 |
Внутренняя форма как детерминанта языка
|
|
|
|
В. Гумбольдт видел осознание внутренней формы языка методологическим принципом лингвистики: «Через описание формы мы должны установить тот специфический путь, которым идет к выражению мысли язык, а с ним и народ, говорящий на этом языке. Надо уметь видеть, чем отличается данный язык от других как в отношении своих определенных целей, так и по своему влиянию на духовную деятельность нации» (С. 73).
Постижение внутренней формы ведет к тайнам языка, игнорирование ее – к исследовательским лакунам: «Таким образом, понятие формы открывает исследователю путь к постижению тайн языка, к выяснению его сущности. Пренебрегая этим путем, он непременно проглядит множество моментов, и они останутся неизученными; без объяснения останется и масса фактов, и, наконец, отдельные факты будут представляться изолированными там, где в действительности их соединяет живая связь»(С. 72).
Введение в категориальный аппарат лингвистической теории понятия внутренней формы языка позволяет объяснить (но не доказать) самые, казалось бы, разнородные факты. Если вся система организована неким принципом, то его согласованное действие должно обнаруживаться на разных языковых уровнях. Характер материала делает конечные результаты не похожими друг на друга, как не похожи, допустим, язык, ухо и ступня одного человека. Генотип порождает неповторимое единство форм организма, а внутренняя форма как духовный генотип создает уникальность языка в единстве его уровней. Корреляция не всегда поддается измерению, но, видимо, это вызвано несовершенством исследовательских средств, а не ее отсутствием.
Внутренняя форма языка – господствующий принцип связи звука со смыслом и организации внешних языковых форм – от фонетических законов до синтаксических особенностей. Внутренняя форма языка распределяет содержание национального сознания по имеющимся в языке категориям, классам и рубрикам. Следует различать технику работы со звуковым материалом и семантику языковых единиц. Первая всегда безотчетна, вторая в разной степени осознаваема. Фонетические процессы происходят на уровне немотивированных физиологических импульсов, и объяснить ярко выраженную русскую фонетическую комбинаторику коллективизмом русского народа нельзя. Теория внутренняя формы позволяет объяснить эти факты как типологические, т.е. восходящие к одному источнику – духу народа.
|
|
|
Ближе всего нам позиция А. Вежбицкой, исповедующей «холистический» (целостный, всеохватный) подход к языковым фактам: «Такие ключевые слова, как душа или судьба, в русском языке подобны свободному концу, который нам удалось найти в спутанном клубке шерсти: потянув за него, мы, возможно, будем в состоянии распутать целый спутанный “клубок” установок, ценностей ожиданий, воплощаемых не только в словах, но и в распространенных сочетаниях, в устойчивых выражениях, в грамматических конструкциях, в пословицах и т.д. Например, слово судьба приводит нас к другим словам, “связанным с судьбою”, таким как суждение, смирение, участь, жребий и рок, к таким сочетаниям, как удар судьбы, и к таким устойчивым выражениям, как ничего не поделаешь, к грамматическим конструкциям, таким как все изобилие безличных дативно-инфинитивных конструкций, весьма характерных для русского синтаксиса, к многочисленным пословицам и так далее…»[164].
Во внутренней форме языка действуют два наиболее общих операционных принципа – аналитизм и синтетизм. Преобладающий из них называется детерминантой [165]. Синтетическая детерминанта выражается в языке стремлением к объединению элементов, аналитическая к их обособлению. Господствующими операциями в «технической» области русского языка являются синтез, согласование элементов, приспособление их друг к другу.
|
|
|
Внутренняя форма создает корреляционные серии – ряды разноуровневых единиц, объединенных общим принципом их порождения (синтеза или анализа). Любой язык представляет собой результат аналитико-синтетической работы духа. Можно предполагать: 1) корреляционные ряды есть в любом языке и 2) уникальны в каждом из них.
На поверхности языка (в звуковой материи) принцип анализа выражается в партикулярности языковых явлений, принцип синтеза – в их сопричастности. Речевая стратегия говорящего по-русски – эмпатия, когда субъект речи «мысленно помещает себя в позицию участника ситуации. Отождествляет себя с ним и переживает происходящее «от его лица». При противоположной стратегии, характерной для английского языка, говорящий воспринимает ситуацию своими глазами[166].Английский говорящий не перемещается в ситуацию объекта речи, оставаясь внешним наблюдателем в полном смысле слова: Jon said that he was sick – Джон сказал, что он был болен. Придаточное предложение принадлежит говорящему. В русском языке говорящий частично помещает себя в позицию объекта: Иван сказал, что он болен. Говорящий смотрит объективно, как и англоговорящий, на самого Ивана, который обозначается он. Но, в отличие от английского языка, временнόго согласования имен не происходит. Говорящий из своего настоящего, выраженного в главной части (Иван сказал), перемещается в настоящее Ивана, в момент осознания им своей болезни: «В русском языке говорящий не так объективно относится к чужой речи, как говорящий в английском языке. Он ближе к автору передаваемой речи, чем говорящий в английском языке, но дальше от него, чем говорящий в японском языке»[167] (См. Занятие № 11. Современный менталитет и глобализация, § 3. «Общечеловеческие ценности»).
Примеры эмпатии с собеседником на лексическом уровне – русские диминутивы. Лермонтовские тучки небесные названы тучками не потому, что они маленькие, а потому что лирический герой переживает их скитальчество как свою судьбу. Диминутив психологически объединяет изгнанников (ср. тучи небесные)[168].Принцип аналитизма действует в русском языке с меньшей интенсивностью, чем в западных языках, поэтому логичнее и удобнее описать результаты синтетического принципа.
|
|
|
Методологическая основа лингвофилософского исследования заключается в рамки двух императивов: нельзя отрицать того, чего не знаешь и нельзя утверждать то, что не получило знакового обнаружения. Попытаемся показать реальные проявления детерминанты русской цивилизации в языке. В первом приближении русский синтетический ряд может быть представлен следующим образом. В фонетике – комбинаторные процессы, в грамматике – преобладание синтетических средств выражения грамматических значений, наличие разветвленной системы флексий и соответствующих синтаксических связей; в лексике – специфические русские концепты («душа»); в человеческих отношениях – доброжелательность, коллективизм, взаимовыручка, жертвенность. В лексике и качествах национального характера результаты действия данного принципа представлены отчетливо, потому что напрямую связаны с менталитетом и национальным характером («законами мышления»). В грамматике и, особенно в фонетике, где действуют «законы языка», не всегда поддающиеся рациональному описанию, принцип сопричастности реализован не так явно. В фонетике – это необъяснимые рефлекторные проявления языкового автоматизма, а мотивированность грамматических явлений требует привлечения данных семантических уровней языка и экстралингвистической аргументации.
Задания:
1. Какое содержание вкладывают русские в мы, когда обращаются ребенку или говорят о нем? (Какие мы уже большие. Как мы хорошо разговариваем. Мы болеем).
2. Во французском просторечье: Frangin 1) разг.‘брат, братишка’; 2) прост. ‘друг, приятель’; 3) прост. ‘тип, мужик’; 4) ‘муж, любовник’; Frangine 1) разг.‘сестра, сестренка’; 2) прост. ‘женщина, баба’; 3) прост. ‘баба. любовница’[169]. (http://dict.rambler.ru/?coll=4.0fr&dict=A133). О каких особенностях национального и социального менталитета говорят эти факты?
3. В чем разница между Увидимся и англ. See you?
|
|
|
