Оценка объема невозвратных ссуд в странах Азии и Японии 12 страница

Не намного удачнее действовали в последнее время и япон­ские банки. Неприятности Японии восходят к краху на Уолл-стрит в 1987 г. Японская финансовая система жестко контроли­ровалась Министерством финансов. Его должностные лица со­ставляли интеллектуальную элиту, сравнимую с Inspecteurs de Finance во Франции. Они понимали рефлексивность финансо­вых рынков лучше любой иной группы специалистов, которую я встречал, и они задумали грандиозный проект, согласно кото­рому индустриальную мощь Японии можно трансформировать в финансовое доминирование путем предоставления миру лик­видных активов. Я припоминаю, как должностное лицо Мини­стерства финансов излагало мне идею этого проекта после кра­ха 1987 г. К сожалению, японцы не учли важного аспекта реф­лексивности, а именно — непредусмотренных последствий. Их решение помогло миру преодолеть последствия краха, но оно привело к многочисленным убыткам у японских финансовых институтов за рубежом и финансовому «пузырю» в самой Япо­нии, который окончательно вызрел в 1991 г. Благодаря жестко­му контролю над финансовыми учреждениями Министерству финансов удалось «спустить» этот «пузырь» без краха — а это первый подвиг такого рода в истории. Но при этом на балансах финансовых учреждений повисли сомнительные активы. День­ги налогоплательщиков стали использовать для спасения бан­ков тогда, когда уйти от этого было уже невозможно; но и в этом случае японская традиция требовала, чтобы сначала пока­тились головы руководителей Министерства финансов, что в конечном счете и произошло. Неудивительно, что Министер­ство финансов сопротивлялось этой идее до конца.

К началу Азиатского кризиса Япония проводила политику сокращения бюджетного дефицита. В тот момент это была неправильная политика, Азиатский кризис разразился как раз в неподходящее для Японии время. Японские банки, имев­шие крупные вложения в Таиланде, Индонезии и Южной Ко­рее, приступили к ограничению кредита в условиях оттока ликвидных средств. Потребители, напуганные Азиатским кри­зисом и рядом банкротств внутри страны, стали отдавать пред­почтение сбережениям. Низкие процентные ставки стимули­ровали вложения капитала за рубежом. Курс иены снизился, а экономика вползла в период спада. В конечном счете пра­вительство решило снизить налоги и использовать государ­ственные средства для пополнения капитала банков, но этого оказалось явно недостаточно, к тому же было уже слишком поздно. Спад в японской экономике — второй по масштабам в мире и стране — важном торговом партнере других азиат­ских стран — усугубил экономический спад в остальных стра­нах Азии.

«Азиатской модели» экономического развития присущи мно­гочисленные недостатки: структурные изъяны в банковской си­стеме и формах владения предприятиями; порочная связь между бизнесом и политиками; недостаточная прозрачность и отсут­ствие политической свободы. Хотя перечисленные недостатки были присущи многим охваченным кризисом странам, но не все они характерны для каждой страны. Гонконг был свобо­ден от большинства из этих недостатков. В Японии и на Тай­ване существует политическая свобода. Крупные японские компании не являются семейной собственностью. В Синга­пуре существует прочная банковская система. Кроме того, «азиатская модель» как таковая оказалась исключительно успешной стратегией экономического развития и пользова­лась широкой популярностью в деловых кругах. «Азиатская модель» обеспечила резкое повышение уровня жизни, еже­годный прирост среднедушевого дохода в соответствующих странах на протяжении длительного периода составил в сред­нем 5, 5%, что намного превышает аналогичный показатель практически во всех формирующихся рыночных экономиках. Азиатские лидеры — Ли Кван Ю в Сингапуре, Сухарто в Индо­незии и Махатира в Малайзии — с гордостью заявляли о своей уверенности в том, что азиатские ценности выше западных, даже когда кризис уже разразился. Они зашли настолько дале­ко, что поставили под сомнения Декларацию ООН о правах человека. Ли Кван Ю назвал западные демократии упадниче­скими, Махатир осудил традиции колониализма, а Сухарто пре­возносил достоинства непотизма. Ассоциация стран Юго-Вос-точной Азии (АСЕАН) приняла в свои члены в июне 1997 г. Мьянмар, бросив прямой вызов западным демократиям, кото­рые считают репрессивный режим Мьянмары неприемлемым в политическом и гуманитарном плане.

