 |
Глава I. Вводные положения. Недействительность 7 глава
|
|
|
|
--------------------------------
<211> Ср. также: "...Договор не существует... когда отсутствует ситуация, социально квалифицируемая в качестве договора" (Bianca C.M. Op. cit. P. 580), в "ситуациях, в которых не обнаруживается акт частной автономии" (Ibid. P. 579).
<212> Bianca C.M. Op. cit. P. 581.
Итак, социальное понятие сделки, предназначенное служить разграничительным критерием между юридическим несуществованием и ничтожностью, сводится, в том, что касается договора, к легальной дефиниции этого последнего. Договор, следовательно, существует, если имеет место вообще какое-либо соглашение между какими-либо лицами, направленное на установление, регулирование или прекращение между ними какого-либо имущественного правоотношения. Но какое значение для права может иметь категория существования или несуществования, сформулированная в столь общем виде?! Никакая правовая норма не связывает юридические последствия с договором или сделкой вообще, взятыми абстрактно, безотносительно к их типам и видам, их особым свойствам (а ведь именно на "способность" существующей, хотя и недействительной, сделки производить атипичные последствия и ссылается, как вскоре увидим, доктрина, поддерживающая разграничение несуществования и недействительности). Сконструированное таким образом социальное понятие сделки не выполняет функцию, которую возлагают на него сторонники разграничения, а именно функцию необходимого минимума для привязки атипичных или отклоняющихся правовых последствий. И именно поэтому, надо полагать, рассматриваемая теория, идентифицирующая социальное понятие сделки с ее легальной дефиницией, не получила никакой поддержки и развития в текущей доктрине.
|
|
|
Не удовлетворяется подобным критерием и другой сторонник выявления социального понятия сделки, Сальваторе Тондо, полагающий, в отличие от Бьянки, что наличие акта частной автономии (например, договора вообще) хотя и необходимо, но само по себе еще недостаточно. Например, в случаях, когда сделка была совершена в целях театрального представления, обучения или в шутку (классические примеры несуществования), от акта частной автономии нет, конечно, ничего кроме пустой видимости. Здесь действительно не выполняется социальное понятие сделки. Но даже если оно выполняется, сделка все же может быть иррелевантной для права, т.е. несуществующей. Верным критерием поэтому является характер обязательности на социальном уровне, т.е. с точки зрения социального сознания. Этот характер может отсутствовать и вследствие недостатка некоторых формальных элементов, которые само социальное сознание ощущает как необходимые для существования сделки, такие, как письменная форма завещания <213> или участие государственного должностного лица при заключении брака <214>. Уточняя данный тезис, автор поясняет, что сделка может признаваться существующей при условии, если "имеющиеся характеристики таковы, что позволяют сравнить ее с типичными фигурами сделки, предусмотренными правопорядком" <215>.
--------------------------------
<213> См. выше, сн. 207.
<214> Tondo S. Op. cit. P. 997 и nt. 5.
<215> Ibid. P. 997.
Против этой концепции можно возразить, используя все тот же аргумент, уже высказывавшийся в связи с другими теориями юридического существования сделки как социального понятия, а именно: крайняя неопределенность таких критериев, как обязательность на социальном уровне или социальное сознание. К тому же заключительное указание автора на необходимость учитывать при установлении существования сделки те характеристики, которые допускают ее сравнение "с типичными фигурами сделки", оставляет неразрешенной ситуацию атипичных сделок <216>.
|
|
|
--------------------------------
<216> Что находит подтверждение и в замечании самого Тондо о том, что "последнее уточнение приобретает очевидную значимость в отношении тех правопорядков, в которых регулирование сделочных актов построено по критерию жесткой законодательной типизации" (Ibid. P. 997, nt. 6).
Наконец, необходимо отметить, что различные критерии, предложенные в рамках направления, стремящегося установить "социальное" понятие сделки, будучи выявляемы на уровне "социальной реальности", с привлечением таких понятий, как "пустая видимость", "социальное сознание" и т.д., в конечном счете способствуют смешению объективности существования или несуществования сделки с субъективностью индивидуального представления о ней и оказываемого ей доверия. Действительно, согласно Бетти, "пустая видимость" договора, т.е. его несуществование, "не может считаться дающей место ничтожному договору: она не дает место никакому договору... следовательно, ни договорному иску, ни иску о возмещении убытков вследствие доверия, оказанного действительности договора (art. 1338)" <217>. В этом же направлении, но более общим образом, рассуждает Бьянка: "Смысл разграничения (несуществования и недействительности. - Д.Т.) в том, что некоторая операция, социально не подлежащая оценке в качестве договора, не оправдывает ни какого-либо серьезного доверия сторон, ни заслуживающего внимания доверия третьих лиц. Нет, следовательно, места для релевантности тех интересов, в расчете на которые некоторые правовые последствия в виде исключения связаны с "ничтожным" договором" <218>.
