§ 5. Башкирская служилая элита XVII–первой трети XVIII в.

Отсутствие постоянного института ханской власти в башкирском обществе предопределило неустойчивость служилой элиты. Титулы и звания исчезали и вновь появлялись в зависимости от политической конъюнктуры. К примеру, Карасакалу удалось возобновить забытую у башкир практику пожалования княжеским званием. «Верный башкирец» Теникей Текелев в начале мая 1740 г. сообщил властям, что при Карасакале «…воровского собрания Тамьянской волости 1000 человек, а собственных ево людей никого нет, при нем воре име­ющейся Дуван-Табынской волости башкирец Салтан Арасланбеков опреде­лен был князем…А башкирец Тлевкей Володимеров определен им Карасакалом князем же». [1234] К 1720 г. башкиры возродили забытый титул дувана. В феврале 1721 г. башкиры Казанской дороги после съезда решили выдавать беглецов только за последние 14 лет. Среди башкир подписавших, письмо с этим решением, фигурирует дуван Табынской волости Онзягул батыр Тилявов. [1235] Тем не менее, в российской номенклатуре служилых инородцев лишь тарханское звание закрепилось и получило свое обоснование в военном делопроизводстве. Служилые татары и башкирские тарханы в уфимских служилых десятнях составляли один список. [1236]

В XVII в. уфимская администрация делала постоянные запросы относительно прав и обязанностей башкирских тарханов. Сами тарханы видели в своем положении лишь привилегию, освобождавшую их от уплаты ясака. Когда в 1694 г. были посланы уфимские служилые люди для переписи тарханов по всему Уфимскому уезду, то башкирские тарханы вооруженным путем сорвали это мероприятие. Следует отметить, что 90-е гг. XVII в. отмечены как наиболее мирный период во взаимоотношениях властей и башкир. По сообщению воеводы Д. Н. Головина: «Ногайские дороги разных волостей башкирцы многие называютца тарханы и тарханскими детми и братею и племянники и внучеты, а великих государей служеб никаких не служат и ясаку и податей не платят живут в избылых». [1237] Служилый иноземец Яков Кинишемцов, ездивший в Бурзянскую и Кипчаскую волости, сообщил воеводе, что тарханы нескольких деревень «…говорили что-де деде отцы их истари бутто были в тарханех, а они-де ныне называюца тарханами потому что-де деды и отцы их истари служили в тарханах, а Сеит Тезиков и Танатар Елышев з братею и всею деревнею, собрався вымысля воровские воякова, били и в стрелцов стреляли из луков, хотели из деревни вон выбили, и с них стрелцов кресты посорвали и подвод не дали». [1238]            

В период крупных восстаний наблюдается полное исчезновение тарханского звания среди башкир. В таких случаях ключевую роль в военной структуре общества начинают играть не тарханы, а батыры. Например, в результате восстания 1704–1711 гг. произошел фактический выход башкир из российского подданства. В 1722 г. возникла необходимость возобновить прежние отношения. В ходе переговоров все башкирские роды представляли только батыры и муллы. [1239] Статус батыра, в отличие от положения тархана или князя, не был непосредственно связан с благородным происхождением или материальным достатком. Исключение делалось только в отношении некоторых наиболее прославленных ханов или султанов. Согласно свидетельству В. Н. Татищева, у башкир слово «батыр» значит храбрый или мужественный, оное дается тому, кто на съезде неприятеля копьем или саблей убьет, и оные когда ту честь получают, должны на бою впереди быть прочие им почтение и послушание отдают, оное же прилагают частью ханам и ханским детям или султанам. [1240] Ж. Батай отметил сущностную близость победы, одержанной в схватке, к акту дарения. Конечно, замечает он, эта победа позволяет присваивать себе место или блага, но следует учесть и феномен человека, полностью ставящего самого себя на кон. Собственно, дарственный характер применения животной силы очевиден при борьбе за общее дело, которому боец отдает себя. [1241]

