Оценка объема невозвратных ссуд в странах Азии и Японии 9 страница

 

 

«Обремененная личность»

 

Ценности Просвещения можно сделать значимыми для на­шего времени путем замещения разума ошибочностью и замены «обремененной личности» необремененной личностью филосо­фов Просвещения. Под «обремененными личностями» я имею в виду людей, нуждающихся в обществе, — людей, которые не мо­гут существовать в прекрасной изоляции, но все же лишенных чувства принадлежности, которое было настолько огромной частью жизни людей во времена Просвещения, что они даже не осознавали этого. Мышление «обремененных личностей» фор­мируется их общественным окружением, их семьей и другими связями, культурой, в которой они воспитывались. Они не зани­мают вневременную, лишенную перспективы позицию. Они не наделены совершенным знанием, они не лишены корысти. Они готовы бороться за выживание, они не изолированы; неважно, насколько хорошо они будут бороться, но они не выживут, по­скольку они не бессмертны. Им необходимо принадлежать чему-то большему и более длительно существующему, хотя, будучи подверженными ошибкам, они могут не признавать этой своей потребности. Другими словами, это — настоящие люди, мысля­щие агенты, мышление которых не свободно от ошибок, а не персонификации абстрактного разума.

Выдвигая идею «обремененной личности», я, безусловно, за­нимаюсь тем же абстрактным мышлением, что и философы эпохи Просвещения. Я предлагаю еще одну абстракцию, основан­ную на нашем опыте, но с их формулировкой. Реальность всегда сложнее, чем наше толкование. Диапазон людей, живущих на земле, может варьировать в бесконечно широких пределах: от тех, кто приблизился к идеалам Просвещения, до тех, про кого едва ли можно сказать, что они живут как личности, — при этом кривая распределения явно отклоняется в сторону последних.

Идея, которую я хочу донести, заключается в том, что миро­вое сообщество никогда не может удовлетворить потребность людей в адекватной принадлежности. Оно никогда не сможет стать сообществом. Оно — такое большое и пестрое, в нем при­сутствует так много различных культур и традиций. Те, кто хочет принадлежать общности, должны искать ее где-то еще. Мировое сообщество должно всегда оставаться чем-то абстрактным — не­кой универсальной идеей. Оно должно уважать потребности «об­ремененной личности», признать, что эти потребности не удов­летворяются, но оно не должно стремиться удовлетворить их полностью, потому что никакая форма общественной организа­ции не может удовлетворить их раз и навсегда.

Мировое сообщество должно осознавать свою ограничен­ность. Это — универсальная идея, а универсальные идеи могут стать очень опасными, если они заводят слишком далеко. И именно мировое государство завело бы идею мирового сооб­щества слишком далеко. Все, что может дать универсальная идея, так это — послужить основанием для правил и институ­тов, необходимых для сосуществования множества обществ, составляющих мировое сообщество. Оно не может дать сооб­щество, которое удовлетворило бы потребность людей в при­надлежности. Но тем не менее идея мирового сообщества дол­жна представлять нечто большее, чем агломерацию рыночных сил и экономических операций.

 

 

Принципы открытого общества

 

Как «обремененная личность» может быть связана с откры­тым обществом или, выражаясь менее абстрактно, как может мир, состоящий из «обремененных личностей», способствовать созданию открытого мирового сообщества? Необходимо при­знание нашей ошибочности, но одного этого — явно недоста­точно. Нужно дополнительное звено.

Ошибочность устанавливает сдерживающие факторы, кото­рые необходимо учитывать при коллективном принятии реше­ний, чтобы защитить свободу личности, но ошибочность дол­жна также сопровождаться позитивным импульсом к сотрудни­честву. Вера в открытое общество как в желаемую форму обще­ственной организации могла бы предоставить такую возмож­ность. В сегодняшней ситуации, когда мы уже тесным образом взаимосвязаны с мировой экономикой, эта возможность дол­жна существовать уже в мировом масштабе. Нетрудно иденти­фицировать ценности, разделяемые всеми. Избежать разруша­ющих вооруженных конфликтов, особенно ядерной войны, за­щитить окружающую среду, сохранить мировую финансовую и торговую системы — мало кто откажется от этих целей. Слож­ность заключается в определении того, что именно должно быть сделано, и в создании механизма для осуществления того, что должно быть сделано.