--------------------------------
<217> Betti E. Teoria generale del negozio giuridico. P. 461. Автор ссылается на норму итальянского ГК, устанавливающую общую ответственность за убытки, вызванные доверием к действительности договора: "Сторона, которая знала или должна была знать об основании недействительности договора и не известила об этом другую сторону, обязана возместить ущерб, понесенный ею вследствие того, что она полагалась, без своей вины, на действительность договора (art. 1338 c.c.)".
|
|
|
<218> Bianca C.M. Op. cit. P. 580.
Следует, однако, заметить, предваряя дальнейший анализ так называемых практических последствий недействительной сделки <219>, что иск, о котором говорится в норме art. 1338 c.c. (отсутствующей в российском законодательстве, что является его существенным недостатком <220>), предоставляется понесшей ущерб стороне, очевидно, не потому, что имеет место существующий, хотя и недействительный, договор, т.е. факт, социально оцениваемый в качестве договора, но исключительно потому, что имело место доверие одной стороны, без ее в этом вины, к действительности договора <221>. Критерий, которым оперирует законодатель, является, следовательно, субъективным: необходимо учитывать психическое состояние конкретного лица в конкретной ситуации, а не "среднего" абстрактного субъекта, который должен был бы признать, следуя критериям, выработанным социальным опытом, в совокупности эмпирических фактов договор. Конечно, при этом не могут игнорироваться критерии, социально признанные в повторяющихся договорных ситуациях, являющиеся, следовательно, объективными, однако они не имеют предустановленного и решающего значения. Эти критерии могут служить лишь для оценки того, имела ли место или нет в конкретном случае "вина" потерпевшей стороны, т.е. основательно ли она положилась на действительность договора, и должны учитываться только вместе со всеми сопутствующими обстоятельствами. Таким образом, доверие к действительности сделки является фактом, самим по себе значимым для законодателя, который связывает с ним определенные правовые последствия, и не может обосновываться объективным выполнением "социального понятия" договора <222>. И если в конкретном случае с очевидностью следует, что на самом деле нет ничего, кроме как "пустой видимости" сделки, то факт недопустимости иска следовало бы объяснять либо отсутствием доверия к этой видимости, либо отсутствием, но опять-таки в субъективном масштабе, достаточных оснований для такого доверия.
--------------------------------
|
|
|
<219> См. ниже, § 9.
<220> Российский ГК предусматривает ответственность одной стороны недействительной сделки перед другой лишь в строго определенных случаях (абз. 3 п. 1 ст. 171, п. 1 ст. 172, абз. 2 п. 1 ст. 175, абз. 2 п. 1 ст. 176, п. 3 ст. 177, абз. 2 п. 2 ст. 178, п. 2 ст. 179) и притом в ограниченном размере (в рамках реального ущерба), причем собственно доверием к действительности сделки эта ответственность может быть обоснована лишь в случае, предусмотренном ст. 178 ГК.
<221> Ср.: Sacco R. Le invalidita. P. 482.
<222> Примечательно, что Бьянка, вразрез с цитированным выше собственным утверждением, все же допускает юридическую значимость доверия третьих лиц к существованию договора, в действительности несуществующего: "Остается, впрочем, открытой проблема "видимости", которая делает релевантным интерес третьих лиц, добросовестно положившихся на существование договора. <...> Такая видимость не равнозначна тем не менее "созданию" договора, если он в действительности не существует" (Bianca C.M. Op. cit. P. 580).