Победа в рукопашном поединке выходила за привычные рамки тактики боя башкирского ополчения. Для рядового воина-башкира вплоть до начала XIX в. основным, если не единственным, оружием являлись лук и стрелы. В этом легко убедиться, если проанализировать характер вооружения трехтысячной башкирской команды, отправленной в 1772 г. в Польшу. В соответствии с указом от 17 октября 1711 г. командование должно было обратить особенное внимание на то, чтобы «все те башкирцы… были люди лучшие к службе способнейшие и исправнейшие и совершенно по их обыкновению вооруженные». [1242] На всю трехтысячную команду пришлось всего 20 сабель и 320 копий. [1243] Таким образом, участвовать в поединке имел возможность только каждый десятый воин. По-видимому, в данном случае следует учесть психологический фактор. Далеко не каждый человек способен убить противника в рукопашной схватке. Эйбл-Эйбесфельдт полагает, что только изобретение дистанционного оружия (от лука до ракет) стало одним из трех оснований феномена войны с этологической точки зрения. Он объясняет этот факт тем, что удаленность людей друг от друга не дает реализоваться импульсам торможения агрессивности, действующим лишь при близком, лицом к лицу, контакте людей. [1244] В этом смысле «храбрость» батыра – вполне определенное психологическое качество воина, которое прямо не сопрягается со знатным происхождением или богатством.  

Р. С. Липец на основании исследования образа батыра в тюркско-монгольском обществе приходит к выводу о том, что многие из тюркских воинов-батыров, выделившихся из народа, конечно, не вошли в класс феодалов. Носители феодальной идеологии в эпосе, по существу, ханы, а не батыры, не воины («батыр» ведь могло означать не только младших по рангу военачальников, но и особо отличившихся храбрецов-воинов). [1245] По свидетельству К. К Мейендорфа, к батырам у казахов относились «люди храбрые, справедливые и предприимчивые, во время войны – это наездники». [1246] В башкирском эпосе батыры нередко являются антиподами ханов. Так, хан Мясем, убив честного и справедливого батыра, вызвал последствия, имевшие драматические последствия для всего общества. [1247]

Отметим, что титул батыра фигурирует только в источниках политического характера, отражающих дипломатические отношения: в период башкирских восстаний или военных столкновений с соседями. В частноправовых актах и делопроизводственных документах можно встретить даже титул дувана[1248] или князя[1249], но не батыра.

Таким образом, из ограниченного круга титулов и званий, принятых у башкир в XVII – начале XVIII в., только статус тархана определялся государством. Бии и дуваны, подтверждая свое положение перед российской администрацией, просто приравнивались к тарханам по привилегиям и обязанностям. Именно по этой причине в условиях потери всех связей управления башкирами после восстания 1704–1711 гг. правительство решило воспользоваться традиционной структурой служилых тарханов для возобновления отношений с башкирской знатью. В 20-е гг. XVIII в., когда стал очевиден провал всех преобразований в Уфимской провинции, произведенных в правление Петра I, правительство официально заявило о возвращении к административной практике XVII в. В наиболее ясной форме эта реставрации прежних порядков нашла свое отражение в инструкции 1728 г. уфимскому воеводе П. И. Бутурлину, где было указано: «С башкирцами поступать по данным от предков наших Великих Государей жалованным грамотам». [1250] Причины неудачи преобразований в Башкирии понимали современники событий. Еще в начале 20-х гг. XVIII в. В. Н. Татищев считал, что власти, приступая к реорганизации системы управления башкирами, должны были воспользоваться принятыми у башкир военными обычаями, которые дают возможность создать эффективную модель их интеграции. [1251] В традиционной структуре башкирского общества существовал институт тарханства, который, в отличие от других символов подданства, таких как, ясак и вотчинное право, предполагал наличие сословной группы с особыми интересами и правами. После монографии В. В. Вельяминова-Зернова[1252] исследование феномена башкирского тарханства осуществил А. З. Асфандияров. [1253] Благодаря этой работе мы имеем возможность ограничить рассмотрение этого сословия только в ракурсе той роли, которую сыграл институт тарханства в разрушении традиционной структуры башкирского общества.

