Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!

Резидент сис в турции.

Мое выгодное со стратегической точки зрения положение начальника секцииР-5 не могло быть вечным. Давая свои рекомендации по вопросам комплектованияличного состава, комитет по реорганизации СИС решил отдать предпочтениеразносторонней подготовке кадров, а не узкой специализации их. Было указано,что по мере возможности все сотрудники должны быть одинаково подготовленыкак для работы в центральном аппарате, так и в резидентурах, как по линииразведки, так и контрразведки. Такой подход мог повлечь за собой некоторуюпотерю специализации кадров, поскольку офицеров периодически перебрасывали содной работы на другую. Но, как предполагалось, этот ущерб должен былкомпенсироваться увеличением гибкости аппарата, состоящего из весьмаразносторонних работников. Нет необходимости говорить, что, когда вводиласьновая система комплектования кадров, все три руководителя службы - шеф, егозаместитель и помощник - не имели ни опыта в области контрразведки, нипрактического представления о работе в резидентурах. Однако мое служебноеположение в то время не было достаточно высоким, чтобы новые требования некоснулись меня. Поскольку вся моя деятельность в СИС до этого времени быласвязана с работой по линии контрразведки в центральном аппарате, то, по всейвероятности, мне следовало ожидать в скором времени нового назначения. Поэтому я не был застигнут врасплох, когда в конце 1946 года менявызвал генерал Синклер и сказал, что наступил мой черед поработать взаграничной резидентуре. Я еще раньше пришел к выводу, что любая попытка смоей стороны выдвинуть какие-либо возражения против назначения в резидентуруможет повредить моему положению в английской разведке и, в конечном счете,неблагоприятно сказаться на возможностях добывать необходимую мнеинформацию. Когда Синклер объявил, что мне предстоит возглавить резидентуруСИС в Турции с центром в Стамбуле, я понял, что это не самый худший вариант.В то время Стамбул был главной южной базой, откуда велась разведывательнаяработа против Советского Союза и социалистических стран, расположенных наБалканах и в Восточной Европе. Хотя с этого времени я терял возможностьпрямого доступа к информации, представлявшей для меня главный интерес, япо-прежнему был не так далек от центрального аппарата. Синклер сообщил, что моим преемником по секции Р-5 будет не кто иной,как тот самый бригадир Робертс, с которым я столкнулся в связи с деломВолкова. Он уже сдал свои полномочия руководителя регионального филиала МИ-5на Ближнем Востоке и готовился занять пост в центральном аппарате. Не спеша,принимая от меня дела, он больше интересовался сведениями о лондонскихклубах, чем работой секции. Будучи начальником секции Р-5, он прославилсятолько тем, что уговорил Мориса Олдфилда, очень способного сотрудника МИ-5,тоже перейти на службу в СИС. Не прошло и нескольких недель после назначенияОлдфилда заместителем Робертса, как он заслужил прозвище "мозг бригадира". Для подготовки к службе за рубежом я был направлен на офицерские курсы.Это были лишь вторые или третьи курсы, организованные при новом начальникеуправления, нашем старом знакомом - Джоне Манне. С тех пор программа курсовво многом изменилась. Преподавательский состав был подобран преимущественноиз бывших сотрудников УСО, и содержание занятий определялось их опытомработы в УСО в годы войны. Курс представлял значительный интерес, хотя личномне не принес прямой пользы. Условия для шпионской деятельности в Стамбуле вмирное время намного отличались от сопряженной с постоянным риском работыУСО на территории оккупированной Европы в годы войны. Мне самому пришлосьнаписать большую часть лекций о советской разведке, и иногда я попадал внеловкое положение, когда вынужден был подсказывать из зала преподавателю,читавшему лекцию. К сожалению, в этих лекциях я не мог использовать все тезнания, которые мне дал мой личный опыт. Поскольку половина времени уходилана работу в секции Р-5, я пропустил целый ряд обязательных проверок иэкзаменов. Возможно, это было даже к лучшему. Было бы неудобно, если быруководящий сотрудник моего ранга постоянно оказывался в числе отстающих. Учебный курс и передача дел Робертсу были завершены в январе 1947 года.В конце месяца ранним утром я сидел в аэропорту и пил то, что выдавали закофе. Мне пришлось застрять там на десять дней. Снегопады и жестокие морозысковали страну. Погода и технические неполадки заставляли откладывать одинрейс за другим. Но я мог считать, что мне повезло. Это был период целогоряда авиационных катастроф с самолетами "дакота". Чуть ли не каждая утренняягазета приносила сообщение о новом несчастье. В течение нескольких дней яразделял тягостное ожидание с группой монахинь, летевших в Булавайо. В одномрачное утро наконец объявили их рейс. Это утро действительно оказалосьмрачным. Они погибли, все до одной. Я был счастлив, когда наконецпочувствовал теплое дыхание пустыни в Каирском аэропорту. С момента поступления в английскую разведку, шесть лет назад, я провелв отпуске не больше десяти дней. Поскольку напряженность в работе на времяослабла, я решил по пути в Стамбул навестить своего отца в СаудовскойАравии. Он встретил меня в Джидде, и мы совершили короткую поездку в Эр-Рияди Альхардж. Это было мое первое знакомство со страной, которой отец посвятилбольшую часть своей жизни. Ни тогда, ни позже у меня не возникло желанияпоследовать его примеру. Бескрайние просторы, чистое ночное небо и прочиепрелести хороши лишь в небольших дозах. Провести жизнь в стране свеличественной, но совсем не очаровательной природой и среди людей, лишенныхи очарования, и величественности, я считал неприемлемым. Я позволил себе это отступление, чтобы ответить некоторым авторам,которые приписывают мой необычный жизненный путь влиянию отца. Не исключено,что его эксцентричность позволила мне в ранней юности противостоятьнекоторым наиболее жестоким предрассудкам английской воспитательной системы,существовавшей сорок лет назад. Но даже поверхностное ознакомление с фактамипоказывает, что на всех решающих поворотных пунктах в моей жизни отецнаходился от меня на расстоянии тысячи миль. Если бы он пожил немного большеи узнал правду, он, конечно, был бы поражен, но не высказал бы неодобрения.Я был, пожалуй, единственным, человеком среди множества окружавших еголюдей, с кем он никогда не был груб. К моему мнению он неизменноприслушивался, даже если оно касалось дорогого его сердцу арабского мира.Тем не менее, я не переставал относиться к нему критически. Мне довелосьуслышать, что Уинстон Черчилль тоже считался с мнением своего сынаРандольфа. Трудно сказать, была ли это правда или нет. Без всякого сожаления я покинул пустыню, чтобы продолжить свой путь вполный чудес шумный Стамбул. Мои коллеги по резидентуре жили разбросанно вмрачных кварталах района Пера, но я не хотел следовать их примеру. Черезнесколько дней я нашел великолепную виллу в Бейлербее на азиатском берегуБосфора. Это было такое чудесное место, что я без колебаний согласилсяплатить огромную арендную плату. Вилла находилась рядом с пристанью, и втечение трех лет я каждый день курсировал на пароме между Азией и Европой,наблюдая вечно меняющуюся картину туманов, течений, приливов и отливов илетающих над морем буревестников и чаек. Наши турецкие старожилы, конечно,были поражены. Но существует хорошее рабочее правило: где бы ты нинаходился, не обращай внимания на старожилов. У меня не было причин сожалетьо выборе своего уединенного жилища. И, между прочим, вскоре моему примерупоследовали некоторые сотрудники, одаренные большим воображением. Моим официальным прикрытием в резидентуре СИС была должность первогосекретаря посольства, и здесь я позволю себе сделать небольшое отступление.Я уже упоминал, что прикрытие отдела паспортного контроля, которымпользовались сотрудники СИС, стало широко известно до и во время войны, ипоэтому комитет по вопросам реорганизации СИС рекомендовал избегать этоговида прикрытия. С тех пор подавляющее большинство сотрудников СИС, взависимости от занимаемого ими положения в разведке, при направлении назаграничную работу получали должности первых, вторых или третьих секретарей.В мое время на одном или двух постах в наиболее важных резидентурах, таких,как Париж или Вашингтон, представители СИС удостаивались ранга советника.