Почему же столь успешная модель экономического разви­тия так быстро «скисла»? Дать удовлетворительное объясне­ние этому явлению пока невозможно, если не учитывать изъ­янов мировой капиталистической системы. Тот факт, что Ази­атский кризис не ограничился Азией, а охватил также Рос­сию, Южную Африку и Бразилию и, вероятно, затронет все формирующиеся рынки прежде, чем он ослабит хватку, под­тверждает вывод, что главная причина нестабильности кроет­ся в самой международной финансовой системе.

 

 

Нестабильность международных финансов

 

Рассматривая систему международных финансов, следует делать различие между прямыми инвесторами, портфельны­ми инвесторами, банками и властными финансовыми инсти­тутами, например МВФ и центральными банками. Прямые инвесторы не играли дестабилизирующей роли, разве что в качестве клиентов банков. Говоря о портфельных инвесторах, можно выделить институциональных инвесторов, которые рас­поряжаются деньгами других людей, хеджевые фонды, инве­стирующие заемные средства, и индивидуальных инвесторов.

Как отмечалось в предыдущей главе, институциональные инвесторы сравнивали свои показатели друг с другом, в ре­зультате чего они покорно следовали за тенденцией. Они рас­пределяют свои активы между различными национальными рынками; если на каком-либо рынке наблюдается рост, они должны соответственно увеличить его долю, и наоборот. Кро­ме того, когда взаимные фонды добиваются хороших показа­телей, они привлекают инвесторов, а когда они терпят убыт­ки, инвесторы уходят. Взаимные фонды не сыграли какой-либо роли в приближении краха, если не считать того, что они злоупотребили гостеприимством страны во время, пред­шествовавшее буму. Но они играют важную роль в спаде, усу­губляя его. Инвесторы изымают средства из формирующихся рыночных фондов, а это вынуждает взаимные фонды прода­вать ценные бумаги. Хеджевые фонды и другие институты, которые ведут операции с заемными средствами, играют ана­логичную роль. Когда наступает полоса удач, они могут по­вышать ставки, когда дела идут плохо, они вынуждены про­давать активы, чтобы уменьшить долги. Схожим качеством самоподкрепления обладают опционы и другие производные финансовые инструменты.

Управляющие хеджевых фондов и другие спекулянты мо­гут торговать валютами непосредственно, минуя покупку или продажу ценных бумаг. Так поступают и банки — как по соб­ственной инициативе, так и по поручению своих клиентов. Банки играют значительно более важную роль на валютных рынках, чем хеджевые фонды, но следует считать, что хедже­вые фонды, вроде моего, играли отрицательную роль в азиат­ских валютных неурядицах. Так как хеджевые фонды, как пра­вило, больше озабочены абсолютными, а не сравнительными результатами, они могут активнее влиять на ускоренное из­менение тенденции. Разумеется, это делает их уязвимыми, ког­да такое изменение нежелательно, но если тенденция обрече­на, то предпочтительнее изменить ее раньше, чем позже. К примеру, осуществив «короткую» продажу таиландского бата в январе 1997 г., фонды Quantum под управлением моей инве­стиционной компании подали сигнал: курс бата, возможно, завышен. Если бы власти отреагировали правильно, то адап­тация к новым условиям произошла бы раньше и менее бо­лезненно. На деле же власти сопротивлялись корректировке, поэтому падение носило катастрофический характер.