Выше уже отмечалось, что башкирские тарханы известны по письменным источникам еще в период существования Казанского ханства и Ногайской Орды. Д. М. Исхаков высказал мнение, что при перечислении этносов Казанского ханства автор Никоновской летописи под тарханами называет именно башкир. [1254] Действительно, в летописном тексте тарханы помещаются рядом с «Башкирдою», т. е. тарханы представляли собой знать башкир, находившуюся на службе у казанского хана. При этом статус башкирских тарханов на территории Казанского и Касимовского ханств существенно отличался от правового положения на территории Ногайской Орды. Если в Казанском ханстве тарханы пользовались правом владения суюргалами, а после 1552 г. и поместными дачами, то в Ногайской Башкирии, как и на территории Уфимского уезда, тарханы входили в число вотчинников с теми же правами, что и рядовые ясачные люди.

Впрочем, некоторые исследователи отмечают, что башкирское общество XVI – XVII вв. было знакомо с частной собственностью на землю. У. Х. Рахматуллин отметил, что немногочисленные представители башкирской феодальной верхушки были наделены царским правительством землей отдельно от волости. [1255] Н. Ф. Демидова так же отмечает, что наличие общинного владения не препятствовало существованию частной собственности на землю. Наиболее ярким ее выражением было право тарханов на владение любыми землями в пределах волости. [1256]

Относительно особых владельческих прав тарханов вполне четкое разъяснение в 1777 г. дал оренбургский губернатор П. Д. Мансуров. Он отметил: «Тарханы имели вольность перед ясачниками в том, что где хотят землей владеть сено косить и рыбу ловить, в том ясачники спорить не могли, токмо до бортных угодий и бобровых гонов не касались, однако и поныне тот обычай у них вышел, понеже всякий имеет земли довольно и угодий довольно». [1257] Тем не менее, Обращение к судебным процессам, которые имели место в XVII в. между ясачными башкирами и тарханами, свидетельствует о еще более ограниченных владельческих правах башкирских тарханов. Например, в 1696 г. уфимскими властями разбиралось дело, в котором истцами выступили ясачные башкиры Юрматинской волости, обвинявшие целую группу тархан в нарушении вотчинного владения по реке Ашкадар. [1258] Судебное разбирательство зашло в тупик, поскольку в приказной избе не нашлось указов и документальных свидетельств, подтверждающих наличие особых вотчинных угодий у башкирских тарханов. В результате, как уже было рассмотрено выше, уфимский воевода Д. И Молостов был вынужден санкционировать опрос наиболее авторитетных башкирских тарханов относительно земельных прав тарханов. В результате выяснилось, что тарханы никогда не владели особыми вотчинами, а «вотчины-де у них с ясашными башкирцы с родственники их, и с тех-де вотчин родственники их платят ясак, а они-де с тех вотчин служат службы и всякие посылки». [1259] П. Д. Мансуров отметил, что тарханы имели право «землей владеть, сено косить и рыбу ловить, в том ясачники спорить не могли», однако ясачные башкирцы не только «спорили», но и выиграли судебный процесс с тарханами. Только орлиные гнезда на реке Ашкадар были оставлены в исключительном владении юрматинских тарханов. Процесс изобиловал выяснением таких подробностей, которые позволяют усомниться в том, что ясачные башкиры испытывали какой-либо пиетет перед служилыми тарханами. Ясачные башкиры Метеш Бердышев с товарищами показали на суде: «Ясак с тое вотчины в казну великого государя преже сего и ныне платим мы, Метешка с товарыщи, по сту куниц на год по вся годы без недобору, а они Кулман с товарыщи преже сего с нами ясаку никокава не плачивали и нам не платят, и тарханами и мурзами называют себя напрасно и всякия великого государя службы служим мы Метешка с товарыщи с ними Кулманка с товарыщи в ровенстве, и тое нашу опчую ошкадарскую вотчину они Кулман с товарыщи называют своею». [1260] Таким образом, ясачные башкиры возмущались тем, что службы они с тарханами служат «в ровенстве», а ясак платят только они. Интересно, что ясачные башкиры свободно вторгались в вотчинные угодья сына знаменитого юрматинского князя Татигаса Муралеева – Москова Тайдигашева. В 1649 г. он бил челом на своих ясачных родственников: «а сказал, служит-де он всякие наши службы и как он бывает на наших службах и без нево владеют ево братья вотчины ево всякими угоди и лес секут и зверя ловят и нам бы сво Москайка пожаловати от уфинских башкирцов велеть оберегать, и как к тебе ся наша грамота придет, и ты бы уфинского служилого башкирца Москайка Тайдигашева от уфинских башкирцов велел оберегать, чтоб в угодье ево насилством не въезжали и без суда и без сыску абид и продажи не чинили». [1261]

Традиционно у башкир существовало частное пользование отдельными землями и угодьями – пашнями, бортями, мельницами, то есть, к чему уже был приложен индивидуальный труд. [1262] Особый вид индивидуального владения – тарлау, т. е. пашня, находилась в владении отдельных лиц. Поднятие целины, распашка и огораживание земель для пашни поблизости к деревням превращали эти земли в фактическую собственность населения деревни. Таким образом, преимущественное право тархана на пользование лучшими землями волостной территории ограничивалось по мере увеличения площадей тарлау. Тархан имел возможность реализовать свои законные права на землю только в условиях неразделенной родоплеменной территории. Однако с развитием земледелия родовая территория дробилась на жребии и повытья между отдельными аулами и даже группами семей.

 К тому же, в малоземельных башкирских волостях уже в конце XVII в. вся вотчинная земля делилась по участкам в соответствии с уплачиваемым ясаком. Как отмечается в одной из челобитной башкир Енейской волости: «Которые де братьи башкирцы живут в вотчинах своих деревнями и где мало пахотных земель, и они де те земли делят по ясакам, кто больше ясаку платит то де большей землей владеет». [1263] В 1681 г. по челобитной Ногайской дороги Табынской волости «башкирцев Янымбетка Атипердеева с товарищи велено их вотчины с их земли смешав разделить по ясакам». [1264] В подобных условиях ясачные башкиры не позволяли тарханам, не платившим ясак, пользоваться лучшими угодьями. Тархан Акынса Таникеев жаловался на то, что башкиры Демской волости его со своих земель сгоняли в буйне владеть не дали. [1265] В 30-е гг. XVIII в. старшина Бурзянской волости Алдар Исекеев жаловался на нарушение своих тарханских прав башкирами Тангаурской и Бурзянской волостей. [1266]

Нередко земельные права тарханов нарушались по причине частых отлучек на станичную службу, которую они были обязаны нести наравне с уфимскими служилыми людьми. Иногда башкирских тарханов задерживали на станичной службе дольше, чем это позволяли собственные продовольственные запасы. В 1669 г. все башкирские тарханы Уфимского уезда били челом «для прокормления им дать хлеба по невеликому, чтобы им не разбрестись». [1267]

В составе фонда Уфимской приказной избы и материалах Печатного приказа содержатся более 145 выписей из указов о пожаловании башкирам тарханского звания. Ни в одном из них не упоминается о том, что тарханы имели право закреплять за собой родовые земли или отчуждать их.

Таким образом, статус тархана сам по себе не гарантировал никаких преимуществ в башкирском обществе, если не был сопряжен с такими свойствами, как лидерские качества, богатство, щедрость и военная удача. В противном случае их привилегии оспаривались сородичами. К примеру, Ишмухамед Давлетбаев пользовался уважением как со стороны уфимской администрации, так и калмыцких лидеров. Тем не менее, когда в 1675 г. уфимский конный казак Афанасий Сивилов начал укорять сородичей Ишмухамета Давлетбаева в нежелании последовать за своим тарханом в крымский поход, то получил от «его братии» откровенный ответ: «На службу де великого государя нам итить мочи нашей нет, Иш-Мамет де государевыми листы жалованье берет, он-де и поедь; а только великий государь изволит нас послать на свою государеву службу неволею, мы де возьмем жен своих и детей и покочюем совсем». [1268]

В 40-е гг. XVII в. последовала целая серия челобитных ясачных башкир, обвинявших тарханов в несправедливом дележе военной добычи, захваченной во время набегов на калмыцкие улусы. Наиболее существенная из таких претензий была адресована тархану Бильбудаю Колебаеву «с товарищи», который обидел сородичей в ходе распределения трофейных лошадей и пленных калмычек. [1269]