Некоторые разведчики получали должности простых атташе или референтов. В тоже время большинство сотрудников скомпрометировавших себя отделовпаспортного контроля, которые занимались оформлением виз, были переименованыв сотрудников по выдаче виз. Большинство из них в настоящее время формальноосвобождено от выполнения разведывательных функций, хотя на самом делесотрудничество между этими отделами и представителями СИС имеет место до сихпор. За переменой формы прикрытия последовало изменение системы символов,использовавшихся для обозначения сотрудников, которые работали в заграничныхрезидентурах. До реорганизации все страны обозначались двузначным числом.Так, например, Германия - цифрой "12", Испания - "23". Представителям СИС вэтих странах присваивалось соответствующее пятизначное число: резидент вГермании имел помер 12000, в Испании соответственно 23000, при этомподчиненные им сотрудники и агенты имели другие пятизначные индексы в рамках12000 и 23000. Предполагалось, что эта система была скомпрометирована, как иприкрытие отделов паспортного контроля. По этому поводу даже ходила легендао том, что офицеры абвера в Стамбуле распевали песню: "Zwolfland, Zwolflanduber alles" ("Двенадцатая страна, двенадцатая страна превыше всего" (нем.).- Прим. пер.). Так или иначе система была полностью изменена. Каждая страна получилатеперь символ, состоящий из трех букв алфавита, первой из которых, понеизвестной мне причине, неизменно была буква "В". Так, США получили кодовоеобозначение "страна BEE", Турция - "страна BFX". Резидент СИС в каждойстране в добавление к такому буквенному обозначению получил кодовое число"51", а его подчиненные - другие двузначные символы, например, "01", "07" ит. д. Таким образом, оказавшись руководителем резидентуры СИС в Турции, ястал именоваться довольно странно звучащим титулом "BFX-51". Как в рукописи,так и отпечатанный на машинке этот символ казался мне ужасно неприглядным. Итак, я являлся первым секретарем посольства без установленныхобязанностей по линии дипломатического представительства, или, другимисловами, "BFX-51", В общей сложности нас насчитывалось пять сотрудников ссоответствующим секретарско-техническим персоналом. Кроме способного иобщительного заместителя и всегда полного энтузиазма младшего сотрудника(соответственно второй и третий секретари) в составе резидентуры был одиншумный русский, бывший белогвардеец, человек потрясающей энергии (атташе).Наконец, был еще заведующий отделом паспортного контроля, подчиненный повизовым делам находящемуся в Лондоне Морису Джеффсу, а по вопросам разведки- мне. По моей линии он являлся офицером связи с турецкими разведывательнымислужбами. Он считался опытным специалистом по Турции, носил благороднуюфамилию Уиттол и бегло говорил по-турецки. Однако он был слишком мягок дляподдержания связи с турками. Следует сказать несколько слов о секретаршеУиттола, питавшей страсть к кошкам и установившей весьма своеобразнуюсистему хранения дел. Когда я спрашивал у нее тот или иной документ, онаневинно отвечала: "Кажется, на нем сидит белая кошка". И клянусь богом, таконо и бывало. Турецкие специальные службы назывались инспекцией безопасности, и нашаразведывательная деятельность в Турции зависела от отношения к ней. Туркизнали нас и терпели нашу деятельность при условии, что она будет направленаисключительно против Советского Союза и Балканских стран, а не противТурции. Как будет видно, это условие часто нарушалось. Чтобы заручитьсяблагожелательным отношением инспекции, мы выдавали ее стамбульскомуотделению ежемесячные дотации под видом платы за наведение справок по нашимпросьбам. Поскольку с точки зрения разведывательной информации мы почтиничего не получали взамен, совершенно ясно, что наши дотации просто шли наувеличение жалованья старшим инспекторам в Стамбуле. Однако игра стоиласвеч: она заставляла турок молчать. Штаб-квартира инспекции находилась в Анкаре, и возглавлял ее в то времяопухший, похожий на жабу бюрократ, которого мы называли "дядей Недом". Кнесчастью, примерно раз в месяц мне приходилось посещать его по делам. Нашивстречи вскоре стали бесплодными для обеих сторон. Я начинал обычно с того,что просил помощи для проведения той или иной операции, например дляпереброски агента из Восточной Турции в Советскую Армению. Он откашливался,шептался с переводчиком, ерзал в кресле и заказывал кофе. Потом предлагал,чтобы я передал ему агента и деньги, а он брался провести операцию исообщить нам результаты. Со временем я в какой-то степени изучил турецкийязык и стал понимать, что происходит. Эти встречи обычно заканчивалисьссорой с моим переводчиком, которого я не мог заставить говорить грубости. Унего, конечно, были оправдания: он не был включен в дипломатический список иимел основания опасаться нерасположения "дяди Неда". Начальника стамбульского отделения инспекции безопасности мы прозвали"тетей Джейн". Он представлял для меня известный интерес, поскольку именно вего районе должна была проходить большая часть моей тайной деятельности. Онникогда не внушал мне тревоги. Это был добродушный, веселый повеса, интересовавшийся больше всегосвоим желчным пузырем и, конечно, деньгами. Через несколько недель я судовольствием предоставил Уиттолу возможность поддерживать повседневныйконтакт с "тетей Джейн", а сам вмешивался лишь в случаях особойнеобходимости. Раза два в год я устраивал для него прием. Он оказалсяидеальным гостем. Обычно приезжал на полицейском катере за полчаса доназначенного времени, быстро выпивал две-три рюмки виски и исчезал подпредлогом срочной работы, когда начинали прибывать другие гости. Мои контакты с "дядей Недом", "тетей Джейн" и их коллегами подтвердилиуже имевшиеся у меня подозрения, что службы безопасности небольших страниспытывали недостаток в средствах и опыте для эффективных действий. ДажеТефик-бей из Эрзурума, пожалуй лучший из офицеров инспекции безопасности,безнадежно завалил единственную операцию, которую я доверил ему. И, тем неменее считалось, что у турок одна из лучших разведывательных служб. Отделение "тети Джейн" осуществляло известный надзор над отделениеминспекции в Адрианополе, которое поставляло скудную и низкого качестваинформацию из Болгарии, получаемую главным образом or контрабандистов ислучайных беженцев. Однако важность этого отделения заключалась прежде всегов том, что Стамбул являлся оживленным транзитным пунктом. Значительная частьбеглецов от революций на Балканах и в Восточной Европе в конце концовпопадала в Стамбул, где отделение "тети Джейн" и его офицеры проверяли их ивыкачивали из них все те сведения, которыми они располагали. Туркипередавали нам некоторые из сообщений, полученных из такого рода источников,но их качество было неизменно разочаровывающим. Причина заключалась отчастив неосведомленности самих беженцев и отчасти в неопытности допрашивавших ихофицеров, которые не умели задавать нужных вопросов. Неоднократные попытки снашей стороны получить официальный доступ непосредственно к беженцам, преждечем они исчезали в разных направлениях, неизменно наталкивались наравнодушный отказ турок. Мы вынуждены были сами охотиться за ними, чтоотнимало массу времени. Значительная часть нашей информации о Балканских государствах поступалаот выходцев из этих государств, живших в Стамбуле. Многие беженцы - болгары,югославы и румыны - утверждали, что, прежде чем покинуть свои страны, ониорганизовали там шпионские сети и изъявляли готовность предоставить эти сетив наше распоряжение при условии, что мы дадим необходимые средства, чтобыпривести их в действие. Война показала всей Европе, что из шпионажа можноизвлекать деньги, и в сороковых годах неосмотрительный покупатель могпотратить в Стамбуле миллионы на информацию, которая была сфабрикована вчерте города. Основная вина за взвинчивание цен на липовую информациюложится на американцев, однако к 1947 году СИС пресытилась подделками. Мытратили много времени на разработку способов выведения разного родааферистов на чистую воду, чтобы определить, какой цены заслуживает ихработа. Нам это удавалось редко, и я уверен, что, несмотря на все нашипредосторожности, некоторые эмигранты постоянно одурачивали нас. В Лондоне мне рекомендовали не уделять Балканским странам слишком многовнимания и сказали, что моей первой целью должен быть Советский Союз.