Как можно видеть, подводя итог этой части исследования, идея юридического существования сделки в плоскости социальной реальности не находит какого-либо единого или даже господствующего доктринального выражения, что, без сомнения, является неизбежным следствием попытки использования для решения юридических задач критериев, лежащих за пределами права. Такое текущее состояние доктрины, поддерживающей разграничение недействительности и несуществования, должно было бы стать аргументом самим по себе достаточным и решающим для того, чтобы ее отвергнуть, учитывая, что, не говоря уже о других соображениях логического и теоретического свойства, концепция со столь размытым обликом не может, очевидно, быть пригодной для выполнения весьма важной практической функции, которую возлагает на нее эта часть доктрины. Отмечая, что "последствия, которые желают выводить из данного разграничения... являются важными" и что именно в этой, практической, плоскости "сторонники разграничения, как представляется, движутся - по крайней мере, по видимости - с наибольшей конкретностью и ясностью", Р. Томмазини резонно вопрошает: "Но как можно формулировать разграничение в правовой регламентации, не подводя его под ясное разграничение фигур и типов?" <223>. К сожалению, этот вопрос до сих пор остается без ответа. Несмотря на сказанное, для завершенности исследования следует остановиться и на так называемых практических последствиях разграничения, в которых сторонники последнего видят его главный смысл и всеискупающее оправдание.
|
|
|
--------------------------------
<223> Tommasini R. Op. cit. P. 872.
§ 9. Проблема "правовых последствий"
недействительной сделки
В сфере доктрины, настаивающей на автономности понятия несуществования, стало уже традиционным связывать с недействительной, но существующей сделкой определенные правовые последствия, усматривая в такой релевантности, или косвенной действительности, "еще одно ясное подтверждение приемлемости данного понятия с последующим разграничением несуществования и ничтожности" <224>. Обычно за ничтожной сделкой признается способность:
--------------------------------
<224> Tondo S. Op. cit. P. 997. "Еще одно", поскольку этот автор подчеркивает, что понятие существования "находит уже свое полное концептуальное оправдание в том, что оно представляет необходимую логическую предпосылку для любого рода оценки сделки, а значит, и для ее оценки в смысле ничтожности" (Ibid. P. 997 s.).
a) производить правовые последствия, отличные от типичных, например уже упоминавшуюся выше ответственность за убытки, вызванные доверием к действительности договора;
b) в исключительных случаях производить, до тех пор пока ничтожность не будет объявлена, также все нормальные последствия, которые способна произвести действительная сделка <225>;
--------------------------------
<225> В итальянском праве существуют только два примера такой "прямой" действительности ничтожной сделки: мнимый брак (art. 128 c.c.) и трудовой договор в тот период, когда он реально исполнялся (art. 2126 c.c.).
c) быть, опять-таки в исключительных случаях, исцеленной <226>;
--------------------------------
<226> Итальянское законодательство предусматривает лишь два вида сделок, ничтожность которых может быть исцелена, - завещание (art. 590 c.c.) и дарение (art. 799 c.c.). Подробнее см. ниже, § 36, особенно сн. 516 и текст, к которому она относится.
d) быть конвертированной в другую сделку, требованиям к которой она отвечает.
Иногда на подобных атипичных, или отклоняющихся, последствиях стремятся построить само разграничение ничтожности и несуществования, как это в свое время делала немецкая доктрина пандектного права <227>, иногда в них усматривают лишь его новое доказательство и логическое следствие <228>. Но в любом случае это - один из главных и самых распространенных аргументов в пользу такого разграничения. Вряд ли имеет смысл повторять здесь все то, что было выдвинуто против него противоположной частью доктрины <229>, тем более что вернуться к этому вопросу еще будет возможность при рассмотрении проблемы соотношения недействительности и несуществования в российском гражданском праве <230>. Однако уже сейчас хотелось бы остановиться на некоторых общих его недостатках, главным образом методологического характера.
--------------------------------
<227> Так, на основе знаменитого фрагмента Гая (III, 176) о ничтожной stipulatio novatoria, которая не была способна породить новое обязательство, но прекращала предшествующее, в немецкой пандектистике (Миттайс, Карлова) было построено понятие ничтожной сделки как способной производить по крайней мере какой-то эффект, хотя бы и чисто негативный, а потому отличной от сделки несуществующей (см.: Brutti M. Invalidita (Storia) // Enciclopedia del Diritto. T. XXII. S. 1. (ma Milano): Giuffre, 1958. P. 571). В этом же направлении рассуждал Бетти, рассматривая приведенный пример как случай, когда "ничтожная сделка производит все же какой-то второстепенный, негативный или отклоняющийся эффект", и противопоставляя ему "случаи, в которых вполне можно говорить о подлинном юридическом несуществовании сделки...", например, sponsio, данная рабом или иностранцем (Betti E. Diritto romano. I: Parte generale. Padova: Cedam, 1935. P. 331 s.).