Подлинная проблема заключается в том, желательна ли спе­куляция валютой. Если оценивать факты, то страны со сво­бодно конвертируемой валютой пострадали от неурядиц в хо­де валютного кризиса в большей мере, чем страны, которые так или иначе контролировали торговлю валютой. Таиланд был более открыт, чем Малайзия, поэтому и падение экономики в Таиланде было более значительным; континентальный Китай был затронут кризисом меньше, чем Гонконг, хотя в послед­нем — намного более прочная банковская и финансовая си­стема. Однако такой вывод неоднозначен. Корейской валю­той нельзя было торговать свободно, но кризис здесь оказал­ся столь же серьезным, как и в Юго-Восточной Азии, по Ки­таю вердикт еще не вынесен. Проблема тесно связана с ролью банков.

В каждой стране имеются своя банковская система и орга­ны ее регулирования; они взаимодействуют друг с другом сложными путями, образуя международную банковскую систему. Некоторые крупные банки в центре системы настолько активно занимаются международными операциями, что их на­зывают международными банками. Часто они владеют банка­ми других стран или занимаются во многих странах, напри­мер, потребительским кредитом. Большинство стран, охвачен­ных нынешним кризисом, имели, однако, относительно за­крытые банковские системы, т. е. лишь немногие банки в них принадлежали иностранцам. Исключения составляют Гонконг и Сингапур: крупные банки здесь относятся к разряду между­народных. Японские, а позже и корейские банки также втя­нулись в международные операции, но с катастрофическими результатами. Оценки ожидаемых невозвратных ссуд (т. е. ссуд, которые не могут быть погашены) только в одной Азии соста­вили почти 2 трлн. дол. США (см. табл. 7. 1).

Таблица 7. 1

Оценка объема невозвратных ссуд в странах Азии и Японии

Страна	Ожидаемая доля невозвратных ссуд, %	Стоимость, дол. США
1. Гонконг	12, 0	15, 9
2. Индия	16, 0	13, 0
3. Индонезия	85, 0	34, 1
4. Корея	45, 0	167, 0
5. Малайзия	40, 0	27, 5
6. Филиппины	25, 0	7, 0
7. Сингапур	11, 0	8, 5
8. Тайвань	4, 5	16, 3
9. Таиланд	50, 4	91, 7
10. Юго-Восточная Азия		381, 0
11. Япония	30, 0	800, 0
12. Китай	25-30	600, 0
		1781, 0

Источник: Salomon Brothers, Goldman Sachs, Warburg Dillon Read; по оценкам SFM. LCC.

 

Международные и национальные банки связаны между со­бой кредитными линиями, определяющими рамки, внутри которых они могут заключать определенные сделки, например с валютой, процентные свопы и т. п. Они могут быть также свя­заны долгосрочными кредитами. Как кредитные линии, так и ссуды фиксированы в долларах или другой твердой валюте. В странах, где валюта формально или неформально была при­вязана к доллару, национальные банки и заемщики исходили из того, что эта привязка сохранится. Часто они не прибегали к хеджированию валютного риска. Когда привязка к доллару рухнула, они остались с большим непокрытым валютным ри­ском. Они начали отчаянно изыскивать покрытие, что оказы­вало огромное давление на национальные валюты. Балансы заемщиков резко ухудшились. Так, Siam Cement, крупнейшая и мощнейшая компания в Таиланде, понесла убытки в разме­ре 52, 6 млрд. таиландских батов при начальном капитале в 42, 3 млрд. таиландских батов, в 1996 г. прибыли компании составили 6, 8 млрд. таиландских батов[25]. Слабые компании по­страдали еще больше. Многие заемщики использовали ссуды для вложений в недвижимость, а когда привязка к доллару была отменена, цены на недвижимость уже снижались. Таким образом, внезапно наряду с валютным риском возник кре­дитный риск, что побудило заимодавцев ограничить предо­ставление кредита. Это обстоятельство, наряду с бегством за­граничных инвесторов с падающих рынков, инициировало са­моподкрепляющийся процесс, который привел к 42%-ному обесценению таиландской валюты и 59%-ному снижению сто­имости таиландских акций, выраженному в национальной ва­люте, с июня 1997 г. до конца августа 1998 г. В долларовом выражении суммарные потери составили 76%, что сопостави­мо с 86%-ными потерями на Уолл-стрит в период с 1929 по 1933 гг.

Паника распространилась на финансовые рынки соседних стран - я сравнил ее со все сокрушающим шаром; другие срав­нивали ситуацию с распространением заразы — современным вариантом бубонной чумы. В некоторых пораженных кризисом странах дисбалансы проявились в менее острой форме, но это их не спасло. Малазийская экономика была перегрета, но кредитно-денежная экспансия носила в основном внут­ренний характер, а торговый дефицит был довольно умерен­ным. Основы индонезийской экономики казались довольно прочными; главная проблема заключалась в больших заим­ствованиях Индонезии у корейских и японских банков, у ко­торых были свои проблемы, так что они были не в состоянии возобновить кредиты. Когда гонконгский доллар стал испы­тывать сильный нажим, система валютного управления при­вела к повышению процентных ставок, а это в свою очередь обусловило снижение стоимости недвижимости и акций. Меж­дународные банки, имевшие дело с гонконгскими банками, столкнулись с кредитным риском, о котором они даже не по­дозревали. Когда они заключали компенсационные сделки на процентные свопы[26], они исходили из того, что суммы одина­ковы для обеих сторон; теперь же они осознали, что при из­менении процентной ставки гонконгский партнер вдруг дол­жен будет им уплатить большую сумму, чем та, которую они должны уплатить гонконгской стороне. Это побудило между­народные банки приостановить кредитные линии Гонконгу. Кредитный риск стал еще более серьезной проблемой в Ко­рее, где некоторые банки фактически не сумели выполнить своих обязательств. Вскоре финансовый кризис заставил Та­иланд, а затем Корею и Индонезию искать поддержки у МВФ.

 

 

Роль Международного валютного фонда

 

МВФ столкнулся с проблемами, которых он никогда рань­ше не испытывал. Азиатский кризис имел комплексный ха­рактер, он включал валютную и кредитную составляющую. Последний компонент в свою очередь включал международ­ный аспект и внутренний аспект, и все перечисленные элементы были взаимосвязаны. Азиатский кризис отличался от всего того, с чем МВФ сталкивался ранее: он возник в част­ном секторе; государственный сектор был в сравнительно хо­рошей форме.

МВФ применил традиционное лекарство: повышение про­центных ставок и сокращение государственных расходов для стабилизации валюты и восстановления доверия со стороны международных инвесторов. Он также признал структурные изъяны в отдельных странах и навязал соответствующие усло­вия, вроде закрытия неблагополучных финансовых учрежде­ний. Однако программы МВФ не сработали, ибо они учиты­вали лишь некоторые, а не все аспекты кризиса. А так как различные аспекты были взаимосвязаны, их нельзя было ле­чить изолированно. Говоря конкретнее, валюты невозможно было стабилизировать, пока не решены долговые проблемы, поскольку кредиторы спешили оградить себя от риска поне­сти убытки, когда валюта упала, а слабая валюта вела к уси­лению риска — так возник порочный круг.

Почему МВФ не осознал этого? Возможно, потому, что его методика была рассчитана на преодоление дисбалансов в го­сударственном секторе, а понимание того, как функциониру­ют финансовые рынки, оставляло желать лучшего. Это проя­вилось в Индонезии, где МВФ настоял на закрытии ряда бан­ков, не предусмотрев механизма защиты вкладчиков и спро­воцировав тем самым классический «набег» на банки. Фи­нансовая паника в свою очередь ослабила решимость прези­дента Сухарто придерживаться условий программы спасения, предложенной МВФ, которую он без того посчитал не при­емлемой, поскольку она покушалась на привилегии его семьи и друзей. Перебранка между Сухарто и МВФ привела к сво­бодному падению индонезийской рупии. Фонды Quantum так­же серьезно пострадали, поскольку мы покупали индонезий­скую рупию примерно по 4000 за доллар, полагая, что паде­ние закончилось после того, как в июле 1997 г. она стоила 2430 за доллар. Индонезийская рупия продолжала падать в краткосрочных сделках — более чем до 16 000, — а это отрез­вляющий опыт. Я хорошо сознавал коррумпированность режима Сухарто и настоял на продаже нашей доли в индоне­зийской электростанции, где присутствовали финансовые ин­тересы семьи Сухарто, только потому, что не хотел иметь с ними ничего общего. Вот так мы потеряли деньги в Индоне­зии, как раз когда, казалось, надо было получать прибыль.

МВФ критиковали за то, что он выдвигает слишком много условий и слишком решительно вмешивается во внутренние дела стран, которые обращаются к нему за содействием. При этом задают вопрос: какое дело МВФ до того, что режим кор­румпирован, а банки и промышленность наделали слишком много долгов? Важно лишь, чтобы страна могла выполнять свои обязательства. Задача МВФ — предотвратить кризис лик­видности; а решение структурных проблем лучше предоста­вить соответствующим странам. Я придерживаюсь противо­положного мнения. Кризисы ликвидности неразрывно связа­ны со структурными дисбалансами; их невозможно предотв­ратить, просто ссужая стране больше денег. Когда и банки, и компании наделали слишком много долгов (т. е. соотношение задолженности к собственному капиталу оказалось слишком высоким), потребовалось вливание ликвидных средств. Но бе­да в том, что в кризисной ситуации трудно изыскать капитал или дополнительный кредит. Единственный выход — превра­тить долг в капитал. Программы МВФ в Азии потерпели не­удачу, так как он не настаивал на схеме преобразования долга в капитал. Фонд не то чтобы слишком вмешивался — его вме­шательство было недостаточным.

В оправдание МВФ следует признать, что, видимо, невоз­можно было одновременно бороться с кризисом ликвидности и осуществлять преобразование долга в капитал. Междуна­родные кредиторы воспротивились бы этому, а без их сотруд­ничества никакая программа не может быть успешной. В то же время неспособность решить проблему долгов привела к падению валюты и непомерным процентным ставкам, в ре­зультате чего заемщики стали неплатежеспособными, а стра­ны погрузились в глубокую депрессию. Очевидно, что речь здесь идет о системной проблеме, а МВФ — это часть пробле­мы, а не часть решения.

Теперь МВФ сам переживает кризис. Доверие рынка было важным элементом его успехов в прошлом, теперь он лишил­ся этого доверия. К тому же у МВФ иссякли ресурсы. Неже­лание Конгресса США предоставить дополнительные сред­ства серьезно подорвало способность МВФ решать проблемы по мере их возникновения. К этому вопросу я вернусь в сле­дующей главе.

 

 

Краткий обзор

 

В результате бурных событий в Индонезии осенью 1997 г. корейские и японские банки заняли оборонительную пози­цию, что подорвало доверие международных кредиторов к ко­рейской банковской системе. Из Кореи разрушительный шар докатился до России и Бразилии, по пути задев Восточную Европу и поразив Украину. Корейские банки вкладывали сред­ства в Россию и Бразилию, а бразильцы инвестировали день­ги в России. Корейцам и бразильцам пришлось ликвидиро­вать свои активы, а Бразилия и Россия вынуждены были по­высить процентные ставки настолько, чтобы защитить свои валюты от падения. Бразилия воспользовалась кризисом, что­бы приступить к давно назревшим структурным реформам, что помогло ей удержать ситуацию под контролем, но лишь на несколько месяцев.

Международный кризис достиг кульминации в конце де­кабря 1997 г., когда, несмотря на программу МВФ, иностран­ные банки отказались возобновить свои ссуды корейским бан­кам. Пришлось вмешаться центральным банкам, чтобы заста­вить подконтрольные или коммерческие банки возобновить предоставление ссуд. Был предусмотрен и второй пакет мер спасения. Вскоре кризис стал ослабевать. Председатель Фе­деральной резервной системы Алан Гринспэн (Alan Greenspan) дал ясно понять, что азиатские неурядицы исключают любую возможность повышения процентных ставок, и рынки обли­гаций и акций воспрянули духом. Разрушительный шар оста­новился, не достигнув Латинской Америки, не считая первого удара по Бразилии. Корее и Таиланду повезло — там были избраны новые правительства, приверженные реформам. По­ложение продолжало ухудшаться лишь в Индонезии, но в кон­це концов и Сухарто был отстранен от власти. Вернулись охот­ники за дешевыми покупками; валюты окрепли; и к концу марта азиатские фондовые рынки, включая индонезийский, вернули от трети до половины потерь, выраженных в нацио­нальных валютах. Это — неплохой результат после крупного краха на рынке.

Однако это была ложная заря. За экономическим спадом по­следовал финансовый крах. Внутренний спрос сократился, а с ним сократился и импорт, но экспорт не расширялся, так как значительная его доля была ориентирована на страны, которые также охватил кризис. Кроме того, на экспорт шло ограничен­ное количество видов товаров, цены на которые из-за избыточ­ного предложения упали. Особенно это затронуло полупровод­ники, на мировом рынке которых конкурировали Корея, Тай­вань и в меньшей степени Япония. Экономический спад быст­ро перекинулся на страны, которых он поначалу не затронул. Япония вползла в период спада, а экономическая ситуация в Китае продолжает оставаться проблематичной. Снова усили­лось давление на Гонконг. Падение товарных цен, особенно цен на нефть, ударило по России и другим странам — производите­лям сырьевых товаров.

Ситуация в Корее особенно поучительна. Вслед за преодо­лением кризиса ликвидности в конце 1997 г. положение с внешней задолженностью стало почти немедленно улучшать­ся. Потребительский спрос сократился, а значит — сократил­ся и импорт, в торговом балансе наметилось положительное сальдо. Внешний долг по отношению к ВНП с самого начала не казался сколь-либо значительным (в 1997 г. называли циф­ру в 25%, но когда в 1998 г. сообщили подлинные данные, то оказалось, что он вырос до 50%), а с учетом крупного поло­жительного сальдо торгового баланса — он стал вполне при­емлемым. Пять крупных конгломератов (на которые непос­редственно приходится 15% промышленного производства, а косвенно — немного больше) предприняли решительные усилия для выполнения своих международных обязательств, и кризис внешней задолженности скоро пошел на убыль. Одна­ко положение внутри страны продолжает ухудшаться. Боль­шинство компаний терпят убытки, и их балансы становятся все хуже. Сказанное относится к крупнейшим пяти компани­ям. Рекапитализация банков происходит слишком медленно, и, вопреки снижению процентных ставок, экономика остает­ся вялой. Растут безработица и напряженность в трудовых от­ношениях.

Проблема в Японии также имеет исключительно внутрен­ний характер. Учитывая огромные валютные резервы, а также значительное и растущее положительное сальдо торгового ба­ланса, японское правительство, казалось бы, вполне в состо­янии рекапитализировать банковскую систему и оживить эко­номику. К сожалению, оно проводит неудачную политику. Банки должны обанкротиться, прежде чем им станут доступ­ны государственные средства. Банкиры же делают все, что им доступно, чтобы отдалить страшный день, когда они вынуж­дены будут признать свои убытки. В результате возникло «сжа­тие кредита», которое привело к экономическому спаду, ока­зывающему огромное давление на другие азиатские страны.

Китай сталкивается с рядом таких же трудностей, как и Южная Корея. Его банковская система руководствовалась ско­рее политическими, чем коммерческими соображениями, а несостоятельные долги накапливались еще быстрее, чем в Ко­рее. Его ориентированная на экспорт экономика лишилась части былых конкурентных преимуществ, как только конку­ренты девальвировали свои валюты. В Китае наблюдался чрез­вычайный строительный бум — к началу Азиатского кризиса половина кранов, имевшихся в мире, работала в Шанхае. При­ток иностранных инвестиций — причем 70% из них поступа­ли от этнических китайцев из других стран — полностью пре­кратился.

Важное различие, спасительное для Китая, заключалось в том, что его валюта не была конвертирована; в противном случае ее поразил бы разрушительный шар, несмотря на огромные официальные валютные резервы. Имеются непогашенные ссуды в иностранной валюте, о величине которых, как и в других азиатских странах, надежных данных нет, и зарубежные инвесторы, особенно этнические китайцы, види­мо, изъяли бы свои деньги или по меньшей мере хеджирова­ли бы инвестиции на форвардном рынке, если бы у них была такая возможность. Пока же контроль за движением капита­лов позволил правительству выиграть время.

Китайское правительство попыталось использовать это вре­мя для стимулирования внутреннего спроса. Лишившись «не­бесного мандата» в результате побоища на площади Тяньань-мэнь, Коммунистическая партия вынуждена добиваться тер­пения масс, обеспечивая благоденствие на этой земле. Это означает рост экономики темпом, близким к 8%. Однако дви­гатели роста — экспорт и иностранные инвестиции — теперь выключены. Их место должен занять внутренний спрос. Пра­вительство прибегает к проверенным старым кейнсианским рецептам: осуществление крупных инфраструктурных проек­тов и стимулирование жилищного строительства. Оно испол­нено решимости избежать девальвации валюты по ряду при­чин. Правительство стремится укрепить свой имидж в мире, наладить более прочные отношения в США и добиться член­ства во Всемирной торговой организации; оно также опасает­ся ответных протекционистских мер со стороны США в слу­чае девальвации. Девальвация также подорвала бы управле­ние валютой в Гонконге, а нынешнее китайское правитель­ство страстно привержено идее «одной страны, двух эконо­мических систем», поскольку хотело бы, чтобы континенталь­ный Китай больше походил на Гонконг. Последний использо­вали в целях приватизации принадлежащих государству ком­паний, так называемых «красных фишек». Однако гонконг­ский рынок находился под сильным давлением, и вместо вы­пуска акций новых компаний на бирже Финансовое управле­ние вынуждено было скупать акции для стабилизации рынка. Китайское правительство надеялось добиться такого же эф­фекта, как от девальвации, путем введения импортных огра­ничений и предоставления экспортных субсидий, но проис­ходит оживленная торговля нелегальными импортными товарами, особенно предприятиями, связанными с Народной ар­мией, а это подрывает спрос на отечественную продукцию. Будущее покажет, сработает ли нынешняя политика. Состоя­ние банковской системы и балансов государственных пред­приятий продолжает ухудшаться. Положительное сальдо тор­гового баланса — иллюзорно из-за значительной контрабан­ды. Официальные валютные резервы поддерживаются с тру­дом из-за скрытого бегства капитала. Шаги по стимулирова­нию частной собственности на жилье имели нежелательные последствия из-за возникшей тяги к сбережениям. Банков­ская система использует сбережения для сохранения умираю­щих государственных предприятий, а это повлечет за собой увеличение внутреннего долга государства перед своими граж­данами, не создавая реальных стимулов для экономики. Не­обходимы радикальные структурные реформы, но их прихо­дится сдерживать из-за опасения, что они вызовут социаль­ные беспорядки. В своей предыдущей книге[27] я предсказал, что коммунистический режим в Китае будет уничтожен в ре­зультате капиталистического кризиса. Возможно, это уже про­исходит, хотя кризис начался в соседних странах.