Конкретно это выражалось в засылке на короткий срок агентов в русскиечерноморские порты с использованием для этих целей торговых судов,направлявшихся в Одессу, Николаев, Новороссийск и другие города. Однако ярешил, что главное усилие сосредоточу на восточной границе, где, по мнениюСИС, имелась возможность проникновения агентов в Советский Союз на широкомфронте. Поэтому большую часть лета 1947 года я посвятил личной разведкепограничных районов, с целью определить, какую помощь могут оказать намтурки и с какими препятствиями нам придется столкнуться. Эта разведка имелаи другую цель - топографическую съемку пограничных районов Турции, в которойнуждались английские вооруженные силы. Это было еще до того, как американцыутвердились в Турции и в числе прочих мероприятий провели аэрофотосъемкувсей страны. А в то время мы еще очень мало знали о состоянии путейсообщения на огромной территории к востоку от Евфрата. Топографические съемки представляли интерес для СИС по разным причинам.Управление военного планирования, которое мыслило в масштабах глобальнойвойны против Советского Союза, было занято проектами создания центровсопротивления в районах, которые Красная Армия, как предполагало английскоеправительство, должна была захватить и оккупировать в начальный периодвойны. Турция была одной из первых стран, которую следовало рассматривать вэтом плане. Горы Анатолии разрезаны целым рядом вытянутых долин, которые,как правило, простираются с востока на запад. Они могли бы служить идеальнымместом для высадки советских воздушно-десантных войск. Перспективыорганизации успешного сопротивления где-либо к востоку от Анкары былинезначительны. Поэтому лучшее, на что СИС могла рассчитывать в Турции, - этосоздание специальных баз, с которых можно было бы наносить удары посоветским коммуникациям, проходящим через долины. Планирующие органы СИСнуждались в гораздо более подробных сведениях о территории Восточной Турции,чем те, которые имелись. Было необходимо знать, насколько пересеченаместность, каково лесное покрытие, каковы источники водоснабжения ипродовольствия. Исследования такого рода порождали весьма деликатные проблемы. Ониозначали, что англичане и американцы намерены бросить Турцию на произволсудьбы, как только разразится война. Какой бы неумолимой ни была логикавоенного мышления, она вряд ли понравилась бы туркам. В Англии не безоснования полагали, что, если они заподозрят что-либо о существованииподобных планов, буря возмущения сметет все их иллюзии относительно Запада изаставит искать сближения с Советским Союзом. Поэтому топографические съемкидолжны были выполняться с чрезвычайной осторожностью. К счастью, туркиоставались в неведении относительно моей работы в этом отношении. Если быони проявили к ней интерес, то вряд ли поверили бы моему единственномувозможному оправданию, а именно что я интересуюсь исключительнокоммуникациями союзных армий, которым придется наступать на Грузию. Так или иначе я решил, что начинать нужно с малого. Проведя летом 1947года первую разведку, я получил хорошую подготовку к выполнению болееширокой программы, намеченной на 1948 год. Первый барьер был преодолен,когда "дядя Нед", как всегда неохотно, разрешил мне посетить Эрзурум, откудаТефик-бей руководил действиями инспекции безопасности во всей восточнойобласти. Задачи топографической, съемки требовали передвижения наавтомашине. К счастью, в моем транспортном парке в Стамбуле был тяжелыйгрузовик марки "додж", который мог выдержать тряску по примитивным дорогам итропам к востоку от Анкары. После прощального визита вежливости к "дядеНеду" я направился из столицы прямо на восток, вместо того чтобывоспользоваться магистральной дорогой, идущей через Кайсери на Сивас. Япроехал через Богазкей - столицу древней империи, придав тем самым своейпоездке некоторую культурную направленность. Кроме того, это позволило мнепознакомиться с редко посещаемой территорией между Йозгатом и Сивасом. Мои записные книжки дали бы прекрасный материал для одной из "Турецкихкниг" Роуза Маколея. Турция к востоку от Евфрата едва вышла издевятнадцатого века. Правда, армяне, а также большое число курдов были ужеуничтожены. Но если смотреть с предгорий Палан-декена через Эрзурум всторону Грузинской горловины и Верблюжьей Шеи, кажется, что можно услышатьгром пушек Паскевича, с боем теснящего своего восточного противника. Но всеэто должно было исчезнуть. Американцы со своими стартовыми площадками дляракет и самолетами У-2 уже готовились вступить на территорию страны. В Эрзуруме я первым делом посетил Тефик-бея. Это был довольно приятныйчеловек, который проявлял больший интерес к своей работе, чем "дядя Нед" или"тетя Джейн". Однако наши беседы дали мне мало основании надеяться науспешную переброску агентов через советскую границу в Грузию пли Армению.Подобно своему коллеге в Адрианополе Тефик полагался на случайныхкратковременных агентов, беженцев и профессиональных контрабандистов. Онмрачно рассказывал о том, как тщательно русские охраняют свои границы, омножестве сторожевых вышек и о непрерывно вспахиваемой полосе, на которойнарушители границы вынуждены оставлять следы. Разведывательные карты Тефикаобнаруживали бедность его ресурсов. Ему удалось установить, да и то неточно,номера всего лишь нескольких советских воинских частей, расположенных внепосредственной близости от границы. Даже не делалось попыток проникнуть вглубину. Это была удручающе нетронутая целина. Беседа с Тефиком привела меня к определенному заключению: для"проникновения вглубь", под которым я понимал засылку постоянных агентов вЕреван, Тбилиси и восточные порты Черного моря, бесполезно искать агентов наместе. Население на турецкой стороне границы было слишком отсталым, чтобыдать необходимый материал. К тому же Тефик прочесывал эту область в течениемногих лет, и было бы глупо думать, что я смогу добыть подходящий материалтам, где это не удалось ему. Чтобы найти хороших агентов и подготовить ихдля выполнения требований СИС, очевидно, надо было сосредоточить внимание,например, на грузинских и армянских эмигрантах. Поэтому в своем первомдокладе Лондону я просил дать указания резидентурам СИС в Париже, Бейруте,Вашингтоне и других местах, где сосредоточивались эмигранты, начатьсоответствующие поиски. Однако замечание Тефика внушило мне мысль иного порядка. Он рассказал овеликолепном виде на Ереван, который открывается с турецкой границы. Яподумал, что, если штабы вооруженных сил в Лондоне так заинтересованы втопографических съемках турецкой территории, они могут так же благосклонноотнестись к дальней фотографической разведке советской пограничнойтерритории. Еще до отъезда из Эрзурума я начал составлять докладную запискус описанием общей идеи такой операции. Я назвал ее операцией "Спайгласс"("подзорная труба" (англ.). - Прим. пер.). У меня почти не было сомнения,что она будет одобрена хотя бы потому, что технические специалисты СИСполучат возможность испытать новейшее фотографическое оборудование. Я вернулся в Стамбул удовлетворенный результатами поездки. С точкизрения планов проникновения в Советский Союз было достигнуто очень мало, нозато у меня появились кое-какие идеи, которые могли на некоторое времязанять Лондон. Я сильно сомневался в том, что их реализация принесетвооруженным силам Великобритании какую-то пользу, но мне она давала хорошийпредлог для длительного и внимательного изучения турецкой пограничнойтерритории. Мои предложения вызвали в Лондоне благоприятный отклик. Задолго доэтого, когда я еще работал в газете "Таймс", я научился некоторым приемам, спомощью которых сомнительные мысли можно облекать в такую форму, что ониначинают нравиться даже самым придирчивым членам "Атенеума" (литературныйклуб в Лондоне. - Прим. пер.). Из Лондона в Париж был послан эмиссар дляобсуждения этой проблемы с меньшевиком Жорданией, который когда-то былглавой недолговечной "независимой республики Грузии", возникшей во времясмятения, вызванного Великой Октябрьской революцией. Жордания считалсяобщепризнанным лидером грузинской эмиграции, и СИС было бы очень труднозавербовать грузин-добровольцев без его благословения. Разумеется, просьбаангличан поставила его в затруднительное положение, так как у него не былосомнений в том, как примут на родной земле его посланцев. Не нам было разубеждать его, и мы с благодарностью приняли его обещаниеподобрать подходящих людей. Однако наш эмиссар, очевидно, имел какие-тоопасения. В телеграмме, которую он послал мне и в которой сообщал орезультатах миссии, он назвал этого престарелого государственного деятеля"глупым старым козлом". И нам действительно пришлось испытать трудности с Жорданией. К тому времени у меня уже было достаточно ясное представление о будущихдействиях. Мы начнем с засылки нескольких агентов на короткие сроки, нанесколько дней или, может быть, недель, в целях изучения возможностейнелегального существования в Грузии. Найдутся ли безопасные дома? Возможноли легализоваться путем покупки документов или каким-то другим способом? Какустановить надежные линии связи? Если эти пробные вылазки пройдут гладко, современем стоит приступить к созданию постоянной сети, определив ееорганизацию и методы работы в зависимости от результатов предварительнойразведки. Что замышлял Жордания, узнать было нелегко. Я подозревал, что оннамеревался с самого начала нагрузить своих людей пачками подстрекательскихлистовок, а это наверняка не понравилось бы министерству иностранных дел.