<228> См., напр.: Tondo S. Op. cit., loc. ult. cit. Применительно к обоим подходам ср.: Bianca C.M. Op. cit. P. 579: "Если разграничение ничтожность-несуществование рассматривается вне какой-либо исторической обусловленности, то необходимо признать, что оно отвечает некоторой конкретной потребности, а именно потребности определить сферу, в которой договор может составлять предмет оценки с точки зрения ничтожности и производить те последствия, которые, хотя бы и в порядке исключения, связаны с ничтожным договором".
<229> Обширную критику см.: Ferrari S. Op. cit. P. 522 ss.
<230> См. ниже, § 12 - 14.
Прежде всего среди самих сторонников разграничения недействительности и несуществования нет согласия в том, все ли и какие именно из перечисленных выше атипичных последствий являются собственно последствиями недействительной сделки. Так, например, Родольфо Сакко, также склонный видеть в атипичных последствиях ничтожного акта аргумент в пользу указанного разграничения <231>, комментирует уже упоминавшуюся норму art. 1338 c.c. об ответственности за убытки, вызванные доверием к действительности договора (в которой обычно склонны усматривать наиболее яркий пример подобных последствий), в ином и, как представляется, совершенно правильном смысле: "Факт "ничтожный договор", - пишет он, - кажется здесь составляющим центральный объективный элемент фактического состава, который дает место ответственности. Но более внимательное исследование покажет, что ответственность того, кто заключает ничтожный договор, основывается на обмане, на вызванном доверии, понимаемом в любом случае как res facti <232>, а не на существовании договора в техническом смысле, пораженного специфическими основаниями ничтожности" <233>.
--------------------------------
<231> Sacco R. Le invalidita. P. 480 ss.
<232> Res facti (лат.) - дело (вопрос) факта.
<233> Sacco R. Op. ult. cit. P. 482.
Далее, как уже говорилось, выглядит странным демонстрируемое сторонниками анализируемой доктрины стремление проводить различие между недействительностью и несуществованием, основывая его на "практических" последствиях, прежде чем определено само понятие несуществования - задача, по признанию тех же авторов, весьма сложная, если не невозможная. Примечательно в связи с этим суждение известного итальянского цивилиста начала прошлого века Николы Ковьелло, который, будучи в общем-то скептически настроенным к данному разграничению, тем не менее допускал его именно в ситуации атипичных последствий ничтожного акта. "Такое разграничение, - писал он, - хотя само по себе неопределенное и в общем лишенное практического значения, все же не может игнорироваться полностью, когда речь идет о том, чтобы видеть, в состоянии ли акт, который не способен производить свои специфические последствия, производить другие, учитывая факт его материального существования" <234>.
--------------------------------
<234> Coviello N. Manuale di diritto civile italiano. Vol. I (Parte generale). Milano, 1910. P. 315.
Наконец, главное возражение, которое следует противопоставить доводу, апеллирующему к атипичным последствиям недействительной сделки, состоит в том, что он основан на так называемом онтологическом видении юридического акта, т.е. на его абстрактном представлении как некой реально существующей универсалии. Раз недействительная сделка, хотя бы и в редких случаях, в состоянии производить некоторые правовые последствия, - рассуждают те, кто строит на "косвенной действительности" ничтожного акта само разграничение между недействительностью и несуществованием или же видит в ней лишь доказательство этого последнего, - значит, она уже не есть правовое "ничто", но скорее "нечто", с которым и связываются указанные последствия <235>.
--------------------------------
КонсультантПлюс: примечание.
Монография М.И. Брагинского, В.В. Витрянского "Договорное право. Общие положения" (Книга 1) включена в информационный банк согласно публикации - Статут, 2001 (издание 3-е, стереотипное).
<235> "...Несостоявшийся договор ("незаключенный договор") - это всегда "ничто", - пишет, например, М.И. Брагинский, - а недействительный - может быть "нечто", имея в виду те специальные последствия, которые указаны в законе на этот счет" (Брагинский М.И., Витрянский В.В. Указ. соч. С. 250).