 

 

Россия

 

Россия тоже стала жертвой Азиатского кризиса, но это столь странный случай, что он заслуживает специального рассмотре­ния. Я был лично вовлечен в российские дела намного глубже, чем в дела других стран. Россия бросилась из одной крайнос­ти — жесткого закрытого общества — в другую крайность — об­щество, не подчиняющееся законам капитализма. Резкость пе­рехода мог бы смягчить свободный мир, если бы он понял, что происходит, и был действительно привержен идеалам свобод­ного общества, но теперь говорить об этом уже поздно. Самая всепроникающая и закрытая социальная система, из когда-ли­бо существовавших в мире, распалась, и никакая другая система не заняла ее место. В конечном счете из хаоса постепенно начал возникать порядок, но, к сожалению, он слабо напоми­нал открытое общество.

Михаил Горбачев начал процесс революционного измене­ния режима, и ему удалось добиться успеха — часто вопреки партийно-государственному аппарату, который, как казалось, вот-вот сместит его, но Горбачев не осмелился сделать еще два важных шага: приватизировать землю и распустить Со­ветский Союз. Когда он лишился власти и Советский Союз распался, Борис Ельцин стал президентом России, и он готов был тогда пойти намного дальше. Прежде всего он поддержал Егора Гайдара в качестве заместителя премьер-министра, ве­дающего экономикой, который попытался применить монетаристскую политику к экономике, которая была глуха к монетаристским сигналам. Когда Гайдар потерпел неудачу, по­следовал нелегкий уравновешивающий шаг — Анатолию Чу­байсу разрешили осуществить его приоритетную задачу: пе­редать собственность из государственных рук в частные. Он полагал, что как только государственная собственность полу­чит частных владельцев, они начнут защищать свою собствен­ность и процесс дезинтеграции приостановится.

Благодаря этим усилиям начали появляться зачатки ново­го экономического строя. Это была разновидность капитализ­ма, но разновидность — весьма странная, и она складывалась в последовательности, отличной от той, которую можно было бы ожидать при нормальных условиях. Первая приватизация относилась к общественной безопасности, и в каком-то смыс­ле она оказалась наиболее успешной: за дело взялись различ­ные частные армии и мафиозные группировки. Государствен­ные предприятия приспособились к изменившимся услови­ям: их сотрудники создавали частные компании, главным об­разом на Кипре, которые заключали контракты с их предпри­ятиями. Сами предприятия приносили убытки, не платили налогов и допускали большую задолженность по выплате за­работной платы и расчетам между предприятиями. Наличные средства от операций шли на Кипр. Сложились зачатки бан­ковской системы — отчасти за счет государственных банков, отчасти усилиями новых сложившихся капиталистических групп, так называемых олигархов. Некоторые банки сколоти­ли состояния, ведя счета различных государственных ве­домств, включая государственное казначейство. Затем в рам­ках «ваучерной» приватизации возник рынок акций еще до того, как должным образом сложились система регистрации акций и клирингового механизма, и задолго до того, как ком­пании, чьи акции начали продавать на рынке, начали вести себя как настоящие компании. Как правило, компании попа­ли под контроль их сотрудников, а внешним акционерам край­не трудно было реализовать свои права. Действующие руко­водители были просто обязаны воспользоваться доходами и активами компаний в собственных целях, отчасти для оплаты купленных ими акций, отчасти — чтобы избежать уплаты на­логов. Компаниям доходы от «ваучерной» приватизации не достались. Лишь после того, как управляющие упрочили свой контроль и осознали необходимость привлечения дополни­тельного капитала, они стали добиваться прибыльной работы компаний. Но этой стадии достигли немногие.

⇐ Предыдущая78910111213141516Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: