 |
Высадка десанта. Дружба. Семёнов Владимир. Глава из «поэмы огневой позиции». Поэма огневой позиции. Заключение. Голос далёких сыновей
|
|
|
|
ВЫСАДКА ДЕСАНТА
Шел головным торпедный катер, —
И берег, пушки наклоня,
Вдруг оживал, как дымный кратер
От извержения огня.
Но, зачерпнув воды с разлета,
Всю ночь, быть может, до утра,
Сквозь эти чертовы ворота
Врывались в бухту катера.
И страшно было небосводу
Смотреть на то, как моряки,
Бросаясь в огненную воду,
Держали шаткие мостки,
Чтобы советская пехота
Сухою на берег сошла
И, выкорчевывая доты,
Дорогу верную нашла.
Как прежде, мины шелестели,
В глухом ущелье ветер выл —
И раненые не хотели
Эвакуироваться в тыл.
И даже мертвые, казалось,
Уже не сдали б ни за что
Ту пядь, что с кровью их смешалась
На отвоеванном плато!
Подстаницкий Александр ( вырос в с. Пулозеро. Учился в Мурманске. Стрелок-радист, погиб в бою)
ДРУЖБА
Когда уходит в бой твой друг крылатый,
На важное задание летит,
И ты ему помашешь из квадрата
И пожелаешь доброго пути, —
Ты чувствуешь, как громко сердце бьётся.
Как глупая мыслишка промелькнёт:
«Вернётся ли? Вернётся ли? »
— Вернётся! —
Кричишь друзьям уверенно: – Придёт!
И всё ж часами не спускаешь взора
С ночных небес. И ждёшь, и ждёшь сильней,
Не слышен ли знакомый гул мотора,
Не видно ли условленных огней?
— Летит! Летит! – и больше слов не нужно,
Всё сказано и понято вполне.
Всех дружб дороже нам – такая дружба,
Рождённая в боях, в дыму, в огне.
Июнь 1942
Семёнов Владимир
Глава из «ПОЭМЫ ОГНЕВОЙ ПОЗИЦИИ»
Кто сказал, что смерть презреет, —
не бери того в расчёт.
Сам не ведает, что мелет,
дурачок.
Я бы этакого, братцы,
с батареи враз согнал.
Как же смерти не бояться,
если жизнь всего одна.
Вот у нас — не стану мяться —
все боятся на Шестой.
Трусы смерти не боятся,
Ну и разве псих какой.
Помню, был прошедшим летом.
«Мне, — грит, — каска ни к чему! ».
Кто же он,
как не «с приветом»?
Царство божие ему.
Трус — он гнус.
Предельно ясно.
Он с позиции удрал.
Но ведь смерти не боялся,
раз попал под трибунал?
Нет, у нас на батарее
трусов нет и психов нет.
Никого из нас не греет
сон на десять тысяч лет.
|
|
|
Все хотят пожить на свете,
и, заместо мудреца,
я скажу:
«Бояться смерти —
это драться до конца! ».
ПОЭМА ОГНЕВОЙ ПОЗИЦИИ. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
От Мурманска Лица не так уж и близко
Во время войны она ближе казалась
тому, кто лежит под простым обелиском,
кого непосредственно это касалось.
Не в лучшую землю, солдаты, легли вы.
Угрюмость и тяжесть собою являя,
для хлеба плоха и плоха для могилы
холодная твердь моего Заполярья.
А впрочем, солдатам не тяжко,
не больно.
Солдаты давно с этим местом простились.
Они по ступеням последнего боя
в живые сердца перешли,
поселились.
Так пусть же герои там вечно пребудут.
Живые сердца — их законное место.
Ведь если когда-нибудь павших забудут –
где кров они сыщут потом?
Неизвестно.
Симонов Константин (корреспондент газеты «Красная звезда»)
Отрывок из поэмы «МУРМАНСКИЕ ДНЕВНИКИ»
…Да, прямо скажем, этот край
Нельзя назвать дорогой в рай.
Здесь жестко спать, здесь трудно жить,
Здесь можно голову сложить.
Здесь, приступив к любым делам,
Мы мир делили пополам:
Врагов встречаешь — уничтожь,
Друзей встречаешь — поделись.
Мы здесь любили и дрались,
Мы здесь страдали. Ну и что ж?
Не на кисельных берегах
Рождалось мужество. Как мы,
Оно в дырявых сапогах
Шло с Печенги до Муксольмы…
ГОЛОС ДАЛЁКИХ СЫНОВЕЙ
Метель о брёвна бьётся с детским плачем,
И на море, вставая, как стена,
Ревёт за полуостровом Рыбачьим
От полюса летящая волна.
Бьют сквозь метель тяжёлые орудья,
И до холодной северной зари
Бойцы, припав ко льду и камню грудью,
Ночуют в скалах Муста-Тунтури.
|
|
|
Чадит свеча, оплывшая в жестянке,
И, согревая руки у свечи,
В полярной, в скалы врубленной землянке
Мы эту ночь проводим, москвичи.
Здесь край земли. Под северным сияньем
Нам привелось сегодня ночевать.
Но никаким ветрам и расстояньям
Нас от тебя, Москва, не оторвать!
В антенну бьёт полярным льдом и градом.
Твой голос нам подолгу не поймать,
И всё-таки за тыщу вёрст мы рядом
С тобой, Москва, Отчизна наша, мать!
Вот снова что-то в рупоре сказали,
И снова треск, и снова долго ждём –
Так, сыновья твои, из страшной дали
Мы материнский голос узнаём.
Мы здесь давно, но словно днём вчерашним
Мы от своей Москвы отделены,
Видны Кремля нам вековые башни
И площади широкие видны.
Своих друзей московских узнаём мы.
Без долгих слов, в руках винтовки сжав,
Они выходят в эту ночь из дома,
Мы слышим шаг их у твоих застав.
Мы видим улицы, где мы ходили,
И школы – в детстве мы учились в них, –
Мы видим женщин, тех, что мы любили,
Мы видим матерей своих седых.
Москва моя, военною судьбою
Мать и сыны сpавнялись в грозный час:
Ты в эту ночь, как мы, готова к бою,
Как ты, всю ночь мы не смыкаем глаз.
Опять всю ночь над нами крутит вьюга,
И в скалах эхо выстрелов гремит.
Но день придёт: от Севера до Юга
Крылатая победа пролетит!
Мы верим, что среди друзей московских
Ещё пройдём по площадям твоим,
В молчании ещё у стен кремлёвских
Мы, слушая куранты, постоим.
B твоих стенах ещё, сойдясь c друзьями,
Победный тост поднимем над столом.
И павших, тех, что нет уж между нами,
Мы благодарным словам помянем.
Мы верим в это. Мы сидим в землянке.
Снег заметает мёрзлyю траву,
Нам не до сна, свеча чадит в жестянке.
Мы слушаем по радио Москву…
Октябрь 1941, Рыбачий
|
|
|