В этом рассуждении упускается, однако, из виду, что правовым "нечто" в такой ситуации является не недействительная сделка вообще, но конкретная сделка, которая в конкретном случае влечет конкретные правовые последствия. Иными словами, даже если допустить в порядке исключения тот или иной эффект ничтожных актов, то следовало бы признать их релевантность для права лишь в этих исключительных и конкретных случаях, а не вообще и не в подавляющем большинстве других случаев, когда они, даже с точки зрения критикуемой теории, не вызывают никакого правового эффекта. Поэтому исключительные атипичные последствия, даже если и признавать их, не могут служить доказательством юридического существования недействительной сделки как таковой, абстрактно, независимо от указанных последствий, т.е. как сделки, которая лишь эвентуально, в теории "способна" их производить. Следуя релятивному <236> представлению о недействительном акте, которое, впрочем, является единственно приемлемым, если речь идет об исследовании объективной, в том числе правовой реальности, все ничтожные сделки необходимо подразделить на две категории: те, которые производят хоть какой-то, пусть атипичный, эффект, и те, которые не производят вообще никакого эффекта, признав в отношении первых, в силу все того же принципа релятивизма, что они в действительности выполняют совсем иные законные схемы, иные юридические составы, с точки зрения которых уже не являются ничтожными, и именно поэтому влекут так называемые атипичные, а на самом деле вполне нормальные для этих альтернативных составов, правовые последствия <237>. Впрочем, даже если не затрагивать дискуссионный вопрос о возможности называть акты первой группы собственно ничтожными, во всяком случае не должна вызывать сомнений ошибочность квалификации как юридически существующих, или релевантных, актов второй группы, ибо невозможно установить, в чем именно выражается их существование и релевантность для права. А следовательно, в равной мере было бы ошибочным и объединять обе группы под общей категорией ничтожного, но существующего акта <238>.
--------------------------------
<236> Обоснование этого подхода применительно к теме ничтожности см.: De Giovanni B. Op. cit. P. 61 s.
<237> "В области конкретного действия ничтожности, - пишет Таламанка, - является, следовательно, правомерным и, более того, должным разграничение между ничтожными сделками, которые могут выполнять эвентуальные конкурирующие фактические составы, и ничтожными сделками, не имеющими даже такой способности..." (Talamanca M. Inesistenza, nullita ed inefficacia. P. 9; в рус. пер.: Таламанка М. Указ. соч. С. 21).
<238> Интересно, что один из сторонников разграничения, Бьянка, делает точно такой же упрек, но в адрес противоположной доктрины, отождествляющей категории недействительности и несуществования: "Этот подход, - пишет он, - приводит к объединению в одной сфере ситуаций "ничтожности", которые дают место правовым последствиям, и других, с которыми... невозможно связать какой-либо эффект" (Bianca C.M. Op. cit. P. 579). Оставалось бы, однако, объяснить, как идентичный результат достигается в рамках учения, которое разделяет сам автор.
§ 10. Отождествление недействительности и несуществования
Другое доктринальное направление, противоположное рассмотренному, отождествляет ничтожность и несуществование, отказывая последней категории в какой-либо автономии. Позиция, которую занимает эта часть доктрины в отношении вышеизложенных проблем, может быть выражена в трех основных тезисах:
1) юридическое существование сделки должно мыслиться исключительно в плоскости права, а не на уровне социальной реальности, при этом нет какого-либо расхождения между понятием сделки и ее трактовкой правом как способной производить присущие ей юридические последствия. "Юридическая сделка, - писал один из наиболее авторитетных итальянских цивилистов Сальваторе Пульятти, - считается юридически несуществующей, или ничтожной, когда она ab initio и ipso iure непригодна к какой-либо функции, как если бы никогда не была заключена. Несуществование сделки должно рассматриваться с юридической точки зрения; оно относится к тем юридическим сделкам, которые исторически существуют, но юридически рассматриваются как tamquam non essent <239> по причине формального характера, происходящей то есть от правопорядка" <240>. С этим тезисом логически связан другой:
--------------------------------
<239> Tamquam non essent (лат.) - подобно несуществующим.
<240> Pugliatti S. Op. cit. P. 151.
2) фактический состав соответствует понятию сделки всякий раз как выполняется юридическая фигура сделки, предусмотренная одной из легальных схем. Эта идея находит свое выражение в принципе целостности фактического состава, согласно которому существование сделки требует наличия всех ее конститутивных элементов и при отсутствии хотя бы одного из них не существует и фактического состава сделки в целом <241>. Сторонники рассматриваемого направления, полемизируя с представителями противоположной части доктрины, ставят риторические вопросы: что такое юридическое несуществование, если не неспособность сделки производить правовые последствия по причине отсутствия одного или нескольких реквизитов фактического состава? <242> и что такое ничтожность, если не несуществование юридической сделки? <243>. По их мнению, о несуществовании в юридическом смысле можно говорить лишь в той мере, в какой оно относится к одному из составляющих фактический состав сделки реквизитов, несуществованию же реквизита соответствует ничтожность акта, ненаступление его правовых последствий <244>.