Сотрудничества в мировом масштабе добиться чрезвычайно сложно. Жизнь была бы гораздо проще, если бы оказался прав Фридрих Хайек, и общий интерес мог бы рассматриваться как незапланированный побочный продукт деятельности людей, действующих в собственных интересах. То же применимо и к коммунистическому рецепту: от каждого по способностям, каждому по потребностям. К сожалению, ни одно из этих пра­вил не действует. Жизнь — куда как сложнее. Конечно, сущест­вуют общие интересы, включая сохранение свободных рынков, которые не обслуживаются свободными рынками. В случае конфликта общие интересы должны стать выше личных, коры­стных интересов. Но в отсутствие независимого критерия не­возможно знать, что является общими интересами. Стремиться к удовлетворению общих интересов необходимо с большой осторожностью — методом проб и ошибок. Претендовать на знание общих интересов также ошибочно, как и отрицать их существование.

Демократия среди участников и рыночная экономика явля­ются важнейшими элементами открытого общества, как и ме­ханизм регулирования рынков, особенно финансовых, наряду с определенными мерами, направленными на защиту мира, за­кона и сохранение правопорядка в мировом масштабе. Нельзя точно определить формы этих мероприятий исходя из первых принципов. Перестройка реальности сверху донизу нарушила бы принципы открытого общества. В этом ошибочность и от­личается от рациональности. Ошибочность означает, что никто не владеет монополией на истину. Фактически принципы от­крытого общества великолепно изложены в Декларации неза­висимости. Все, что мы должны сделать, так это заменить в первом предложении слова «эти истины, как считается, не тре­буют доказательств» на слова «мы согласились принять эти принципы как истины, не требующие доказательств». Это означает, что мы не следуем велению разума, но делаем созна­тельный выбор. На самом деле истины Декларации независи­мости не являются истинами, не требующими доказательств, это — рефлексивные истины в том смысле, в котором все поло­жения — рефлексивны.

Существуют другие причины, почему я верю, что ошибоч­ность и «обремененная личность» составляют лучшую основу для создания открытого мирового сообщества. Чистый разум и моральный кодекс, основанный на ценности личности, явля­ются изобретениями западной культуры; они почти не имеют резонанса в других культурах. Например, конфуцианская этика основана на семье и отношениях, которые не очень стыкуются с универсальными концепциями, принятыми на Западе. Оши­бочность допускает огромное культурное разнообразие. Запад­ная интеллектуальная традиция не должна навязываться без разбора всему миру во имя универсальных ценностей. Западная форма представительной демократии может являться отнюдь не единственной формой правления, совместимой с открытым обществом.

Тем не менее должны существовать некоторые универсаль­ные ценности, которые станут общепризнанными. Открытое общество — согласно самой концепции — должно быть плюралистическим, но в стремлении к плюрализму оно не должно за­ходить настолько далеко, чтобы перестать различать, что такое хорошо и что такое плохо. Терпимость и умеренность также мо­гут быть доведены до крайности. Определить, что же является абсолютно правильным, можно только методом проб и ошибок. Это определение будет меняться во времени и в пространстве. В то время как Просвещение предложило перспективу вечных ис­тин, открытое общество признает, что ценности рефлексивны и в ходе истории подвергаются изменениям. Коллективные реше­ния не могут быть основаны на велении разума; но все же мы не можем обойтись без коллективных решений. Нам нужно, чтобы правил закон именно потому, что мы не можем быть абсолютно уверенными в том, что такое хорошо и что такое плохо. Нам нуж­ны институты, признающие свою ошибочность и предлагающие механизм корректирования своих ошибок.

Открытое мировое сообщество не может быть создано без поддержания людьми основных принципов. Конечно, я не имею в виду всех людей, поскольку многие люди даже не дума­ют о таких вопросах, и это противоречило бы принципам от­крытого общества, если бы те, кто о них думает, могли бы прийти к универсальному соглашению по их сути. Но для того чтобы открытое общество стало господствующим, его принци­пы должны получить безусловную поддержку.

