Глава 4. Башкирская полития XVII–XVIII вв.

Глава 4. Башкирская полития XVII–XVIII вв.

§ 1. Представления башкир о государственной власти

К середине XVI в. башкиры обладали многовековым опытом пребывания в различных государственных образованиях. Культурный капитал кочевых обществ выражался не только в военных преимуществах номадов перед оседлыми народами, но и в возможности выбирать условия подданства, которое кочевники считали для себя наиболее выгодным. Г. И. Перетяткович, описывая феномен калмыцкого подданства, приводит слова И. Бичурина о том, что «кочевые народы полагают принятием подданства выиграть четыре процента на один, поэтому при случае они даже соперничают в готовности подданства. Клятву они считают средством выиграть, а клятвопреступление пустыми словами. Таково общее качество кочевых народов; кроме того, они ищут свободы и возможности служить в войне для грабежу». [985] В 1663 г. в письме башкир Ногайской дороги уфимскому воеводе А. М. Волконскому эта же мысль выражена в форме народной идиомы: «Мы и в степи дорогу найдем». [986] Действительно, башкирская знать свободно переходила на службу не только ханам Казани, Сибири, Астрахани, но и Темникова и Касимова. [987]

Осознавая свои привилегии, башкиры не только разбирались в подчас сложных податных сборах XVII в. Российского государства, но и добивались особых преференций в таможенных налогах и торговых операциях с русскими купцами. Судя по тому, что башкирские тарханы получали землю на территории Казанского ханства, они имели представление о правовом статусе условного служилого землевладения. Таким образом, в политическом отношении башкиры XVI–XVIII вв. были способны не только устанавливать определенные отношения с государством, но и формировать государственные структуры. Это свойство этноса актуализируется в период восстаний, когда башкиры прибегали к созданию ханства. К числу подобных мероприятий можно отнести выборы и приглашение хана, принесение ему всенародной присяги, внешнеполитические акции, призванные утвердить суверенитет башкирского ханства, введение податной системы, создание военно-административной иерархической структуры и даже малоуспешные попытки сакрализировать личность хана.

Как показывает история некоторых подобных акций в XVII–XVIII вв., именно проблема сакрализации главы государства оказалась главной причиной эфемерности государственных образований башкир. В первую очередь, священный статус главы государства требовался для легитимации применения насилия. В оседлых цивилизациях монополия на применение насилия находится в руках господствующего класса или государства. Классическое определение государства Макса Вебера, наделяющее власть «монополией на легитимное насилие», апеллирует именно к этому факту. [988] На территории Евразии XIII-XVII вв. безусловным основанием законности являлась принадлежность правителя государства к династии, по прямой линии восходящей к Чингисхану. По утверждению В. П. Юдина и И. Л. Измайлова, в улусе Джучи была создана особая этнополитическая идеология, названная им «чингисизмом». И. Л. Измайлов определяет чингисизм как новую парадигму монгольской и золотоордынской политической идеологии: созданная в улусе Джучи иерархия кланов во главе с чингизидами трактовалось не просто, как учреждение государства, а как акт творения общества, упорядочения макрокосма. [989] В основе этого политического сознания находилась система мифологем, ядром которых был культ Чингисхана. Сфера действия этого права не ограничивалась как клановыми, так и этнополитическими границами: каждый чингизид независимо от того, какой именно династической ветви потомков Чингисхана он относился, мог реально претендовать на ханский титул в любой стране, где еще существовали традиции права монгольской империи. В. П. Юдин, которому принадлежит первенство в открытии феномена «чингисизма», отмечает, что раздел Монгольской империи Чингисханом, произведенный им при жизни между его сыновьями и внуками, стал таким прецедентом, который послужил источником права для многих народов и действовал в некоторых районах вплоть до XX столетия. Возникшие на основе этих разделов представления и, более того, непререкаемые психологические императивы являлись достаточными обоснованиями претензий на верховную власть, территориальные притязания, поводом для войн, основаниями для заключения мира и мирных договоров и т. д. «Раздел Чингизхану» и «разделы» его преемников стали у кочевых и некоторых других народов высшими категориями правосознания, мировоззрения и идеологии. [990]

В башкирских шежере сакральная роль Чингисхана редуцирована до креационистской функции. В представлении башкир основатель Монгольской империи принадлежит к чрезвычайно отдаленной пространственной и временной реальности. В религиоведении подобные запредельные сакральные сущности классифицируются как «праздное или ленивое» божество (Deus Otiosis ). Деяния Чингисхана и его потомков признаются в качестве причины существующего мироустройства, однако дальнейшее развитие социума происходит уже без их руководящей роли. Чингисхан, согласно башкирским шежере, утвердил за башкирскими родами границы их владений, определил каждому роду свою тамгу, уран, дерево и птицу. [991]

Однако демиургическая роль Чингисхана не стала основой для сакрализации его потомков. В качестве примера можно привести противоречивую историю взаимоотношений башкирских родов с шибанидами. Когда во времена Великой замятни в улусе Джучи почти одновременно вымерли линия Орду Ичэна, старшего сына Джучи, правившая в Кок Орде, и линия Бату — верховных ханов улуса Джучи, шибаниды остались единственными представителями законной линии потомков Джучи. Старшая линия шибанидов захватила власть в Сибири, с перерывами царствуя до присоединения к России. Таким образом, сибирский хан Кучум и его потомки имели приоритет власти на территории бывшей Золотой Орды. Тем не менее, на протяжении всего XVII в. башкиры демонстрируют вполне прагматическое отношение к кучумовичам и в конфликтных ситуациях не только лишают их власти, но и свободы и жизни. Так, в 1662 г. восставшие башкиры Сибирской дороги решились на переговоры с российскими властями, что явно не входило в планы сибирских кучумовичей, которые на короткий срок взяли на себя роль руководящего центра восстания в зауральской Башкирии. Намерения султанов Кучука и Чучалея воспрепятствовать переговорам привело к тому, что почти весь сибирский дом шибанидов оказался в плену у башкир. Уфимский дворянин А. И. Приклонский, посланный с проезжей станицей на Сибирскую дорогу, сообщил уфимскому воеводе Ф. И. Сомову, что «Сибирской дороги башкирцы в своих вотчинах на Кияте реке сибирских царевичей Бокая Ишимова да Кучука да Чучалея да Кансуяра с женами и детьми и со всеми улусными людьми взяли, а де Аблай царевича с женой и детьми и с сыном Чичигула да дочерью и Бокай царевич с племенником и с детьми у башкирцев ушли, а привезли на Уфу с Андреем Приклонским башкирцы сибирских царевичей Кансуяра Аблаева с женой и с сыном Муратом да брата его родного Чучалея царевича жену с Уфы посланы к Москве». [992] 

Правнук Кучума – Кучук бин Аблай фактически стал руководителем башкирского восстания 1662–1664 гг. Однако титул хана он получил уже после завершения восстания в 1667 г. [993] Одной из причин последовавшего конфликта между башкирскими волостями Зауралья и Кучуком стало принесение последними «повинной» российским властям. В ряде случаев дело дошло до вооруженных столкновений. Тем не менее, даже после восстания часть зауральских башкир поддержала Кучука. В «Материалах по истории каракалпаков» отмечены сведения о том, что Кучук с 1671 г. находился среди каракалпаков. [994] Тем не менее, в 1675 г. известный тархан Кипчакской волости Ишмухаммед Давлетбаев отправил двух сыновей для переговоров к этому хану. [995] Наиболее сложным является вопрос о его гибели. Захваченный в плен под Тереком башкирский султан Мурад сообщил властям, что «Отец де его Кучук был каракалпацких и киркиских народов хан и убит на войне у Гречанех от Аюки хана, тому назад лет с 30», т. е. приблизительно в 1679 г. [996] Однако племянник Карасакала, Шейбак утверждал, что Кучука убили башкиры. [997] Интересно, что спустя 4 года, в 1683 г. брат Кучука – Хасан, возглавляя отряд калмыков, напал на башкир. Ж. Сабитов считает, что этот набег был местью за убийство брата. [998] Если бы Кучука убил Аюка, то его родной брат Хасан вряд ли продолжал быть союзником калмыков.                                           

Еще более показательной является история другого потомка Кучума – Мурада бин Кучука, который в 1708 г. выступил в качестве претендента на роль хана Башкирии. В. В. Трепавлов высказал предположение о самозванстве султана Мурада. [999] Согласно рассказу Султан-Мурата, он около 1688–1689 гг. отправился по призыву своего племянника Ибрагим-султана, находящегося в плену у ойратов, в Джунгарию к будущему хунтайджи Цэван-Рабдану и прослужил у него 3 года советником по различным делам. Но в начале 1690-х гг., когда в кочевья Цэван-Рабдана приехали башкиры Бегим Кайбуллин с товарищами, принял их предложение поехать в Башкирию и быть у восставших башкиром – султаном. Поселившись среди башкир в верховьях реки Яик, он, тем не менее, не спешил провозглашать себя ханом из опасения быть выданным башкирами царским властям: «…а сказывать про себя, что он ханов сын, не велел для того, чтоб, ему не утвердяся с ними башкирцы себя не объявить, потому что и напередь сего у них башкирцев по призыву сродник ево Сунчелей салтан был владельцем и отдан от них в полон русским людем». [1000]

Впоследствии различные лидеры восставших башкир вполне бесцеремонно пытались использовать этого чингизида в своих целях: «И они башкирцы, приняв ево Мурата себе в салтаны, советовали, чтоб им с ними пройти в Крым под владенье крымского хана, а другие де большая половина башкирцев с ним салтаном в Крым итти не хотели, чтоб с домами и с юртами не разорится». [1001] Об этих событиях Аюка написал турецкому султану: «Иштеки чувствуют себя в последнее время достаточно сильно, их принц возглавил войско и совершил набег на русскую крепость названную Терк, расположенную на реке Итиль... Они были схвачены. Русский царь приказал казнить князя иштеков. Тогда иштеки, каракалпаки и киргиз-казахи, все мусульмане заключили соглашение о союзе. Они поставили во главе иштеков одного из предводителей каракалпаков». [1002] Весной 1708 г. Султан-Мурат был захвачен царскими войсками при попытке взять штурмом Тарки.

Наиболее странной и противоречивой в длинной череде ханов, появлявшихся в ходе восстаний XVII–XVIII вв., выглядит фигура некоего Салтана-Хази. Только в отношении этого человека в источниках мы находим стремление учредить определенный церемониал, утверждающий хана в качестве вершины социальной иерархии, и даже создать образ заговоренного от смерти правителя. Пойманный в 1708 г. правительственными войсками татарин Булат Акбулатов в ходе пыток сообщил казанским властям, что «…посылали к салтану турецкому и к хану крымскому посланцов все башкирцы и мещеряки, чтоб им дал кому ими владеть. И те их посыльщики привезли с Кубани Салтан-Хозю, что называетца ханом, и все ему куран целовали, чтоб им быть всем ему послушны; а откуды он Салтан и какой, того де он не ведает, только де батыри и все баш­кирцы за святого его почитают и воздают ему честь. Батыри и лутчие баш­кирцы целуют ево в полу, а иным целовать не дают». [1003] Незадолго до этого эпизода крестьяне Арамильской слободы, бывшие на ловле рыбы на озере Торгуяк, встретили башкира Елпу, который предупредил их о скором выступлении башкир. Он поведал рыбакам: «…стоит де наш царь Салтан под Уфинским городом на речке Чесноковке в 3000-х, и с Ураковым у него де Салтана был бой, и прислал де к ним в вотчины баш­кирские свое знамя и коня, и велит под знамя нам башкирцем всем збиратца, и притти к себе в войско под Уфинской город на Чесноковку речку; и хочет Уфинской город взять и уездные деревни вырубить, и хвалитца итти на сибирские слободы и деревни, и говорит де такие речи, я де вашь прямой царь и не берет де меня ни огонь ни вода». [1004]

Подобная искусственная, если не сказать, театральная ритуализация статуса чингизида выглядела подозрительно даже для современников. Уфимские власти сразу назвали его самозванцем. И. Г. Акманов даже выдвинул версию о том, что под именем Султана-Хази скрывался один из предводителей восстания, ближайший сподвижник Алдара Исекеева – Хази Аккускаров. [1005] По-видимому, Хази или Хозей – не настоящее имя султана, а его лакаб. А. -З. Валиди даже видит в нем прозвище, происходящее от слова «хозяин». По мнению А. -З. Валиди, Хозей – сын хана Каипа бин Кучука, [1006] т. е. племянник Мурада.     

Не был чингизидом предводитель восстания 1681–1684 гг. Сайид-Джафар (Сеит Садиир), будучи духовным лицом, он был провозглашен ханом под именем Джафар. В его лице впервые мы наблюдаем соединение авторитета мусульманского лидера, возможно, принадлежавшего к сакральной группе сеитов, и харизмы хана. Впервые, вопреки многовековым традициям, башкиры решились на избрание хана, не принадлежащего золотому роду. Примечательно, что современники посчитали главной причиной его поражения «неверность» башкир. Анонимный автор «Дафтар-и Чингизнаме», живший в конце XVII в., так описывает эти события: «В 1091 г. среди башкирского народа появился один мусульманский хан, который призвал народ к вере. В нем самом были свойственные святым чудотворения. Именовали этого хана Сайид-Джафгар-ханом. Напоследок весь людской [и] весь башкирский народ перестали его считать ханом; не действовали по его указаниям; изменили [в пользу] иноверцев-русских, проявляя к ним любовь, опять перешли к этим неверным. Наконец, по изволению грозного гнева всевышнего Бога, [башкиры] оказались связанными и обессиленными у русских, которыми были и истреблены, а [оставшиеся] лишились истиной веры. Участь изменников всегда такова». [1007]

В начале XX столетия башкирские духовные лидеры обвиняли башкир в неспособности довериться единому руководителю. Шейх Мурат Рамзи в своем труде «Завоевание Россией Восточного Закамья и страны башкир» главной причиной поражения башкирских восстаний видит в отсутствии у народа почтения к своим лидерам. Он пишет, что башкиры «не объединились под руководством единого предводителя, напротив, население каждой части фанатично следовало своему предводителю. А у этих предводителей почти отсутствовали качества предводительства, нет, даже отсутствовали вообще. Не было среди них ни одного, подобного Чингисхану или грозному султану Салим-хану, который бы объединил их под одним знаменем силой и принуждением. И хотя с их стороны предпринимались многократные и продолжительные по времени выступления против русских, все же из-за того, что эти выступления не строились на продуманных основаниях и не приобрели общественной формы, они не принесли ничего, кроме пролития крови с обеих сторон и гибельных последствий для побежденной стороны. [1008]

Все источники, повествующие о правящих в Башкирии султанах и ханах, отмечают прагматическое отношение башкир к чингизидам, нескрываемое желание использовать их в своих целях. В апреле 1738 г. сакмарской казак Кубек Байназаров, приехавший от хана Абулхаира, сообщил российским властям, что живущий среди башкир Кубалякской и Телевской волостей хан Младшего Жуза не только не может самостоятельно писать послания, но даже письма, адресованные к нему, вскрывают и читают сначала «воры-башкирцы». От них же сакмарский казак узнал, что вожди восстания не думают оставлять его в живых. [1009] Переводчик Араслан Бекметев, побывавший у Абулхаира, сообщил В. Н. Татищеву, что «башкирцы его хана лицом только почитают, а в деле ни во что не ставят и не слушают». Причем, переводчик прямо сообщил об этом хану, однако Абулхаир ответил, что «я де и сам вижу да нечего делать». Переводчик сообщил Татищеву, что башкиры и хан к этому времени вполне осознали бесперспективность дальнейшего сотрудничества и сохраняли лишь видимость отношений: «Он башкирцов обманывает и в послушание себе приводит, токмо башкирцы оному не токмо смеются, но и ругаются». [1010]

Статус правителя башкир был достаточным основанием для признания за тем или иным чингизидом ханского титула. По утверждению В. В. Трепавлова, именно сплоченная поддержка сторонников стала «очевидным стимулом для принятия Кучуком ханского венца». [1011] Основной костяк его окружения в это время составляли башкиры. [1012] В декабре 1735 г. И. К. Кирилов сообщил в Кабинет о происхождении ханского титула у Абулхаира: «новоподданной Абулхаир-хан, был салтан, а ханом назван и призван бывшим бунтовщиком Алдаром для общаго с ним воровства. И как за Камою от полку Суязова разбит, то, возвратившись, титуловал себя ханом, в чем бухарской хан утвердил по их обычаю данною ханскою печатью. »[1013]

Таким образом, башкирские общины рассматривали ханскую власть в качестве института, прибегать к которому следует только в определенных политических обстоятельствах, требующих максимальной мобилизации социальных ресурсов общества. Сами башкиры считали подобный вариант политической структуры общества вынужденным и временным. При этом, башкиры не восприняли идею полного суверенитета власти хана. Он был обязан соблюдать ряд соглашений и исполнять определенные обязанности в отношении общества. Это нашло свое отражение и в башкирских поговорках: «Народную силу и хан не одолеет», «обычаям страны и хан подчиняется», «хан ворует, народ расследует»,  «слаб народ — хан наглеет», «дай хану шапку — покажи саблю», «хана, враждующего со своим народом, бог наказывает».