Отношения СИС с ним стали походить на китайскую беседу за чашкой чая. Мыдолжны были быть вежливы с Жорданией, поскольку он мог лишить нас кандидатовв агенты, но в то же время сам он без нашей помощи не мог переправить своихлюдей в Грузию. Эмиссар СИС вскоре выучил наизусть расписание самолетовмежду Лондоном и Парижем и признался, что у него даже появилось отвращение ксамому виду Парижа. Таким образом, проведение намеченного мероприятия вжизнь началось в обстановке сильных взаимных подозрений. Мой план "Спайгласс", был признан "чрезвычайно интересным". Это меняустраивало: значит, большую часть следующего лета, когда дипломатическийкорпус переедет из Анкары в Стамбул, я смогу провести в противоположномконце Турции. Принятие моего плана также означало, что я мог запросить и получитьпочти любое количество самого различного оборудования. Главным предметом,разумеется, была фотокамера. Не обладая техническими знаниями в областифотографии, я не мог конкретно назвать марку камеры. Я просто объяснил, чтоот нее требуется, а остальное предоставил Лондону. Кроме того, я запросилдва джипа, легкие палатки, различное полевое оборудование, компасы и всякуювсячину. Технические специалисты, которые всегда склонны думать, что ихталант используется не в полной мере, взялись за работу, с большим рвением идаже прислали много вещей, которых я не просил. "На испытание", - сказалиони. В течение зимы в нашей кладовой скопилось внушительное количествоящиков. Обращала на себя внимание камера. Я воображал, что мне пришлютнебольшой сложный аппарат, который нельзя будет заметить с советскихсторожевых вышек на расстоянии ста метров. Однако, когда я увидел ее, онапоказалась мне величиной с трамвай. Первой моей реакцией было решение, чтолично я никогда не стану таскать такое чудовище по раскаленным склонамАрарата и Аладага. У меня был крепкий молодой помощник, который как разподходил для такой тяжелой работы. В течение зимы и весны мне вновь пришлось заняться скудными источникамиинформации, имевшимися в самом Стамбуле. Следуя стандартной процедуре, яначал зондировать членов английской колонии. Это была неблагодарная работа.Конечно, среди англичан, живущих за рубежом - бизнесменов, журналистов и т.п., - встречаются такие, кто готов поставить себя под удар. Но это обычномелкая рыбешка: их возможности ограничены. Люди с большими возможностями,как правило, не склонны идти навстречу СИС: им есть что терять, они имеютобязанности по отношению к себе, к своим семьям и даже по отношению к своимпроклятым акционерам. Они часто соглашаются сообщать все, что им "случитсяузнать", а это неизменно бесполезные сплетни. На то, чтобы пойти на риск исистематически добывать информацию, у них не хватает патриотизма, и я не могпредложить им ничего похожего на те выгоды, которые они получали, например,от нефтяных компаний или строительных фирм. Меня изводили запросы Лондона,требовавшего информацию о турецких портах, которые, кстати сказать, былипостроены английскими концернами. Отсутствие успехов в Стамбуле повышалозначение наших планов в отношении Грузии. В этом деле уже намечалсянекоторый прогресс. Жордания, к моему удивлению, выполнил свое обещание, ивскоре мне сообщили, что два кандидата проходят подготовку в Лондоне. Мнепредстояло увязать вопрос с турками, и после нескольких дискуссий с "дядейНедом" мы договорились о приеме агентов в Стамбуле и их последующей отправкев Эрзурум. Но в одном решающем пункте "дядя Нед" оказался непоколебим.Тефик-бей, сказал он, возьмет на себя руководство всей операцией в Эрзурумеи сам займется подготовкой переброски агентов через границу. "Дядя Нед"настаивал на своем под предлогом обеспечения моей безопасности. Итак, я недолжен был сопровождать их. Но, учитывая, что он разрешил мне разъезжать повсей пограничной зоне в связи с операцией "Спайгласс", предлог его былабсурдным. Очевидная цель турок заключалась в том, чтобы заполучить агентовв свои руки на последние сорок восемь часов и дать им свои задания. Врезультате бедным грузинам предстояло пересечь границу с одним заданием отЖордании, с другим - от нас и с третьим - от турок. Каждый старался склонитьчашу весов в свою сторону. Я очень неохотно уступил "дяде Неду", когда мнепоказалось, что он готов сорвать задуманную мною операцию. Наконец мы собрались в Эрзуруме: Тефик-бей, я и два грузина. Последниебыли довольно развитые и энергичные люди, однако их прошлое внушало малоуверенности в успехе. Обоим было по двадцать с лишним лет, и родились они вПариже. Грузию знали понаслышке и верили всем эмигрантским россказням обусловиях жизни в их стране. Один из них был явно в подавленном настроении.Тефик-бей объяснил по карте, что он намерен перебросить их в район турецкойдеревни Позов, расположенной напротив советского городка Ахалцихе. Мыопределили время переброски с учетом положения луны, осмотрели оружие иснаряжение, которыми грузин снабдили в Лондоне. Я задумался над тем, к комупервому попадут мешочки с золотыми соверенами и наполеондорами - русским илитуркам. Когда мы остались с Тефиком наедине, я высказал сомнение вцелесообразности переброски грузин через границу прямо против гарнизонногогородка, но он возразил мне, сказав, что в этом секторе идеальная местность."Но раз она идеальная, - не успокаивался я, - ее, наверное, лучшепатрулируют?" Он только пожал плечами. Мне трудно было спорить: я не зналэтого участка границы. Может быть, Тефик был прав. Во всяком случае, дляменя было важно сделать все возможное для "успеха" операции. Итак, два грузина в сопровождении турецкого офицера отправились вАрдаган и дальше на север. Мне оставалось лишь сидеть в Эрзуруме и кусатьногти. Один из людей Тефика был приставлен ко мне и постоянно сопровождалменя на почтительном расстоянии - метрах в пятидесяти. Я развлекался тем,что в самое жаркое время дня уходил за город и быстро шагал, наблюдая, кактурок начинал снимать шляпу, потом галстук и, наконец, пиджак. Я сидел у Тефика, когда пришла ожидаемая телеграмма из Ардагана: дваагента переброшены через границу в такое-то время. Через столько-то минутпослышалась автоматная очередь, и один из агентов упал. Другого видели впоследний раз, когда он широко шагал через редкий лес, удаляясь от турецкойграницы. Больше о нем ничего не слышали. После этого дела приступили к операции "Спайгласс". В сопровождениимайора Февзи, одного из офицеров Тефика, мы начали работу с самоговосточного конца линии, где сходятся границы Советского Союза, Турции иИрана, и постепенно двигались на запад. Наш метод был простым. Каждыенесколько миль мы отмечали наше положение па карте и широкой дугой делалисъемку советской территории. Первые день или два я каждую минуту ждалпулеметной очереди. Советских пограничников можно было бы извинить: онимогли принять нашу камеру за легкий миномет. До Тузлуджи мы шли вдоль долины Аракса, кишащей болотными птицами.Арарат оставался у нас слева, а Алагез - справа. Затем мы поднялись подолине Арпачай мимо древней армянской столицы Ани и достигли Дигора,расположенного напротив Ленинакана. В этот момент я решил, что мой такназываемый отпуск слишком затянулся и что западная часть границы подождет доследующего года. Мы поехали обратно в Эрзурум и остановились на ночь вКарее, где Февзи ошеломил меня предложением посетить публичный дом.

