 |
Ценность духа Богоискательства
|
|
|
|
Мы уже видели широкое распространение стремления к истине в дни господства Ислама. Тогда было обычным делом отправиться в долгое и трудное путешествие в поисках духовного руководителя. Такие руководители, которых позже стали называть “машаих” и “суфи”, поддерживали дух Богоискательства даже и после того, как для Исламского мира настали черные дни. Их обители были островами в непрерывно расширявшемся море материализма. Присутствие таких людей в обществе — это критерий, по которому мы можем судить о силе его религиозного сознания. У мусульман, в частности, их отношение к живущим среди них святым и “суфи” — надежный показатель уровня их морального и духовного сознания.
В прежние времена почти во всех значительных городах Исламского мира были люди, представлявшие собой настоящие маяки духовного света; мусульмане стремились к ним отовсюду, как мотыльки. Наш субконтинент, расположенный на краю Исламского мира, сам по себе был значительным центром религиозных исканий. Независимые центры духовной власти существовали здесь во время мусульманского правления бок о бок с могущественными царствами. Духовная колония Хазрёта Низамуддина Аулия, Гьятпур, представляет великолепный пример этого. Расположенный прямо в пределах столицы Дели, он сохранял свою независимость на протяжении правления восьми могущественных государей, от Гиятуддина Балбана до Гиятуддина Туглака (664-725 гг. А.Н.). Служители Истины отовсюду, от Санджара[209] до Аудха[210] шли туда в поисках духовного руководства[211].
Если бы мы хотели описать религиозные установления святых всех “суфийских” сект Индии и то, как люди стремились к ним со всех сторон, это бы заполнило целый том. Поэтому мы ограничимся рассказом о святых только одной секты, а именно секты Накшбанди.
|
|
|
Начнем с того, что Шайх Ахмад Сарханди Муджаддид Альф-и-Тани (умер в 1034 г. А.Н.) имел бесчисленных учеников. Они собрались со всей Индии и Афганистана. Среди них было несколько знатных представителей двора Джахангира.
В среднем каждый день в ханкахе его достопочтенного “Халифа”[212] Саийида Адама Баннури (умер в 1035 г. А.Н.) находилось около тысячи верующих. Все они питались в ханкахе. Большая толпа следовала за Саийидом Адамом Баннури, куда бы он ни шел. В “Тазкира-и-Адамия” говорится, что когда он отправился в Лахор в 1052 г. А.Н., его сопровождали десять тысяч человек. Видя безграничную популярность святого, император Шахджахан настолько встревожился, что задумал выслать его из Индии. Он послал ему сумму денег, а потом сказал, что поскольку мусульманин, у которого есть деньги, обязан совершить Паломничество Хадж, то теперь ему следует отправиться в Хиджаз, чтобы совершить Хадж. Таким образом, святой покинул Индию.
У знаменитого сына хазрета Муджаддида, Хазрёта Хваджа Ма-сума (умер в 1079 г. А.Н.) было девять лаков учеников, которые под его влиянием покаялись[213]. Семь тысяч из них имели честь быть его “Халифами”[214].
Сын Хваджа, Шайх Саифуддин Сарханди, тоже имел огромное множество последователей. Согласно автору “Заиль аль-Рашхат”, ежедневно вместе с ним в его ханкахе обедало около 1400 человек, и каждому подавали еду по его выбору.
Богатые проявляли верность духовным вождям с тем же энтузиазмом, что и бедные. Рассказывают, что вельможи устилали дорогу своими шарфами и “шалями”, когда Хваджа Мухаммад Зубайр Сарханди шел читать намаз в мечеть, чтобы его ноги не касались земли. Когда он отправлялся навестить больных или по какому-либо другому делу, это выглядело совершенно по-царски, и процессию замыкали кареты и паланкины богачей[215].
|
|
|
Эта горячая преданность святым людям была очень заметна у индийских мусульман даже и во время владычества Ост-Индской компании, почти до окончательной гибели Могольской империи в 1857 г. При Шахе Гуламе Али (умер в 1240 г. А.Н.) ханках Муджаддидия Дилхи, “Халифа” Мирза Мазхара Джан-и-Джанана, был мощным центром притяжения для благочестивых мусульман всего Исламского мира. Сир Саийид Ахмад Хан говорит в “Атхар-ус-Санадид”: “Я видел своими собственными глазами, как верующие из Турции, Сирии, Багдада, Китая и Эфиопии приходили в ханках и приносили байат Хазрету, и почитали великим счастьем, что им удалось послужить этому заведению, не говоря уже о верующих из соседних областей Индостана, Пенджаба и Афганистана, которые постоянно толпились вокруг святого, как пчелы. Обычно в ханкане жило не менее пятисот бедняков, и он всех их кормил и одевал” [216].