Почему мы должны считать открытое общество идеалом? Ответ — очевиден. Мы не можем больше жить как изолирован­ные личности. Будучи участниками рынка, мы удовлетворяем свою корысть, но если мы будем только участниками рынка, одно это уже не будет удовлетворять даже нашей корысти. Мы должны думать об обществе, в котором живем, а когда дело касается коллективных решений, мы должны руководствовать­ся интересами общества в целом, а не нашими узкими эгоисти­ческими интересами. Объединение узких эгоистических инте­ресов посредством рыночного механизма приводит к неблаго­приятным последствиям. Возможно, самым серьезным факто­ром в данный момент истории является нестабильность финан­совых рынков.

 

ЧАСТЬ II. НАСТОЯЩИЙ МОМЕНТ В ИСТОРИИ

 

Система мирового капитализма

Мировой финансовый кризис

Как предотвратить крах

Навстречу открытому обществу

Международный контекст

Перспективы открытого общества

 

6. СИСТЕМА МИРОВОГО КАПИТАЛИЗМА

 

Теперь мы подошли к самому трудному вопросу: как мо­гут абстрактные теоретические построения, которые я так подробно развивал, пролить некоторый свет на на­стоящий момент в истории? Мы живем в условиях мировой экономики, которая харак­теризуется не только свободной торговлей товарами и услуга­ми, но даже в большей степени свободным движением капи­тала. Процентные ставки, курсы обмена валют, курсы акций в различных странах связаны самым тесным образом, и ми­ровые финансовые рынки оказывают огромное влияние на экономические условия. Учитывая решающую роль, которую международный финансовый капитал играет в судьбах отдель­ных стран, мы вполне можем говорить о системе мирового капитализма.

Система эта очень благоприятна для финансового капита­ла, который свободен идти туда, где выше вознаграждение, что, в свою очередь, привело к быстрому росту мировых фи­нансовых рынков. В результате возникла гигантская система циркуляции, перекачивающая капитал на финансовые рынки и в институты в центре, а потом переносящая его на перифе­рию — либо непосредственно в форме кредитов и инвестици­онных портфелей, либо косвенно — через многонациональ­ные корпорации. Пока эта система циркуляции активна, она подавляет многие другие влияния. Капитал приносит много выгоды, и не только увеличение производственных мощно­стей, но и усовершенствование методов производства, а так­же другие инновации; не только увеличение благосостояния, но и большую свободу. Поэтому страны стремятся привлечь и удержать капитал, а создание привлекательных для капитала условий становится более важным, чем какие-либо другие со­циальные цели.

Но у этой системы есть и серьезные недостатки. Пока ка­питализм остается победителем, стремление к деньгам пере­крывает все другие общественные соображения. Экономиче­ские и политические устройства находятся в беспорядочном состоянии. Развитие мировой экономики не сопровождалось развитием мирового сообщества. Основной единицей поли­тической и общественной жизни продолжает оставаться на­циональное государство. Отношения между центром и пери­ферией также слишком неравные. Если и когда мировая эко­номика все же споткнется, то политическое давление разо­рвет ее на части.

Я привожу критический обзор системы мирового капита­лизма под двумя основными лозунгами. Один из них касается недостатков рыночного механизма. Здесь я говорю в основ­ном о нестабильности, присущей международным финансо­вым рынкам. Другой касается недостатков того, что я вынуж­ден назвать, за неимением лучшего названия, нерыночным сектором. Здесь в основном я имею в виду несостоятельность политики — как на национальном, так и на международном уровнях.

В следующих трех главах я займусь в основном вопросами не­достатков рыночного механизма, хотя я также учитываю отсут­ствие надлежащих регулирующих и политических устройств. После аналитического обзора основных черт системы мирового капитализма я предлагаю рассуждение, основанное на моем ана­лизе цикла подъем — спад деловой активности. Я даю определе­ние господствующей предвзятой идеологии – рыночному фундаментализму — и доминирующей тенденции — международной конкуренции за капитал. Анализу цикла подъем-спад деловой активности будет посвящена следующая глава. В главе 7 я прихо­жу к гораздо более определенному, чем в этой главе, заключению о будущем. Я предсказываю неминуемый распад системы миро­вого капитализма[20].