ГЛАВА X.

ЛОГОВО ЛЬВА.

Я так и не закончил вторую половину операции "Спайгласс". Летом 1949года я получил из Лондона телеграмму, которая отвлекла мое внимание насовсем другие дела. Мне предлагали пост представителя СИС в СоединенныхШтатах Америки, где я должен был поддерживать связь с ЦРУ и ФБР. За этимназначением крылась одна важная причина. Сотрудничество между ЦРУ и СИС науровне центральных организаций (хотя еще не на уровне периферийныхподразделений) стало настолько тесным, что каждый работник разведки,намеченный для выдвижения на высокий руководящий пост, должен былознакомиться с положением дел в американских спецслужбах. Мне потребовалосьвсего полчаса, чтобы принять это предложение. Покидать Стамбул было грустно: это - красивый город; кроме того,приходилось бросать более чем наполовину сделанную работу. Но соблазнпопасть в Америку был велик по двум причинам: во-первых, я снова попадал вту среду, где формировалась политика разведывательных организаций, аво-вторых, я получал возможность познакомиться с американскимиразведывательными службами. В то время я уже начал понимать, что эти службыимели большее значение, чем соответствующие английские организации. Я дажене стал дожидаться согласия Москвы, и дальнейшие события оправдали моерешение. Никто не выразил сомнения в неограниченных возможностях моегонового назначения. Было решено, что я уеду в Лондон в конце сентября и,пройдя месячную подготовку, в конце октября отправлюсь в Америку. Общийконтроль за отношениями между СИС и американскими службами в Лондонеосуществлял Джек Истон, и именно от него я получил большую часть инструкций.Я высоко оценил, хотя и не без оговорок, его знание всех тонкостейангло-американских отношений. Однако диапазон этого сотрудничества былнастолько широк, что вряд ли нашелся хоть один ответственный работник вовсей службе, который не принимал в нем участия, и у каждого были какие-толичные интересы, связанные с моим назначением. Меня под разными предлогамиприглашали на ленч в разные клубы. Беседы за кофе и портвейном касалисьцелого ряда предметов, но одно было общим для всех моих "друзей" - желаниесовершить бесплатную поездку в Америку. Я не разочаровывал их. Чем большепосетителей будет у меня в Вашингтоне, тем больше шпионов я буду знать, аэто, в конце концов, было моей целью в жизни. Из сжатых объяснений Истона стало ясно, что мой путь в Вашингтоне,вероятно, будет тернистым. Я должен был принять, дела от Питера Дуайера,который провел в Соединенных Штатах несколько лет. Я знал его какисключительно остроумного человека, но мне предстояло узнать о нем ещемногое другое. Во время войны он сумел решить щекотливую задачу, установивблизкие личные отношения со многими видными руководящими работниками ФБР.Благодаря этим отношениям, сохранившимся и после войны, представительствоСИС в Вашингтоне отдавало предпочтение ФБР в ущерб (как думали некоторые)ЦРУ. Поскольку ФБР, следуя политике примадонны Гувера, проявляло ребяческуючувствительность ко всему, что касалось ЦРУ, Дуайеру было очень трудносохранять одинаковое отношение к обеим организациям, не подвергаясь нападкамсо стороны своих старых друзей, обвинивших его в двурушничестве. Одной из моих новых задач было нарушить это равновесие. ЦРУ и СИСдоговорились сотрудничать по широкому кругу вопросов, что неизбежно означалоболее тесную повседневную связь с Центральным разведывательным управлением,чем СИС обычно имела с ФБР. Конечно, открыто признавать такое изменениеполитики было нельзя. Следовательно, моя задача заключалась в том, чтобыкрепить связи с ЦРУ и ослабить их с ФБР, но так, чтобы последнее этого незаметило. Мне не потребовалось много времени на размышления, чтобы понятьневыполнимость и абсурдность этой затеи. Единственно разумным курсом былосотрудничать с ЦРУ по вопросам, представляющим взаимный интерес, и непринимать близко к сердцу неизбежное раздражение сотрудников Гувера. Дляэтого мне не следовало показывать себя слишком умным, потому что раскладкарт был не в мою пользу. Лучше прикидываться дурачком и извиняться за теляпсусы, которые время от времени приходилось допускать в моем положении. Инструктаж по вопросам контрразведки тоже вызвал у меня серьезноебеспокойство. Его проводил со мной Морис Олдфилд, который сообщил фактпервостепенной важности. Совместное англо-американское расследованиеразведывательной деятельности Советского Союза в США привело к следующемувыводу: в 1944-1945 годах в английском посольстве в Вашингтоне, а также ватомном центре в Лос-Аламосе имела место утечка информации. Я ничего не знало Лос-Аламосе. Но после быстрой проверки по списку сотрудников министерстваиностранных дел за соответствующий период у меня почти не осталось сомненийв отношении источника в английском посольстве. К моему беспокойству примешивалось чувство облегчения. Дело в том, чтоеще в Стамбуле советский коллега задал вопрос, который не давал мне покоянесколько месяцев. Он спросил, не могу ли я как-нибудь выяснить, чтопредпринимают англичане в связи с одним делом, которое связано с английскимпосольством в Вашингтоне и которое вело ФБР. В то время я ничего не могсделать, однако после беседы с Олдфилдом я, по-видимому, приблизился к самойсути вопроса. Через несколько дней это подтвердил мой русский коллега вЛондоне. Проверка в Центре не оставила у него сомнений в том, что информацияиз ФБР, о которой мы говорили в Стамбуле, и моя новая информация относятся кодному и тому же делу. Тщательное изучение документов на какое-то времянесколько успокоило меня. Поскольку СИС формально не могла заниматьсяразведывательной работой в США, изучение фактов, ведущих к установлениюисточника утечки, находилось в руках ФБР. Надо сказать, оно проделалоогромную работу, результатом которой явилось лишь колоссальное количествопопусту исписанной бумаги. Ни сотрудникам ФБР, ни англичанам пока не пришлов голову, что в этом деле может быть замешан дипломат, причем дипломатдовольно высокого ранга. Расследование было сосредоточено нанедипломатическои персонале посольства, и особенно на тех, кто был принят наработу на месте, то есть уборщицах, дворниках, мелких служащих и т. д.Например, одной уборщице, у которой бабушка была латышка, был посвящендоклад в пятнадцать страниц, полный ненужных подробностей о ней самой, еесемье и друзьях, ее личной жизни и привычках. Это свидетельствовало обогромных ресурсах ФБР и о том, как бесполезно они расточались. Я пришел квыводу, что в срочных действиях необходимости нет, однако за делом надопостоянно следить. Во всяком случае, какие-то решительные меры обязательнонужно будет предпринять, прежде чем я покину Вашингтон. Одному богуизвестно, куда меня потом назначат. Перед отъездом из Лондона меня вызвал шеф. Он был в превосходномнастроении и развлекал меня рассказами о самых щекотливых случаях из областиотношений между английской и американской разведками в годы войны. Этирассказы оказались не просто праздными воспоминаниями. Шеф сообщил мне, чтоизвестие о моем назначении в Соединенные Штаты, по-видимому, расстроилоГувера. Я тогда считался довольно высокопоставленным сотрудником службы. НаДуайера (совершенно незаслуженно) смотрели иначе. Гувер подозревал, что моеназначение предвещает нежелательную деятельность СИС в Соединенных Штатах.Чтобы рассеять его опасения шеф послал ему телеграмму, заверив, что не имеетнамерения менять политику СИС. Мои обязанности ограничиваются вопросамисвязи с американскими службами. Шеф показал мне телеграмму и посмотрел наменя в упор. "Это, - сказал он, - мое официальное послание Гуверу. - И послекороткой паузы добавил: - А неофициально... поговорим за ленчем у Уайта". В конце сентября, когда моя подготовка была в основном закончена, яотплыл на пароходе "Карония". Проводы были запоминающимися. Первое, что яувидел на туманной платформе вокзала Ватерлоо, были огромные усы, а за нимипоказалась голова Осберта Ланкастера. Теперь я знал, что в дороге у менябудет хороший компаньон. Прежде чем мы отчалили, меня вызвали к телефону.Звонил Джек Истон. Он сообщил, что Дуайер только что телеграфировал о своейотставке. Причины этой отставки были для меня неясны. Наконец, в мою каютувнесли ящик шампанского с карточкой от одного богатого друга. Я началчувствовать, что моя первая трансатлантическая поездка будет приятной. Первую ошибку я совершил почти сразу же по прибытии в территориальныеводы США. На катере лоцмана прибыл приветствовать меня представитель ФБР. Яугостил его бокалом шампанского, которое он без удовольствия потягивал, покамы вели светский разговор. Позже я узнал, что сотрудники ФБР, почти все безисключения, гордились своей обособленностью и своими привычками, корникоторых лежали в их простом происхождении. Один из первых высокопоставленныхлюдей Гувера, с которым я познакомился в Вашингтоне, утверждал, например,что его дедушка был лавочником в Хоре-Крике в Миссури. Поэтому все они пиливиски, а пиво - в качестве легкого напитка. В противоположность имсотрудники ЦРУ разыгрывали из себя космополитов. Они любили посмаковатьабсент, а бургундское подавалось чуть выше комнатной температуры. Это непросто пустой разговор. Это одно из свидетельств глубокого различия вобщественных взглядах двух организаций, что, по крайней мере, отчасти,является причиной трений в их отношениях. Мой коллега из ФБР помог мне пройти формальности и устроил меня в отелес видом на Центральный парк. На следующий день я сел в поезд наПенсильвания-стейшн и отправился в Вашингтон. Сумах был еще в цвету инапомнил мне о чудесной осени - одном из немногих чудес Америки, котороеамериканцы никогда не преувеличивают, потому что преувеличить его простоневозможно. Питер Дуайер встретил меня и за первым бокалом виски объяснил, что егоотставка не связана с моим назначением и что он по личным соображениям давнохотел поселиться в Канаде, где его ждет хорошая должность в одном изгосударственных учреждений. Известие о моем назначении в Вашингтонопределило время его переезда в Оттаву, Так что у нас сразу установилисьхорошие отношения. Он исключительно внимательно и с большим знанием делаввел меня в курс политики Вашингтона. Не так легко связно рассказать о моейработе в Соединенных Штатах, чтобы дать ясное представление о тех делах,которыми я занимался. Они были слишком разнообразны и порой слишкомрасплывчаты, чтобы можно было объяснить их простыми словами. Одна лишь связьс ФБР, если заниматься ею как следует, заполнила бы все мое время. Это былпериод расцвета зловещей эры Маккарти. В то время возникли дела Хисса,Коплон, Фукса, Гоулда, Грингласа и мужественных супругов Розенберг, неговоря уже о других именах, которые до сих пор неизвестны. Связь с ЦРУохватывала еще более широкое поле деятельности, начиная с серьезных попытоксвергнуть один из восточноевропейских режимов и кончая такими вопросами, какиспользование немецких документов о генерале Власове. В любом деле, котороевозникало, первой заботой было угодить одной стороне, не обидев другую. Вдополнение к этому я должен был поддерживать связь с канадской службойбезопасности и с отдельными лицами из министерства иностранных дел Канады,которые носились с идеей организации независимой канадской секретной службы. С чего начать? Поскольку конец этого рассказа будет касаться главнымобразом ФБР, я посвящу начало ЦРУ. Когда я прибыл в США, во главе этойорганизации стоял адмирал Хилленкоттер (ЦРУ было создано в 1947 году наоснове бывшего управления стратегических служб и Центральнойразведывательной группы. Хилленкоттер возглавлял ЦРУ в 1947-1950 годах. -Прим. авт.), добродушный моряк, который вскоре уступил место генералуБеделлу Смиту, не оставив заметного следа в истории американской разведки.Больше всего мне приходилось иметь дело с управлением стратегическихопераций (УСО) и управлением координации политики (УКП). Говоря простымязыком, УСО занималось сбором разведывательных данных, а УКП - подрывнойдеятельностью. Имелись также кое-какие дела с управлением планирования,связанным с именем Дика Хелмса (бывший директор ЦРУ. - Прим. авт.), не такдавно сменившего адмирала Рейборна в качестве директора ЦРУ и быстрорассорившегося с сенатом. Движущей силой УСО в то время был Джим Энглтон. Он раньше служил вЛондоне и снискал мое уважение тем, что открыто отвергал англоманию, котораяпортила лицо молодого управления стратегических служб. Мы обычно завтракалис ним раз в неделю в отеле "Харвей", где он показывал, что безмерное усердиев работе было не единственным его пороком. Это был один из самых худыхлюдей, каких я когда-либо встречал, и в то же время большой любитель поесть.Счастливчик Джим! После года совместных завтраков с Энглтоном я последовалсовету знакомой пожилой дамы и перешел на диету, сбросив двенадцатькилограммов за три месяца. Наши отношения, я уверен, опирались на подлинно дружеское расположениеобеих сторон. Но у каждого из нас были свои скрытые мотивы. Энглтон хотелперенести центр тяжести обменов между ЦРУ и СИС на представительство ЦРУ вЛондоне, которое было раз в десять больше, чем мое. Если бы ему это удалось,он сумел бы оказывать максимальное давление на центральный аппарат СИС, в тоже время снизив до минимума вторжение СИС в его собственные дела. С точкизрения национальных интересов это было справедливо. Поддерживая со мнойблизкие отношения, он мог в большей степени держать меня под контролем. Я жесо своей стороны охотно делал вид, что попался на его удочку. Чем большебыло между нами открытого доверия, тем меньше он мог заподозрить тайныедействия. Трудно сказать, кто больше выиграл в этой сложной игре, но у менябыло одно большое преимущество: я знал, что он делает для ЦРУ, а он знал,что я делаю для СИС, но истинный характер моих интересов ему не былизвестен. Хотя наши споры охватывали весь мир, они обычно заканчивались наФранции и Германии (если не начинались с них). Американцы были одержимыстрахом перед коммунизмом во Франции, и я был поражен, какое огромноеколичество материалов из французских газет ежедневно поглощал Энглтон.Позже, когда сам Беделл Смит категорически отверг предложение англичанподелиться с французами незначительной секретной информацией о русских, мнестало ясно, что интерес Энглтона к Франции не был его личным увлечением.Беделл Смит заявил мне без обиняков, что не может доверить секретнуюинформацию ни одному французскому чиновнику. Германия внушала Энглтону меньше опасений. Эта страна интересовала егоглавным образом как база для операций против Советского Союза исоциалистических стран Восточной Европы. ЦРУ, не теряя времени, успелоприбрать к рукам возглавляемый генералом Геленом отдел абвера, работавшийпротив СССР. Энглтон, наслаждаясь омарами в ресторане "Харвей", с пеной урта защищал прошлую и настоящую деятельность организации Гелена. У нас было и много других споров, связанных с Германией, поскольку иСИС и ЦРУ имели возможность развертывать свою деятельность на оккупированнойтерритории. Секретные операции всех видов, включая и те, которые былинаправлены против германских властей, финансировались немцами в видепокрытия оккупационных расходов. Было у нас немало стычек по поводу различных русских эмигрантскихорганизаций, о чем будет сказано ниже. Шел разговор, например, о народномтрудовом союзе (НТС), который не так давно приобрел печальную славу в связис делом Джеральда Брука (английский гражданин, осужденный в Москве в 1965году за шпионскую деятельность в нашей стране. - Прим. пер.); об украинскихнационалистах Степана Бандеры - любимца англичан. ЦРУ, как и СИС, лезло изкожи вон, стремясь использовать наиболее перспективные эмигрантскиегруппировки в таких же целях, в каких СИС использовала Жорданию. Несмотря нато, что англичане вели упорные арьергардные бои, пытаясь сохранить своипозиции в тех группировках, с которыми они давно сотрудничали, американцывсе же постепенно вытесняли их из этой сферы деятельности. Доллар былслишком могущественным. Так, например, хотя англичане имели большие интересыв НТС, СИС была вынуждена по финансовым причинам передать руководство егодеятельностью ЦРУ. Это было оформлено официальным соглашением между двумяслужбами, но дело англичанина Брука показывает, что СИС не пренебрегалатайными махинациями с НТС за спиной американцев. Такова этика секретнойслужбы! Помимо Энглтона моим коллегой в УСО был Билл Харви, начальникконтрразведывательной секции. Раньше он работал в ФБР, но Гувер выгнал егоза пьянство в служебное время. Когда я первый раз пригласил его обедать ксебе домой, обнаружилось, что его привычки не изменились. Он заснул за кофеи так просидел, тихо похрапывая, до двенадцати часов ночи. Потом его увелажена со словами: "Ну пойдем, папочка, тебе уже пора в постель". Меня могутобвинить в том, что я взял недостойный тон. Согласен. Но, как будет виднониже, Харви сыграл со мной очень неуместную шутку, а я не люблю оставлятьпровокации безнаказанными. Признавая обвинения в сильной предубежденности поотношению к Харви, я хочу лишь справедливости ради добавить, что онсотрудничал с СИС при сооружении известного берлинского туннеля (туннель,построенный в 1955 году в Берлине английской и американской разведками дляподслушивания советских линий связи. - Прим. авт.). Как я уже сказал, управление координации политики занималось подрывнойработой в мировом масштабе. Начальником управления был Фрэнк Уизнер, человексравнительно молодой для такой ответственной работы, но начавший уже лысетьи отращивать солидное брюшко. Он любил высокопарный стиль, что производилонеприятное впечатление. Я сопровождал миссию, которая была направлена вЛондон во главе с Уизнером для обсуждения с СИС вопросов, представлявшихвзаимный интерес. Когда дошли до проблем международного значения,министерство иностранных дел послало своих представителей для наблюдения заходом обсуждения. На одной из встреч, на которой от министерства иностранныхдел присутствовал Тони Рамболд, Уизнер стал распространяться на одну изсвоих излюбленных тем: необходимость маскировки источников секретных фондов,передаваемых внешне респектабельным организациям, в которых мы былизаинтересованы. "Очень важно, - сказал он в своем обычном высокопарномстиле, - обеспечить открытое содействие лиц с известным всем доступом кимеющимся в их распоряжении богатствам". Рамболд начал что-то писать. Язаглянул через его плечо и увидел: "Лица с известным всем доступом кимеющимся в их распоряжении богатствам - богатые люди". Мои отношения суправлением координации политики были более активными, чем с УСО; впоследнем меня интересовали лишь планы управления. Вскоре после моегоприбытия в Вашингтон американское и английское правительства санкционировалив принципе проведение тайной операции, имевшей целью оторвать одну извосточноевропейских стран от социалистического блока. По ряду причин выборпал на Албанию. Это было самое маленькое и самое слабое из социалистическихгосударств. На юге оно граничит с Грецией, с которой Англия и СШАподдерживали союзнические отношения и которая формально еще находилась всостоянии войны с Албанией. Албания выглядела выгодно изолированной, и,кроме того, к ней был легкий доступ с Мальты по воздуху и морю. Учитываявозможность многочисленных осложнений политического характера в связи с этимпроектом, государственный департамент и министерство иностранных делнастаивали на неослабном контроле за этой операцией с их стороны. Исполнениеплана возлагалось на СИС и управление координации политики. Как американцы,так и англичане поддерживали контакт с албанскими эмигрантскими группами,поэтому обе стороны взялись мобилизовать свои связи для осуществленияконтрреволюционного переворота. Англичане предоставляли Мальту как передовуюбазу для операции и небольшие суда, необходимые для заброски агентов.Американцы обеспечивали операцию денежными и материальными средствами, атакже выделили аэродром Уиллус-филд в Ливии в качестве тыловой базы и пунктаснабжения. Короля Идриса не посвятили в тайну - в то время он был толькоэмиром. В последующих длительных англо-американских спорах Мальта была нашимглавным козырем. "Стоит нам задумать где-нибудь подрывную операцию, -признался мне однажды Уизнер, - как мы тут же обнаруживаем, что у англичангде-то поблизости есть остров". Споры касались вопроса о политическом руководстве контрреволюцией. В товремя эра Даллеса еще не наступила, и США опасались действовать открыто вподдержку крайне реакционных режимов. Поэтому государственный департаментстремился обставить контрреволюцию "демократическими" атрибутами. С этойцелью он, опередив нас, заставил кучку албанских беженцев в Нью-Йоркеобразовать так называемый национальный комитет и избрать его главой некоегоХасана Дости. Дости был молодым юристом, который, согласно данным управлениякоординации политики, имел безупречную репутацию демократа, хотя мне так ине удалось найти каких-либо доказательств справедливости этого утверждения.Несмотря на мои неоднократные просьбы, я не смог добиться встречи с Дости.Управлению координации политики, как мне сказали, приходилось обращаться сним очень деликатно, так как он был очень пуглив. Хорош кандидат на рольруководителя! Если национальный комитет в Нью-Йорке внушал сомнения, то английскийкандидат в лидеры просто удручал меня. Это был вождь небольшого племени поимени Аббас Купи, старый друг Джулиана Эмери. Судя по фотографиям, этотчеловек носил бакенбарды и был вооружен до зубов - типичный продуктбританского опекунства. Я не сомневался, что он был способен, подобно своимпредкам, совершать налеты на невооруженные караваны или подстреливатьисподтишка ошалевших от жары турецких солдат, устало бредущих черезкакое-нибудь ущелье. Но я никогда не разделял восторгов британскогоджентльмена при виде представителей дикого племени. Короче говоря, если Дости был слабеньким молодым человеком, то АббасКупи был старым негодяем. Бесконечные споры англичан и американцев одостоинствах обоих соперников можно понять, если отбросить другие стороныдела и рассматривать его лишь как состязание, которое должно решить, кто -англичане или американцы - будет определять политику контрреволюционногоправительства, если оно когда-либо образуется. Когда наконец и те и другиеустали от споров и стали искать компромиссное решение, обнаружилось, чтоДости и Купи под влиянием своих покровителей заняли настолько жесткуюпозицию, что ни одного из них нельзя было уговорить служить под началомдругого. Повседневный контроль за операцией был в руках комитета специальнойполитики, который собрался в Вашингтоне. Он состоял из четырех членов,представлявших государственный департамент, министерство иностранных дел,управление координации политики и СИС. Государственный департамент назначилв комитет Боба Джойса, компанейского парня, имевшего опыт в балканскихделах; Эрл Джелико из английского посольства, тоже компанейский парень,представлял министерство иностранных дел; третьим компанейским парнем былФрэнк Линдсей из управления координации политики и, наконец, четвертымчленом комитета был я. Нетрудно представить, что благодаря такому составунаши встречи носили далеко не формальный характер. Линдсей задал тон, заявивна нашей первой встрече, что единственный албанец, которого он видел, виселвниз головой на параллельных брусьях. Даже в более серьезные моменты мы,англосаксы, не забывали, что наши агенты лишь недавно спустились с деревьев.Хотя я и сказал, что комитет специальной политики осуществлял контроль надоперацией, мы никогда не могли действовать как свободные люди. Моелондонское начальство не позволяло мне забывать обязательства СИС поотношению к Аббасу Купи, а за спиной моих начальников всегда маячила формулаБевина: "Я этого не потерплю", которую он применял, когда хотел что-нибудьзапретить. Фрэнк Линдсей, несомненно, был тоже связан подобнымиограничениями. Пожалуй, даже удивительно, что в таких условиях операция все женачалась. СИС удалось наконец высадить небольшую группу агентов на албанскийберег с заданием проникнуть в глубь страны, собрать необходимые данные и,двигаясь к югу, уйти в Грецию. Англичане надеялись, что собранные агентамипо пути сведения помогут впоследствии осуществить более широкие планы.Операция, разумеется, была безнадежной с самого начала. Агенты СИС смогли бычего-нибудь добиться, только проникнув в города. Но города находились поднеослабным контролем албанских властей. Поэтому, чтобы выжить, агентамприходилось прятаться в горах, где они могли бы принести хоть какую-нибудьпользу, если бы страна была охвачена восстанием. Возможно, в основе нашейавантюры лежала именно невысказанная надежда на восстание. Точно так же, какв более поздние времена (когда пора бы было поумнеть), некоторыерассчитывали, что высадка диверсантов в заливе Кочинос зажжет пожар на Кубе. В итоге несколько агентов все же сумели пробраться в Грецию, где их свеличайшим трудом удалось вырвать из лап греческой службы безопасности,которая могла расстрелять их ни за грош. Информация, которую они принесли,была почти полностью негативной. По крайней мере, было ясно, что их нигде невстретили с распростертыми объятиями. С течением времени операция была потихоньку забыта, не оказавсколько-нибудь заметного влияния на обстановку в Албании. Может быть,оказалось даже к лучшему для английского и американского правительств, чтоих попытка потерпела неудачу. В случае успеха они имели бы бесконечныехлопоты со своими новыми протеже, не говоря уже о серьезных трудностях сГрецией и Югославией, а возможно, и с Италией. Столкновение политических интересов расстраивало такжеангло-американские планы большего потенциального значения, чем албанскаяавантюра, например планы проникновения в СССР и подрывной деятельности всамом Советском Союзе. Как СИС, так и ЦРУ имели своих соперничающихмарионеток из Прибалтийских стран, чьи интересы были обычно непримиримыми. Яс удовольствием наблюдал, как эти борющиеся группировки из-за своей грызнито и дело попадали в тупик. В одном случае положение стало настолькосерьезным, что эксперт СИС по североевропейским вопросам Гарри Карр былнаправлен в Вашингтон с отчаянной попыткой предотвратить скандал. Его миссияокончилась полным провалом: Карр и его коллеги из ЦРУ, с которыми онсовещался, стали совершенно справедливо обвинять друг друга во лжи за столомпереговоров. Разногласия относительно Украины были еще более давними и такими женепримиримыми. Еще до войны СИС поддерживала контакт со Степаном Бандерой,украинским националистом профашистского толка. После войны этосотрудничество получило дальнейшее развитие. Но беда заключалась в том, что,хотя Бандера был порядочной "шишкой" в эмиграции, его утверждения о наличииу него множества сторонников в Советском Союзе никогда серьезно непроверялись; были только негативные примеры, то есть показывающие, что такихсторонников нет. Первая группа агентов, которую англичане снабдилирадиопередатчиком и другими тайными средствами связи, была направлена наУкраину в 1949 году и - исчезла. В следующем году послали еще две группы, ноо них также не было ни слуху, ни духу. Тем временем американцы началисерьезно сомневаться относительно полезности Бандеры Западу. Неудачизасланных англичанами групп, естественно, не рассеивали этих сомнений. Нападки американцев на сотрудничество между Бандерой и СИС сталиособенно резкими в 1950 году, и, работая в США, я потратил много времени напередачу язвительных посланий из Вашингтона в Лондон и обратно относительносравнительных достоинств различных малоизвестных эмигрантских групп. ЦРУвыдвинуло три серьезных возражения против Бандеры как союзника. Его крайнийнационализм с фашистским оттенком являлся препятствием, мешавшим Западувести подрывную работу в Советском Союзе с использованием лиц другихнациональностей, например русских. Утверждали также, что Бандера уходиткорнями в старую эмиграцию и не имеет связей с новой, "более реалистичной"эмиграцией, с которой американцы усиленно заигрывали. Наконец, его прямообвиняли в антиамериканских настроениях. Заявление англичан, что Бандераиспользуется только в целях сбора разведывательной информации и что такоеего использование не имеет какого-либо политического значения, былоотвергнуто американцами. Последние возражали, что, каков бы ни был характерсвязи СИС с Бандерой, сам факт этой связи может поднять его престиж наУкраине. Американцы высказали опасение, что любое усиление последователейБандеры чревато опасностью раскола "движения сопротивления" на Украине, скоторым вели работу они сами. Слабость американской позиции заключалась в том, что она подкрепляласьлишь голословными заявлениями и почти ничем другим. Результаты деятельности"более реалистичной" части эмиграции и "движения сопротивления" на Украиневыглядели не менее плачевно, чем результаты сотрудничества между англичанамии Бандерой. Правда, ЦРУ заявляло, что зимой 1949/50 года оно принялонескольких курьеров с Украины, однако низкопробное качество их "информации"скорее говорило о том, что это были бродяги, побывавшие в чужой стране. В 1951 году, после нескольких лет упорной работы, ЦРУ все еще надеялосьпослать на Украину своего "политического" представителя с тремя помощникамидля установления контакта с "движением сопротивления". ЦРУ наскребло дажерезервную группу из четырех человек, чтобы послать ее в случае, если перваягруппа бесследно исчезнет. Чтобы преодолеть англо-американские разногласия по поводу Украины, ЦРУнастаивало на проведении широкой конференции с СИС. Эта конференциясостоялась в Лондоне в апреле 1951 года. К моему удивлению, английскаясторона заняла твердую позицию и наотрез отказалась выбросить Бандеру заборт. Все, что удалось достичь и что было принято с нескрываемымраздражением американской стороной, - это решение вновь рассмотретьупомянутый вопрос в текущем году в конце сезона, благоприятного для выброскипарашютистов. Надеялись, что к тому времени в распоряжении сторон будетбольше фактов. В течение месяца англичане выбросили три группы по шестьчеловек в каждой. Самолеты отправлялись с аэродрома на Кипре. Одна группабыла сброшена на полпути между Львовом и Тернополем, другая - неподалеку отверховьев Прута, около Коломыи, и третья - в пределах Польши, около истоковСана. Чтобы избежать дублирования и перекрытия районов, англичане иамериканцы обменивались точной информацией относительно времени игеографических координат своих операций. Не знаю, что случилось с этимигруппами, но об этом, пожалуй, нетрудно догадаться. Лет через восемь я прочел о загадочном убийстве Бандеры в Мюнхене вамериканской зоне оккупации Германии. Может быть, несмотря на смелыевыступления англичан в его защиту, последнее слово в этом деле сказало ЦРУ.

ГЛАВА XI.

ГРОЗА.

Когда я прибыл в Вашингтон, ФБР находилось в удрученном состоянии. Влице маленькой Джудит Коплон - талантливой молодой женщины, работавшей вминистерстве юстиции, оно поймало добычу не по зубам. ФБР пыталось выдвинутьпротив нее обвинение в шпионаже. Когда было собрано достаточнодоказательств, полученных главным образом путем незаконного подслушиваниятелефонных разговоров, Гувер санкционировал необходимые меры, и Коплонарестовали. Ее поймали с поличным в тот самый момент, когда она передаваладокументы связнику, и дело казалось решенным. Однако в спешке ФБР забылополучить ордер на ее арест, в результате чего арест оказался незаконным. ФБРимеет право арестовывать без ордера лишь в тех случаях, когда естьдостаточно оснований полагать, что подозреваемый намерен немедленноскрыться. Поскольку Коплон задержали на нью-йоркской улице, когда она шла отстанции наземной железной дороги, откуда только что вышла, при самом богатомвоображении трудно было обвинить ее в том, что она собиралась бежать. Незаконность ареста была должным образом доказана на суде, но худшеедля ФБР было впереди. Несмотря на то, что Коплон поймали с поличным, онарешила бороться до конца. Она отказалась от услуг своего первого адвоката натом основании, что он занимал слишком примирительную позицию к обвинению.Он, видимо, ставил целью не оправдание, что казалось абсолютно безнадежным,а лишь смягчение приговора. Коплон с этим была не согласна. Взяв в помощьвторог

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