Шах Рауф Ахмад Муджаддид приводит подробное перечисление мест, откуда прибыли посетители в ханках только за один день — 28 джумада ула 1231 г. А.Н., — куда входят Самарканд, Бухара, Газни, Ташкент, Кандхар, Кабул, Кашмир, Пешавар, Мултан, Лахор, Сарханд, Амроха, Самбхал, Рампур, Барейли, Лакхнау, Джаис, Бахрейх, Горахпур, Азимабад, Дакка, Хайде-рабад и Пуна [217]. И все это происходило во времена, когда не было ни железных дорог, ни других современных средств сообщения!
Как раз накануне установления британского правления прозвучал могучий призыв Саийида Ахмада Шахида (умер в 1246 г. А.Н.) и его прославленных помощников Шах Исмаила Шахида (умер в 1246 г. А.Н.) и Маулана Абдула Хаий Бурханви (умер в 1242 г. А.Н.): “Вернитесь к Аллаху”. Впечатляющее зрелище того, как сливки мусульманского общества Индии сплотились вокруг вождя этой группы и в конце концов были смешаны с пылью при Балакоте (в мае 1831 г.), было великолепным доказательством высокого чувства религиозного энтузиазма и смелости, на которые все еще были способны индийские мусульмане даже на этой стадии своего упадка.
Беспримерные сцены религиозного рвения наблюдались во время путешествия Саийида Сахиба по Доабу[218] и Аудху, когда он взялся за то, чтобы вывести мусульман из разложения, которым они были охвачены[219]. В 1032 г. А.Н. он отправился совершать Хадж, и волна огромного энтузиазма прокатилась по всей Северной Индии. По мере продвижения его каравана сотни и тысячи религиозно настроенных мусульман выходили ему навстречу. Они приглашали его и сопровождающих его лиц (число которых достигло 750 человек, когда они добрались до Калькутты) в свои города и деревни и принимали их там по несколько дней. Рассказывают, что Шайх Гулам Али, раис[220] Аллахабада, потратил около двадцати тысяч рупий на то, чтобы принимать Саийида Сахиба и его спутников в течение двух недель — около тысячи рупий он тратил в день только на еду. Во многих городах, которые лежали на пути Саийида Сахиба, лишь отдельные лица не приносили ему байат. Его ученики в Аллахабаде, Мирзапуре, Бенаресе, Газипуре, Азимабаде (Патне) и Калькутте исчислялись лаками. В Бенаресе лежачие больные госпиталя Садр послали ему прошение, где говорилось, что поскольку они не в состоянии выходить, не сможет ли оказать им милость и посетить их, чтобы они могли принести байат. Саийид Сахиб отправился в госпиталь и принял обеты у больных[221].
|
|
|
В течение двухмесячного пребывания Саийида Сахиба в Калькутте ежедневно около тысячи людей становились его учениками. С утра до поздней ночи поток мужчин и женщин стремился в дом, где он находился. Когда стало невозможно принимать байат индивидуально, устроили так, что все желающие собирались в большой доме, куда приходил Саийид Сахиб и принимал их в свою паству. Когда он приходил туда, на земле развертывали семь или восемь тюрбанов и людям велели держаться за них в разных местах, один конец каждого держал сам Саийид Сахиб. Затем он излагая им основные принципы Ислама и читал обет громким голосом как азан[222], а они его повторяли, и на этом ритуал заканчивался. Так повторялось семнадцать или восемнадцать раз каждый день[223].
В течение примерно двадцати дней Саийид Сахиб читал проповеди в Калькутте после Фаджра (утреннего Намаза). Эти проповеди посещали свыше двух тысяч докторов богословия, священнослужителей и знати и бесчисленное множество простых людей. По вторникам и пятницам к собравшимся обращался также маулана Абдул Хайи после Зухра (полуденного Намаза), и это продолжалось до вечера, с перерывом на намаз Аср. Каждый день в Ислам переходили десять-пятнадцать немусульман[224].
|
|
|
Непосредственным следствием этой реформаторской деятельности было то, что виноторговля в этом огромном городе внезапно пришла в упадок. Виноторговцы жаловались властям, что хотя они регулярно платят налоги, им приходится закрывать свое дело из-за прибытия в город некоего святого; под чьим влиянием с каждым днем все больше и больше мусульман исправляются и дают обет воздерживаться от опьяняющих напитков. Действительно, они теперь даже не смотрели на винные лавки[225].
Возвращаясь после Хаджа, Саийид Сахиб и его спутники остановились на несколько дней в Муршидабаде у дивана Гулама Муртаза. Диван объявил на базаре, что он оплатит любую покупку своих гостей-паломников и услуги, оказанные им ремесленниками. Саийид Сахиб возразил, что это слишком много, но тот сказал: “Для мусульманина великая честь, если у него в гостях “Хаджи”[226]. Я вечно буду гордиться, что мне выпало такое счастье — так много “Хаджи” оказали мне честь быть моими гостями”[227].
Наконец, когда Саийид Сахиб начал Джихад, простые мусульмане откликнулись на это с необыкновенным энтузиазмом. Пахарь оставил свой плуг, купец — свою лавку, слуга — своего хозяина, вельможа — свой дворец и богослов — свою кафедру, и все они как один человек поднялись на защиту Божьего Слова.
Мы так подробно остановились на этих фактах, чтобы показать читателям, насколько восприимчивы были мусульмане к религиозным чувствам даже в то время, когда они как свободный народ вступили в самый мрачный период своего существования, накануне того, как молния британского империализма обрушилась на них и разорвала ткань их общества.
Следы этих убеждений еще сохранялись среди мусульман в начальный период британского правления, но они быстро исчезали.
Однако радость веры еще не покинула сердца мусульман. Они продолжали считать религию жизненно важным делом. Не только образованные и просвещенные, но и простые мусульмане принимали участие в религиозной жизни. Почти в каждой мусульманской деревушке был учитель нравственности или духовный наставник. Если бы кто-то посмотрел на Индию тридцать или сорок лет тому назад, он увидел бы, что она там и сям озарена духовными огнями[228].
Один за другим эти огни гасли. Разумеется, британское правительство никогда не требовало закрыть Мадраса и ханкахи. Однако внутренне стремление, которое влекло верующих из Самарканда и Бухары в Дели, исчезло, и люди отказались от высших ценностей ума и духа, и Мадраса и ханкахи были совершенно заброшены.
|
|
|
Эпидемия суетности
Новый идеал материального успеха полностью овладел современными умами.
В нынешнюю эпоху материального прогресса очень мало любви к знанию, не слишком заметна и любовь к религии. Инстинкт голода полностью господствует над человеческим существованием. Везде люди говорят теперь о проблемах, касающихся плоти. В обществе редко можно услышать беседы о проблемах, связанных с духовными или моральными аспектами жизни.
Моральный упадок
Моральный упадок уже в значительной степени затронул Индию, когда там появились англичане. Вековые идеалы восточного и Исламского образа жизни были преданы забвению. Но некоторые семейные и социальные добродетели по-прежнему ценились превыше всего народами Индо-Пакистанского субконтинента.
Семейные и социальные отношения были основаны на исключительно прочном фундаменте. Сыновняя любовь, родительская привязанность, уважение к старшим, любовь к младшим, супружеская верность, преданность слуг, искренность друзей — под каждым из этих заглавий до нас дошли подлинные рассказы, которые кажутся легендарными, если рассматривать их с точки зрения нынешней ситуации.
Рассказывают, что Пророк Ислама сказал одному молодому человеку: “Ты и твое имущество принадлежите твоему отцу”. На этой заповеди было основано выполнение сыновнего долга перед родителями. Оно, включало также и уважение к друзьям и родственникам родителей. Любовь и внимание к своим родителям должны продолжаться и после их смерти, и это подчеркивал Святой Пророк, который, как сообщают, говорил: “Лучшее из всего, что можно сделать, — это делать добро друзьям своего покойного отца” [229].
Родители, со своей стороны, были живыми примерами заботливой любви и самопожертвования. Они без всяких колебаний подчиняли свои интересы интересам своих детей. Но когда было необходимо применить розгу, они превращали свои сердца в камни. Проявить пристрастие к своему ребенку, которого выпорол учитель, — это было ниже достоинства воспитанного человека. Даже неграмотные родители в таких случаях становились на сторону учителя, хотя, возможно, учитель и был слишком суров. Родители обычно говорили: “Учитель имеет больше прав, чем отец”.