 

 

Абстрактная империя

 

Первый вопрос, на который необходимо ответить, заклю­чается в следующем: существует ли такое явление, как систе­ма мирового капитализма? Я отвечаю — да, существует, но это не явление. У нас есть врожденная тенденция к овеществле­нию или персонификации абстрактных концепций, это при­суще нашему языку, но может иметь нежелательные послед­ствия. Абстрактные концепции имеют свою собственную жизнь, и легко встать на неверный путь и уйти слишком да­леко от реальности; но все же мы не можем избежать мышле­ния абстрактными категориями, поскольку реальность слиш­ком сложна для ее полного постижения. Именно поэтому идеи играют такую важную роль в истории, более важную, чем мы осознаем. И это особенно верно по отношению к настоящему моменту в истории.

Тот факт, что система мирового капитализма является аб­страктной концепцией, ни чуть не делает ее менее важной. Она управляет нашими жизнями так же, как и любой полити­ческий режим управляет жизнями людей. Систему капитализ­ма можно сравнить с империей, которая является более гло­бальной, чем какая-либо из существовавших ранее империй. Она управляет всей цивилизацией, и как в случае с другими империями, все, кто находится за ее стенами, — варвары. Это не территориальная империя, поскольку она не имеет сувере­нитета и всех сопутствующих ему атрибутов. Суверенитет го­сударств, входящих в эту империю, является единственным фактором поддержания ее власти и влияния. Империя почти невидима, поскольку не имеет официальной структуры. Боль­шинство ее граждан даже не знают, что они подчиняются ей, или, более корректно, они признают, что подвержены дей­ствию неличных и иногда разрушительных сил, но они не по­нимают, что представляют собой эти силы.

Аналогия с империей в данном случае оправдана, потому что система мирового капитализма не управляет теми, кто к ней принадлежит, и из нее нелегко выйти. Более того, она имеет центр и периферию, как настоящая империя, и центр получает выгоды за счет периферии. Еще важнее то, что си­стема мирового капитализма проявляет империалистические тенденции. Она отнюдь не ищет равновесия, а одержима эк­спансией. Она не может быть спокойна, пока существуют ка­кие-либо рынки или ресурсы, которые еще не вовлечены в ее орбиту. В этом отношении она мало чем отличается от импе­рии Александра Великого или Аттилы Гуна, а ее экспансио­нистские тенденции могут стать началом ее гибели. Я не имею в виду географические завоевания, я имею в виду ее влияние на жизнь людей.

В отличие от XIX века, когда империализм нашел непос­редственное территориальное выражение в форме колоний, сегодняшняя система мирового капитализма является почти полностью внетерриториальной, даже экстерриториальной по своей сути. Территориями управляют государства, и государ­ства часто являются препятствиями на пути экспансии систе­мы капитализма. Это верно даже в отношении США, которые в наибольшей мере являются капиталистическим государ­ством, хотя изоляционизм и протекционизм составляют ча­сто повторяющиеся темы в их политической жизни.

Система мирового капитализма по своей природе является чисто функциональной, а функция, которой она служит, яв­ляется (и это не удивительно) исключительно экономической: производство, потребление, обмен товарами и услугами. Важ­но отметить, что обмен включает не только товары и услуги, но и факторы производства. Как указали Маркс и Энгельс 150 лет назад, капиталистическая система превращает землю, труд и капитал в товар. По мере того как система расширяет­ся, экономическая функция начинает доминировать над жизнью людей и обществ. Она проникает в сферы, которые раньше не считались экономическими, такие, как культура, политика и профессиональные знания.

Несмотря на ее внетерриториальный характер, система име­ет некий центр и периферию. Центр предоставляет капитал; периферия его использует. Правила игры действуют в пользу центра. Можно спорить, находится ли центр в Лондоне или в Нью-Йорке, потому что именно здесь находятся международ­ные финансовые рынки, или в Вашингтоне, Франкфурте или Токио, потому что здесь определяется мировое предложение денег; модно стало утверждать, что центр находится в оффшорной зоне, поскольку здесь сосредоточена наиболее ак­тивная и мобильная часть мирового финансового капитала.