Таким образом, тарханы представляли собой сословную группу, статус и престиж которой определялся не общинными институтами башкирского общества, а особыми правами и обязанностями в отношении государства. Этим объясняется тот факт, что сословная группа тарханов в башкирском обществе отнюдь не представляла собой устойчивой страты. А. З. Асфандияров утверждал, что титул тархана был наследственным (потомственным) и личным. Об этом говорится и в работе П. И. Рычкова: «Сей у них заслуженный чин одним давался вечно детям и внучатам, другим – на одну персону». [1270] В отношении этого свидетельства П. И. Рычкова есть определенные сомнения, и не только потому, что подобное деление напоминает разграничение российских дворян – на потомственных и личных. Если обратиться к характеристике, которую дал башкирским тарханам В. Н. Татищев, то нетрудно заметить, что им отпускалось 9 вин за исключением измены. [1271] Следовательно, все тарханы, принявшие участие в восстании или откочевавшие за пределы своих волостей, теряли этот статус вместе с прежними заслугами. К примеру, после успешного для башкир восстания 1704 – 1711 гг., в Уфимской провинции тарханов не осталось. Когда в 1719 г. башкиры обратились к царскому правительству с просьбой восстановить прежнее подданство, то среди отмеченных в документах башкир встречается много бывших тарханов, однако без указания на прежний статус. Например, Алдар Исекеев именуется не тарханом, а изменником, [1272] несмотря на то, что звание тархана было пожаловано ему лично Петром I за победу в поединке перед сражением под Азовом.

В списке лучших башкир, которые должны были явиться на аудиенцию к графу И. Г. Головкину, отмечены только батыры, старшины и муллы. [1273]

Однако полное отсутствие тарханов в 1720 г. с избытком было восполнено в 1735 г. Следует отметить, что во второй половине XVII в. количество тарханов едва ли превышало 200 человек. Согласно сводным данным Уфимской приказной избы, в 70–90-е гг. XVII в. во всем Уфимском уезде было не более 155 тарханов. 134 человека проживали по Ногайской, 13 – по Сибирской и 8 – по Казанской дороге. Не было тарханов на Осинской дороге. Последняя дорога была значительно отдалена от пограничных областей, в то время как от тарханов требовалось ежегодное участие в станичной службе на южных рубежах Уфимского уезда. Наряду с тарханами, непременными участниками станичной службы являлись уфимские дворяне. В 70-е гг. XVII в. ежегодно из Уфы направлялось по 15–20 станиц, каждая из которых состояла из 3–4 человек. [1274] Таким образом, служилый список в 150 – 200 человек башкирских тарханов предоставлял уфимской администрации полноценный резерв для нормального функционирования станичной службы. В этой связи совпадение количества служащих по Уфе дворян с числом башкирских тарханов представляется не случайным.

 Однако глава Оренбургской экспедиции И. К. Кирилов намеревался использовать башкир для других целей. Согласно его намерениям, служилые башкиры должны были стать едва ли не главной военной силой экспедиции. Грандиозность подобных планов отражена в переписке И. К. Кирилова с сенатом: «Также между башкирским народом есть изстари, как они в Российское подданство пришли, жалованные тарханы, то есть заслуженные люди, которые никакого ясаку не платят и так их расплодилось, что мне лучшие их люди, некоторые богатыри, сказывали тысяч пятьдесят собраться может». [1275] Для И. К. Кирилова, поначалу не видевшего никаких препятствий для осуществления своих намерений, башкирские тарханы представлялись наиболее подходящим для целей экспедиции военным контингентом. Их служба практически не требовала затрат из казны, поскольку снабжение всем необходимым осуществлялось за счет собственных ресурсов. В то же время, такое войско было мобильным и эффективным при отражении нападения потенциального противника в лице казахов и каракалпаков.

Начало самого масштабного в истории башкирского восстания перечеркнуло все первоначальные планы экспедиции. В результате основные ресурсы экспедиции были потрачены на подавление сопротивления местного населения, а И. К. Кирилову пришлось заниматься не строительством порта на Аральском море, а мобилизацией войск для подавления башкирского восстания. И. К. Кирилов столкнулся с той же проблемой, о которой писал в 1712 г. казанский губернатор А. П. Апраксин. В башкирском обществе отсутствовал социальный слой, способный стать низовой администраций российской власти. Башкирские старшины зависели не от российских властей, а от «мирского» решения. В обществе действовали традиционные формы организации, которые в принципе исключали внешний контроль за деятельностью глав родовых структур. И. К. Кирилов, основательно изучивший башкирское общество в ходе непрерывных карательных акций, убедился, что в башкирских волостях, наряду с родоплеменной знатью, всегда существовало сословие служилых людей, в податном отношении отличающихся от основной массы ясачных общинников. К тому же, И. К. Кирилов уловил напряженность отношений, которая имела место между тарханами и ясачными башкирами в вопросах вотчинного владения.

Привилегированное положение тарханов основывалось на факте личной службы царю, поэтому престиж тархана не зависел от общинного самоуправления. Еще в XVII в. тарханы были включены в иерархию русского служилого сословия, когда в Уфе были заведены первые тарханские книги. С 1650 г. башкирские тарханы были вписаны в уфимскую десятню вместе со служилыми татарами, т. е. номинально были приравнены к служилым людям по отечеству. Тем не менее, статус башкирского тархана в правовом отношении имел существенные особенности. В отличие от служилых татар, все башкирские тарханы были равны между собой в правах и обязанностях. Татарская служилая среда была иерархизирована в зависимости от происхождения и службы. Как отмечает историк татарского дворянства И. Р. Габдуллин: «Поместные и денежные оклады мурз и служилых татар были неодинаковы». [1276] Башкирские тарханы служилыми окладами не верстались, потому что процесс верстания предполагал отнесение к тому или иному роду, обладавшему строго определенным местом в иерархии. Как уже отмечалось, все башкирские роды имели равный статус, независимо от древности, заслуг предков или лояльности.

Тем не менее, в правовом отношении башкирский тархан находился за пределами башкирского сословия, так как он исключался из ясачного сбора. В военных акциях с участием русских служилых людей тарханы имели приоритет перед родовой знатью. Таким образом, И. К. Кирилову не было нужды в формировании нового служилого сословия, он воспользовался уже имеющимся в башкирском обществе социальным институтом. Статус личной службы царю, который прежде был прерогативой тарханского звания, был распространен на всех глав башкирских общин. Именно по этой причине реализация указа 11 февраля 1736 г. не привела к массовым отказам от выбора новых старшин. Новые башкирские старшины подчинялись гражданским властям на тех же основаниях, что и башкирские тарханы – уфимским воеводам.

Внешне это преобразование выглядело как перенос принципов военного управления на гражданские дела, однако это не противоречило традициям кочевого общества. Г. Е. Марков отмечает, что в эпохи войн и крупных миграций племенная структура кочевников укреплялась на основе военной организации, наступало военно-кочевое агрегатное состояние. При этом подразделения племен становились элементами военной организации, состоящей из племенного ополчения. [1277] Общество кочевников знает только одну форму безусловного подчинения. Это военная иерархия, которая в определенных условиях способна не только ограничить, но и полностью вытеснить власть родоплеменной знати. Улусная система империи монголов показала насколько легко разрушаются родоплеменные структуры в обстановке военной экспансии.

Милитаризация гражданского управления башкирами началась в условиях военного конфликта между казахами и башкирами, приобретшего в 30–40-е гг. XVIII в. характер затяжной степной войны. Логическим завершением реформ, начатых в 1736 г., стал полный перевод башкир в военно-служилое сословие в 90-е гг. XVIII в. Как было показано выше, в башкирском обществе господствовали горизонтальные связи, которые не позволяли иерархическим структурам, возникавшим в военное время, приобрести постоянный институциональный характер. С преобразованием башкирского общества на принципах военной субординации у российских властей впервые появилась возможность непосредственного управления башкирскими общинами. Навязывание несвойственной для башкир структуры военного управления неизбежно деформировало традиционные основы башкирского общества.