Отношения между стариками и молодыми определялись старым исламским изречением: “Тот, кто неласков с младшими и не уважает старейшин общины, — тот не один из нас”.
Постоянство — это добродетель, которая высоко ценится в моральной системе Востока. Ее удивительные примеры встречались даже в период упадка. Как правило, люди не меняли повседневного распорядка жизни, одежды манер и обычаев. Если они дружили, то оставались верными дружбе до конца.
Богатство не было ни единственным критерием респектабельности для семьи или клана, ни главной движущей силой в дружбе. Было не принято, чтобы на семейных встречах к членам семьи относились по-разному в зависимости от их богатства, а если такое случалось, вся семья объединялась против обидчика и иногда разрывала с ним отношения. Бедный молодой человек благородного происхождения не чувствовал смущения, встречаясь с более состоятельным родственником, а последний прилагал все усилия, чтобы бедность первого не стала известна никому за пределами семейного круга.
Порядочный человек ставил свою совесть выше жизни. Его нельзя было убедить продать свою честь ни за какую цену. Во время официального расследования после катастрофы 1857 г. многие знатные мусульмане предпочли лучше пойти на виселицу, чем поступиться честью, заявляя о своей невиновности, в то время как на самом деле они принимали участие в восстании.
Честь ценилась высоко как в частной жизни, так и в тех случаях, когда затрагивались общинные или национальные интересы. До тех пор общинные предрассудки были неизвестны в Индии. Мусульмане неизменно поступали согласно предписаниям Кур'ана, таким, как нижеследующие:
“О те, которые веруют! Будьте стойкими в справедливости, свидетелями перед Аллахом...”
Св. Kyp 'ан. 6:135
“...ненависть каких-либо людей не должна доводить вас до того, чтобы вы были несправедливыми; будьте справедливы — это самое близкое к благочестию. И бойтесь Аллаха; поистине Аллах ведает, что делаете вы”.
Св. Кур'ан, 5:8
“...когда вы судите между людьми, то судите по справедливости”.
Св. Кур'ан, 4:58
“А когда будете говорить (давать судебный приговор и свидетельство в суде), то будьте правдивы, (даже) если это относится и к вашим родственникам...”
Св. Kyp'ан, 6:152
Однажды, в начале британского правления, в Кандхле, в области Мудзаффарнагар, возник спор между индусами и мусульманами из-за участка земли, который обе стороны считали своим местом поклонения. Английский чиновник спросил у мусульман, могут ли они назвать индуса, в чьей честности они абсолютно уверены, чтобы решить это дело на основании его показаний. Мусульмане сказали, что они такого индуса не знают. Тогда чиновник спросил индусов, знают ли они какого-нибудь мусульманина, на чье слово они могли бы положиться при решении спора. Индусы сказали, что хотя дело и очень серьезное, но есть один мусульманский священник, который никогда не говорил неправды, и можно надеяться, что он не изменит своей честности и в данном случае. Этот священник был из семьи Муфтия Илахи Бахша, который был учеником Шах Абдул Азиза и Халифа Саийида Ахмад Шахида. Тогда чиновник пригласил его к себе в суд, но он отказался, говоря, что поклялся никогда не видеть лица англичанина. Чиновник сказал, что он может не глядеть на его лицо, если не хочет, но прийти он должен, потому что предмет спора серьезный, а решение зависит от того, придет он или нет. Наконец маулана согласился. Он пришел в маске и стоял спиной к чиновнику, чтобы случайно не нарушить свой обет. Ему объяснили суть дела и спросили, знает ли он что-либо о том, кому принадлежал этот участок. Маулана заявил, что спорный участок принадлежал индусам; мусульмане не имели к нему отношения. В соответствии с этим чиновник принял решение. Мусульмане проиграли дело, но зато Истина одержала великолепную победу. В этот день многие индусы приняли Ислам при участии Маулана.
Знания и мудрость были в те дни священны и неприкосновенны. Те, кто занимал высокое место в сфере учености, не были склонны продавать свое интеллектуальное богатство ни за какую цену, потому что они рассматривали его как драгоценный дар и священный завет Аллаха. Поставить свои способности и знания, прямо или косвенно, на службу несправедливости и неверию было в их глазах равнозначно открытому предательству религии.
