, которая рассматривает и развивает различные точки зрения и отказывается от представлений о мужском интеллектуальном превосходстве — превосходстве, основанном на политической власти, а не на критериях науки, даже если оно является непреднамеренным и неучтенным. Более широкий подход, утверждают они, будет способствовать только развитию, а не деградации науки. «Сама природа является нашим союзником, полагаясь на которого мы можем создать импульс к действительным изменениям: ответы со стороны природы каждый раз заставляют нас пересматривать термины, в которых конструируется наше понимание науки» (Keller, 1995, pp. 175-76).

Критические замечания, аналогичные сделанным в отношении генетики, могут быть направлены и в адрес господствующих тенденций в психологии: использования количественных методов в ущерб качественным и предположения линейной причинно-следственной зависимости в допущении об управляемом мозгом организме или вызываемых средой реакциях.

Вторжения в другие области. За последние двадцать лет конструкционизм приобрел господствующее влияние в области женских исследований и в социологии, в особенности в исследованиях социальных проблем, а также в некоторых разделах антропологии. Меньшего успеха он добился в психологии (Sarbin & Kitsuse, 1994), за исключением социальной и педагогической психологии, в которых ему удалось занять достойное место. (Когнитивизм также приобрел значительное влияние в социальной психологии, тогда как наиболее традиционное направление в социальной психологии переместилось в школы бизнеса. ) Герген (Gergen, 1985) хотел бы ввести конструкционизм во все разделы психологии, поскольку он считает психологию — как и другие науки — «формой социального процесса» (р. 266).