--------------------------------
<241> См.: Ferrari S. Op. cit. P. 517 s., nt. 6.
<242> Carnelutti F. Op. cit. P. 210.
<243> Ferrari S. Op. cit. P. 515.
<244> Carnelutti F. Op. cit. P. 210.
В соответствии с этим подходом строго разграничиваются два уровня, или плоскости, в которых эвентуально могла бы возникнуть проблема существования или несуществования сделки: фактический (или исторический) и юридический. Отмечается, что в фактической плоскости не существует, строго говоря, отдельной сделки, но "обнаруживаются лишь отдельные материальные или психологические события: когда говорится о существовании... в исторической плоскости, употребляется синтетическое выражение (как таковое относящееся к метафактическому уровню), которым обозначается вся та совокупность фактов, которые необходимы для выполнения юридической фигуры... <...> |...Предикация существования юридической сделки на фактическом уровне не имеет, следовательно, специального значения в речи юриста. <...> | В плоскости же права можно сказать, что сделка... существует, поскольку произведены ее правовые последствия, а точнее правовые последствия, существенные для индивидуализации фактического состава. Предикация существования юридического акта без того, чтобы наступили его последствия, это - с точки зрения логики права, которая, впрочем, идентифицируется здесь с логикой вообще, - contradictio in terminis <245>: в плоскости права существование совпадает и не может не совпадать с выполнением юридической фигуры" <246>. Поскольку "сделка - это творение права... она не может иметь жизни иной, чем юридическая. Или она сочетает в себе все реквизиты, требуемые нормой, и тогда есть сделка, или же не сочетает их, и тогда нет сделки" <247>.
--------------------------------
<245> Contradictio in terminis (лат.) - противоречие в терминах.
<246> Talamanca M. Inesistenza, nullita ed inefficacia. P. 4 (в рус. пер.: Таламанка М. Указ. соч. С. 12 и сл.).
<247> Fedele A. Op. cit. P. 32.
Этот подход многократно критиковался за его формализм, проявляющийся, согласно его противникам, в "строгом отделении области факта от области права" <248>. Обычно указывают, что он "исходит из сомнительной концептуальной посылки, приравнивающей сделку к обыкновенному "фактическому составу", с которым закон связывает юридическую действительность при наличии реквизитов, предусмотренных этим законом" <249>.
--------------------------------
<248> См., напр.: Bianca C.M. Op. cit. P. 579, nt. 19.
<249> Ibid. P. 579. См. также библиографические ссылки, данные выше.
Подобные упреки представляются необоснованными. Прежде всего вовсе не думается, что "строгое отделение области факта от области права" могло бы быть сколько-нибудь чрезмерным или даже вредным. Не соответствует, затем, действительности утверждение, что анализируемый подход будто бы связан с идеей (уже давно оставленной доктриной), согласно которой сделка есть обычный фактический состав, стоящий на одном уровне с юридическими фактами в узком смысле. Представление о сделке как совершенно особом факте (программе, регламенте, упорядоченности интересов, акте частной автономии, нормативном факте и т.п.), несущем в себе, в отличие от всех других юридически значимых фактов, правовой смысл, отнюдь не исключает анализируемого подхода, ибо, чтобы быть релевантным для права, также и этот особый факт должен соответствовать и не может не соответствовать некоторой юридической схеме. Действительно, "бытие акта частной автономии, - отмечает Таламанка, - зависит, очевидно, от квалификации, данной той совокупности исторических фактов, что составляет юридическую сделку именно в фактической плоскости. В этом отношении horum alterum est necesse <250>: или эта квалификация дается правопорядком, и тогда также и для нее действует упомянутый здесь механизм, или она происходит вне правопорядка, и речь идет, следовательно, о дальнейшей фактической данности, которую необходимо учитывать при оценке, была ли или нет выполнена юридическая фигура сделки и, следовательно, существует ли сделка в плоскости права" <251>.
--------------------------------
<250> Horum alterum est necesse (лат.) - необходимо одно из двух.
<251> Talamanca M. Inesistenza, nullita ed inefficacia. P. 3 (в рус. пер.: Таламанка М. Указ. соч. С. 11 и сл.).
|
|
|