Сравните это интеллектуальное благородство с проституированием интеллекта, которое в наши дни происходит повсеместно. Современные ученые мужи всегда готовы продаться тому, кто предложит больше. Они выставляют себя на аукцион. Если они получают 100 рупий в месяц в Исламском учреждении, а Христианское учреждение предложит им 105 рупий в месяц, они сразу же перейдут туда. А если выступит вперед еврейское государство и поднимет цену еще да 5 рупий, они продадутся ему с той же готовностью. Вопрос убежденности или предпочтения также не существует. Если позволят обстоятельства, учитель охотно поступит в полицию или военно-воздушные силы без всяких сомнений. Доктор философии в любой момент перейдет в военное или политическое ведомство, где его теоретические знания будут бесполезны или почти бесполезны. Писатель не видит разницы между тем, чтобы написать биографию национального героя или негодяя.
В прошлом связи между людьми были свободны от налета эгоизма. Они были запечатлены в сердцах и в результате часто приобретали эмоциональное значение, выходящее далеко за пределы материального объяснения. Например, узы любви, соединявшие учителя и ученика, были так сильны, что отношения между отцом и сыном или между любящим и возлюбленной по сравнению с ними кажутся незначительными. Современному человеку трудно поверить, что когда разнеслась весть (впоследствии оказавшаяся ложной) о смерти муллы Низамуддина из Лакхнау, один из его учеников, Саийид Каламуддин Азимабади, умер от потрясения, а другой, Саийид Зариф Азимабади, столько плакал, что навсегда повредил себе глаза[230].
Сегодня на Западе этические вопросы связываются только с соображениями практической пользы. В Исламе же, наоборот, подлинной целью является внутренний прогресс человека. Материальная выгода стала господствовать в западной мысли и нравственности в 17-м столетии, когда тамошние социальные философы стали пропагандировать точку зрения, согласно которой все этические принципы, которые не оказывают непосредственного воздействия на материальное улучшение общества, не заслуживают серьезного внимания. Эта точка зрения набирала силу, пока она не заняла господствующее положение во всех областях человеческой деятельности. Добродетели, имеющие чисто этическую ценность, были оттеснены на периферию жизни и обречены лишь на теоретическое существование, без малейшей возможности влиять на человечество.
В последнее время западная литература проявляет поразительную любовь к слову “природа”. Но контекст, в котором оно употребляется, и смысл, который стремятся выразить через него, показывают, что подразумевается только животная природа. Она означает мир плоти и не допускает души. Но по мере того, как западное общество становится все более и более технологическим, даже животная теплота исчезает из природы человека, и индивидуум превращается в груду неодушевленной материи.
“В глубоком преобразовании, которое сейчас происходит в социальной жизни Запада, — говорит Мухаммад Асад, европейский мусульманин, — эта новая, утилитарная мораль с каждым днем проявляется все больше и больше. Все добродетели, непосредственно связанные с материальным благосостоянием общества, как, например, техническая эффективность, патриотизм, националистическое групповое чувство превозносятся, и ценность их преувеличивается, иногда абсурдно, в то время как добродетели, которые до сих пор оценивались с чисто этической точки зрения, например, сыновняя любовь или сексуальная верность, быстро теряют свое значение, поскольку они не приносят обществу ощутимой, материальной выгоды. Эпоха, в которую прочные семейные связи имели решающее значение для благосостояния группы или клана, сменилась на современном Западе эпохой коллективной организации на гораздо более широких началах. А в обществе, которое является в своей основе технологическим и организовывается в быстро возрастающем темпе, поведение сына по отношению к своему отцу не имеет большого социального значения, пока эти индивидуумы ведут себя в пределах общих приличий, установленных обществом для взаимодействия своих членов. В результате европейский отец с каждым днем все больше и больше теряет власть над своим сыном, а сын теряет уважение к отцу. Их взаимоотношения постепенно становятся недействительными и с любой практической точки зрения уничтожаются постулатами механизированного общества, которое имеет тенденцию отменять все привилегии одного индивидуума по отношению к другому, и в ходе логического развития этой идеи — в том числе привилегии, связанные с семейным родством; и прежние отношения между отцом и сыном становятся устаревшими”[231].
|
|
|