 

 

Неполный режим

 

Система мирового капитализма не является ни новой, ни даже неизведанной. Ее предшественников можно распознать в Ганзейском союзе и итальянских городах-государствах, в ко­торых разные политические образования были связаны ком­мерческими и финансовыми связями. Капитализм стал гос­подствующим строем в XIX веке и оставался таковым до тех пор, пока не был подорван первой мировой войной; Но ми­ровой капиталистический режим, господствующий сегодня, имеет некоторые новые непривычные черты, отличающие его от предыдущих этапов капитализма. Одной из таких черт яв­ляется скорость коммуникаций, хотя можно и оспорить, на­сколько эта черта непривычна: изобретение телефона и теле­графа представляло собой по крайней мере такое же ускоре­ние в XIX веке, какое представляет собой развитие компьютерных средств коммуникации в настоящее время. Некото­рые другие черты, которые я попытаюсь вычленить, также бо­лее типичны именно для настоящего момента.

Хотя мы и можем описать мировой капитализм как режим, он представляет собой неполный режим: он руководит только экономической функцией, хотя экономическая функция и ста­ла господствовать над другими функциями. Сегодняшний ре­жим также имеет историю, но она не так хорошо определена. Трудно даже определить, когда начал существовать этот новый режим. Произошло ли это в 1989 г. — после распада советской империи? Или около 1980 г. — когда Маргарет Тэтчер и Рональд Рейган пришли к власти? Или раньше? Возможно, это прои­зошло в 70-е годы, когда начал бурно развиваться оффшорный рынок евродолларов.

Отличительной чертой системы мирового капитализма яв­ляется свободное движение капитала. Международная торгов­ля товарами и услугами недостаточна для создания мировой экономики; должны стать взаимозаменяемыми факторы про­изводства. Земля и другие естественные ресурсы не переме­щаются, — перемещаются люди со своими проблемами, поэ­тому именно мобильность капитала и информации, а также предпринимательство несут ответственность за экономиче­скую интеграцию.

Поскольку финансовый капитал является еще более мо­бильным, чем физические инвестиции, он занимает привиле­гированное положение: он может избегать страны, в которых подвергается высоким налогам и строгому регулированию. Как только завод построен, его трудно передвинуть. Конечно, мно­гонациональные корпорации пользуются гибкостью ценооб­разования при внутрифирменном движении средств и могут оказать давление в момент, когда они принимают инвестици­онные решения, но их гибкость несравнима с той свободой выбора, которой пользуются международные инвесторы, осу­ществляющие портфельные инвестиции. Диапазон имеющих­ся возможностей также увеличивается при движении к цент­ру мировой экономики, а не к ее периферии. Все эти факто­ры привлекают капитал в финансовые центры и распределяют его через финансовые рынки. Именно поэтому финансо­вый капитал играет сегодня такую важную роль в мире, и по­этому влияние финансовых рынков в рамках системы миро­вого капитализма постоянно растет.

На самом деле свободное движение капитала является от­носительно новым явлением. В конце второй мировой войны экономики были по своей сути в основном национальными, международная торговля не была активной, как прямые ин­вестиции, так и финансовые операции находились почти на мертвой точке. Институты, созданные в Бреттон-Вудсе — Меж­дународный валютный фонд (МВФ) и Мировой банк, — были основаны с целью сделать возможной мировую торговлю в мире, лишенном движения капитала в международном масш­табе. Мировой банк должен был компенсировать нехватку прямых инвестиций; Международный валютный фонд дол­жен был компенсировать нехватку финансовых кредитов для компенсации дисбаланса в торговле. Международный капи­тал в менее развитых странах участвовал в основном в эксплу­атации природных ресурсов, а страны, в которых это имело место, отнюдь не стремились поощрять международные ин­вестиции, они могли экспроприировать их; например, ком­пания Anglo-Iranian Oil была экспроприирована в 1951 г. На­ционализация стратегических отраслей промышленности так­же стояла на повестке дня в Европе. Большинство инвести­ций в менее развитые страны имело форму межправитель­ственной помощи; например, печально известный «арахисо­вый план» Великобритании в Африке.

Первыми набрали скорость прямые инвестиции. Американ­ские фирмы шагнули в Европу, потом стали появляться по­всюду в мире. Компании из других стран подхватили эту идею позднее. Во многих отраслях, таких, как автомобилестроение, химическая и компьютерная промышленность, стали преоб­ладать многонациональные корпорации. Международные фи­нансовые рынки развивались медленнее, поскольку некото­рые валюты не были полностью конвертируемыми и большин­ство стран осуществляли контроль над операциями с капита­лом. Контроль над капиталом был устранен постепенно. Когда я начал заниматься финансовым бизнесом в Лондоне в 1952 г., как финансовые рынки, так и банки жестко регулиро­вались на общенациональной основе, господствовала систе­ма с фиксированными обменными курсами и многочислен­ными ограничениями движения капитала. Был рынок «кур­сового стерлинга» и рынок «премиального доллара» - рынок специальных обменных курсов, применявшихся к счетам дви­жения капитала. После моего переезда в 1956 г. в США меж­дународная торговля ценными бумагами была постепенно ли­берализована. С созданием Общего рынка инвесторы из США начали покупать европейские ценные бумаги, но бухгалтер­ский учет в вовлеченных в этот процесс компаний и процеду­ры расчетов оставляли желать лучшего, условия в те дни не многим отличались от развивающихся рынков сегодня — с тем лишь исключением, что аналитики и биржевые маклеры бы­ли менее квалифицированными. Я был похож на одноглазого короля среди слепых. И только в 1963 г. Президент Кеннеди предложил уравнительный налог на процентные доходы аме­риканских инвесторов, покупающих иностранные ценные бу­маги, который стал законом в 1964 г. Этот закон фактически вынудил меня выйти из этого бизнеса.

Настоящий рост мировой капиталистической системы на­чался в 70-х годах. Страны — производители нефти объедини­лись в Организацию стран — экспортеров нефти (О ПЕК) и под­няли цены на нефть сначала в 1973 г. — с 1, 90 дол. за баррель до 9, 76 дол. за баррель, а потом в 1979 г. в ответ на политические события в Иране и Ираке - с 12, 70 дол. до 28, 76 дол. за баррель. Экспортеры нефти неожиданно получили большой активный торговый баланс, в то время как страны — импортеры вынужде­ны были финансировать большие дефициты. Эти средства пе­рерабатывались коммерческими банками с негласного одобре­ния западных правительств. Были изобретены евродоллары и появились крупные оффшорные рынки. Правительства начали предоставлять налоговые и другие льготы международному фи­нансовому капиталу, чтобы привлечь его обратно — из оффшор­ных зон. По иронии судьбы эти меры дали оффшорному капи­талу еще больше пространства для маневра. Международный кредитный бум закончился спадом в 1982 г., но к этому времени финансовому капиталу уже была предоставлена свобода манев­рирования.

Развитие международных финансовых рынков получило большой толчок примерно в 1980 г., когда Маргарет Тэтчер и Рональд Рейган пришли к власти с программой отказа госу­дарства от регулирования экономики, предоставив возмож­ности рыночному механизму делать свою работу. Это означа­ло введение строгой финансовой дисциплины, первоначаль­ным результатом такой системы стал мировой спад и стреми­тельно нараставший международный кризис задолженности 1982 г. Прошло несколько лет, прежде чем мировая экономи­ка смогла оправиться, в Латинской Америке говорят о поте­рянном десятилетии, но экономика смогла подняться. Начи­ная с 1983 г. мировая экономика переживает длительный, практически непрерывный, период экспансии. Несмотря на периодические кризисы, развитие мировых рынков капитала ускорилось и достигло такого уровня, когда их можно назвать по-настоящему мировыми или глобальными. Движения об­менных курсов, процентных ставок и курсов акций в различ­ных странах стали тесным образом взаимосвязанными. В этом отношении характер финансовых рынков за последние сорок пять лет, на протяжении которых я на них работал, изменил­ся до неузнаваемости.

 

 

Капитализм versus демократии

 

Преимущества настолько прочно закрепились за финан­совым капиталом, что часто стали говорить о том, что мно­гонациональные корпорации и международные финансо­вые рынки определенным образом вытеснили или посягну­ли на суверенитет государства. Но это не так. Государства остаются суверенными. В их руках — законные полномо­чия, которыми не может обладать ни отдельное лицо, ни корпорация. Дни East India Company и Hudson Bay Company ушли навсегда.

Хотя государства по-прежнему имеют полномочия вмеши­ваться в экономику, они сами все больше начинают зависеть от сил международной конкуренции. Если государство вводит условия, неблагоприятные для капитала, капитал начнет ухо­дить из страны. И наоборот, если государство сдерживает рост зарплаты и предоставляет стимулы для развития отдельных от­раслей и предприятий, оно может способствовать накоплению капитала. Система мирового капитализма состоит из многих суверенных государств, каждое из которых имеет свою полити­ку, но каждое также вовлечено в мировую конкуренцию не только за торговлю, но и за капитал. Это — одна из черт, делаю­щих эту систему крайне сложной: хотя мы можем говорить о мировом и глобальном режиме в экономических и финансовых вопросах, в политике такого же мирового режима не существу­ет. Каждое государство имеет собственный режим.

Существует широко распространенная вера в то, что капи­тализм определенным образом ассоциируется с демократией в политике. Историческим фактом является то, что страны, образующие центр системы мирового капитализма, являются демократическими, но этого нельзя утверждать в отношении всех капиталистических стран, находящихся на периферии си­стемы. По существу, многие заявляют, что необходима неко­торого рода диктатура, чтобы привести в движение экономи­ческое развитие. Экономическое развитие требует накопле­ния капитала, а это, в свою очередь, требует низких зарплат и высоких уровней сбережений. Этого положения легче достичь автократическому правительству, способному навязать свою волю людям, чем демократическому, учитывающему пожела­ния электората.

Возьмем, например, Азию, показывающую немало приме­ров успешного экономического развития. В «азиатской моде­ли» государство вступает в союз с интересами местного биз­неса и помогает ему аккумулировать капитал. Стратегия «ази­атской модели» требует государственного руководства в про­мышленном планировании, более высокой степени финансо­вой зависимости и некоторой степени защиты внутренней эко­номики, а также контроля над зарплатой. Такая стратегия была впервые использована Японией, которая имела демокра­тические институты, введенные в период оккупации США. Корея попыталась рабски подражать Японии, но без демо­кратических институтов. Вместо этого политика осуществля­лась военной диктатурой, держащей в руках небольшую груп­пу промышленных конгломератов (chaebol). Сдерживающие факторы и противовесы, имевшие место в Японии, отсутство­вали. Похожий союз наблюдался и между военными и пред­принимательским классом, в основном китайского происхож­дения, в Индонезии. В Сингапуре само государство стало ка­питалистом, создав инвестиционные фонды с высококвали­фицированным руководством, которые добились значитель­ных успехов. В Малайзии руководящая партия сумела сба­лансировать благоприятное отношение к интересам бизнеса и выгоды для этнического меньшинства. В Таиланде полити­ческое устройство является слишком сложным для понима­ния аутсайдером: военное вмешательство в коммерческую де­ятельность и финансовое вмешательство в выборы были дву­мя серьезными слабыми местами системы. В одном только Гонконге не было вмешательства государства в коммерческую деятельность в силу его колониального статуса и строгого со­блюдения законов. Тайвань также выделяется успешным за­вершением перехода от деспотичного к демократическому по­литическому режиму.

Часто утверждают, что успешные автократические режимы в конечном счете ведут к развитию демократических институ­тов. У этого утверждения есть некоторые достоинства: зарож­дающийся средний класс оказывает огромную помощь в со­здании демократических институтов. Однако это вовсе не означает, что экономическое благосостояние ведет к эволю­ции демократических свобод. Правители неохотно расстают­ся с властью, их надо к этому подталкивать. Например, Ли Кван Ю из Сингапура в более резких выражениях обсуж­дал достоинства «азиатского пути» после десятилетий процве­тания, чем до этого.

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: