Оценка объема невозвратных ссуд в странах Азии и Японии 8 страница

 

 

Практическая целесообразность

 

Вторая разделительная линия — между стабильным откры­тым обществом и обществом в состоянии динамического не­равновесия — вызывает больше проблем, хотя она и более точ­но описывает ситуацию, в которой мы сейчас находимся. Если люди отказываются от веры в фундаментальные принципы и стремятся руководствоваться только результатами своих дей­ствий, общество становится нестабильным. Почему это проис­ходит, не так уж и важно, — но важно, чтобы это стало понят­но. Наша способность предвидеть последствия своих действий не является совершенной; поэтому, если бы мы всегда полага­лись на последствия для формирования намерений, то наши ценности должны были бы постоянно меняться. Это само по себе не так уж плохо; но ситуация становится крайне неста­бильной из-за того, что результаты наших поступков не явля­ются надежным показателем действенности нашего мышления.

Рефлексивная связь между мышлением и реальностью определенным образом легализует результаты, достигшие точ­ки, до которой их можно поддерживать. Например, требова­ние более низких налогов может дать людям почувствовать себя богаче, и тем самым они могут начать требовать даль­нейших налоговых сокращений, но этот процесс может про­должаться далее только до того момента, пока важные обще­ственные службы и, возможно, даже само общество не ока­жутся в опасности. Рефлексивная связь может также работать и в обратном направлении: когда цель достигнута, она уже не кажется такой привлекательной, как ранее, когда она была всего лишь далекой целью; успех перестает казаться таким уж сладким после первоначального взрыва энтузиазма, форми­руя кратковременные модные увлечения. Например, успех од­ного поколения в достижении материального благополучия дает детям возможность отказаться от рабочей этики. На фи­нансовых рынках полно примеров, когда следование за тен­денцией становится источником нестабильности. То же рас­суждение справедливо и в отношении общества в целом. Когда фундаментальными принципами широко пренебрегают во имя практической целесообразности, люди теряют ориентиры, и од­новременно усиливается стремление к твердым правилам и же­сткой дисциплине. Нельзя поддерживать стабильность, если люди не придерживаются некоторых фундаментальных прин­ципов, независимо от последствий. Когда успех становится единственным критерием, по которому судят о действиях, нет ничего, что остановило бы рефлексивное взаимодействие от движения на далекую от равновесия территорию.

Как желание принять некоторые фундаментальные ценно­сти предотвращает выход из-под контроля цикла подъем — спад, дестабилизирующего общество? Для ответа именно на этот вопрос может оказаться полезным опыт, приобретенный в лаборатории финансовых рынков. Ответ заключается в сле­дующем: путем сдерживания поведения, выражающегося в следовании за традицией, которое угрожает стабильности в обществе точно так же, как и стабильности на финансовых рынках.

Это — важный момент, но он, возможно, выглядит слиш­ком абстрактно. Он может стать более понятным, если мы рассмотрим ряд практических примеров, взятых из жизни фи­нансовых рынков. В книге «Алхимия финансов» я показал, что движения валют имеют тенденцию к чрезмерном росту из-за спекуляции, являющейся результатом следования за тенден­цией. Мы можем также наблюдать поведение, заключающее­ся в следовании тенденции, на фондовых рынках, рынках то­варов, рынках недвижимости, прототипом чего была голланд­ская тюльпаномания. Такие движения не могли бы достигать крайних точек, если бы участники рынка были более последо­вательны и привержены так называемым основным принци­пам. Проблема состоит в том, что вера в эти основные прин­ципы является, по крайней мере на финансовых рынках, де­монстративно ложной. Я показал ранее, что то, что рассмат­ривается как фундаментальные ценности или объективные критерии, часто является рефлексией, и неспособность при­знать этот факт угрожает процессу развития цикла подъем — спад. Именно такой случай и имел место во время бума кон­гломератов в конце 60-х годов, во время международного кре­дитного бума конца 70-х годов и во время текущего мирового финансового кризиса. Итак, вы обречены, если вы абсолют­но не верите в так называемые основные принципы и подда­етесь желанию следовать за тенденцией, но вы также обрече­ны, если вы верите в так называемые основные принципы, потому что рынки вам докажут, что вы ошибаетесь. У ста­бильности — не так много оснований для надежды!

Теперь мы должны аккуратно дифференцировать ценности, определяющие экономическое поведение, и ценности, господ­ствующие в обществе. Мне удалось показать, что чередование роста и спада деловой активности на финансовых рынках вы­звано верой в так называемые основные показатели, которая оказывается явно ложной. Но это не влияет на фундаменталь­ные ценности в целом. Приравнивать основные показатели на финансовых рынках и фундаментальные ценности — все рав­но, что строить доводы на игре слов. Надо найти более разу­мную основу: можно показать, что в переходном обществе фундаментальные ценности всегда опираются на шаткий фунда­мент. Это звучит менее категорично, чем заявление о том, что фундаментальные ценности явно ложны, это утверждение на­столько категоричное, что может вызвать сомнения в стабиль­ности открытого общества.

Почему, в конце концов, люди должны руководствоваться чув­ством, что нечто хорошо или плохо, независимо от последствий? Почему они не должны добиваться успеха любыми наиболее эф­фективными средствами? Это — законные вопросы, на которые нет простых ответов. Настоящие ответы могут шокировать лю­дей, которых воспитывали правопослушными и высокоморальными гражданами, однако на деле это означает только то, что люди не осознают, что чувство морали — это приобретенное чув­ство. Оно прививается людям обществом — родителями, шко­лой, правовыми институтами, традициями, и оно необходимо для поддержания целостности общества. В кардинально меняю­щемся, переходном обществе первостепенным фактором стано­вятся личностные свойства. С точки зрения личности, для до­стижения успеха необходимо следовать морали; на практике это свойство может быть помехой. Чем больше люди в качестве кри­терия, по которому они судят о других людях, выбирают успех, тем меньше им надо следовать морали. Чтобы выполнять требо­вания морального кодекса, вы должны ставить общие интересы выше личных корыстных интересов. В обществе, где господству­ют стабильные отношения, это составляет гораздо меньшую про­блему, потому что достичь успеха сложно, если вы нарушаете основные социальные нормы. Но когда вы можете двигаться сво­бодно, социальные нормы становятся менее обязательными, а уж когда общественной нормой является практическая целесо­образность, общество становится нестабильным.

 

 

Ненадежное среднее состояние

 

Можно увидеть, что близким к равновесию условиям от­крытого общества угрожают с обеих сторон; открытое обще­ство ненадежно пристроилось между статическим неравновесием закрытого общества и динамическим неравновесием иде­ального переходного общества. Такое положение существен­но отличается от моих первоначальных концептуальных по­строений, когда я признавал только дихотомию открытое — закрытое общество. Эта дихотомия больше соответствовала условиям холодной войны; идея открытого общества, зани­мающего среднее положение между фундаменталистскими идеологиями, с одной стороны, и отсутствием общих фунда­ментальных ценностей, с другой стороны, — скорее всего больше подходит к ситуации наших дней.

Можно, конечно, поставить под сомнение ценность уни­версально действенных концептуальных построений, которые могут быть легко приспособлены к меняющимся условиям, но концептуальные построения не являются ни совершенны­ми, ни действующими бесконечно долго. Они могут, как я указал ранее, не представлять собой ничего, кроме «плодот­ворной ошибки». Это, однако, не освобождает нас от обязан­ности исправлять ошибки, что я и делаю здесь и сейчас. Идея несовершенства ценностей уже присутствовала в моей перво­начальной модели открытого общества, но в то время я рас­сматривал появление закрытого общества в качестве един­ственной альтернативы открытому. Современная история учит нас, что существует по крайней мере еще один вариант: не­стабильность и хаос ведут к краху общества в целом. Это осо­бенно верно по отношению к обществам, находящимся за пре­делами относительно стабильных сообществ Европы и Север­ной Америки.

Рассмотрим несколько конкретных примеров из современ­ной истории. Дезинтеграция Советского Союза создала ваку­ум государственной власти и вызвала крушение права и об­щественного порядка, которые могут составлять точно такую же угрозу свободе, какую в советские времена представляло подавление свободы[16]. Мы стали свидетелями похожих кру­шений государственной власти в 90-е годы в Югославии и Албании, в различных регионах Африки (Сомали, Руанда, Бурунди, Конго и т. д. ) и Азии (Афганистан, Таджикистан, Кам­боджа). Если мы посмотрим на мир в целом, то увидим край­не нестабильную ситуацию: наличие мировой экономической системы, но отсутствие мировой политической системы. Я уве­рен, что, описывая нестабильность в качестве еще одной альтер­нативы, я опять упрощаю положение вещей, поскольку не­стабильность может иметь разные формы; но нам необходи­мо упрощение, чтобы увидеть хоть какой-то смысл в крайне запутанном мире. Пока мы понимаем, что мы делаем, кон­цептуальные построения, разрабатываемые мною здесь, мо­гут быть полезны не только в прояснении текущего положе­ния, они могут помочь стабилизировать положение в мире.

Открытое общество всегда в опасности, но в этот момент истории угроза исходит в большей мере от нестабильности, а не от тоталитарных режимов — от недостатка проповедуемых общественных ценностей, а не от репрессивной идеологии. Коммунизм и даже социализм утратили доверие, в то время как вера в капитализм по модели свободного предпринима­тельства laissez faire продемонстрировала нехватку общест­венных ценностей в статусе моральных принципов. Как мож­но защитить открытое общество? Его могут защитить только те люди, кто умеет (или не забыли) выбирать между тем, что такое хорошо и что является практически целесообразным, и кто делает то, что хорошо, даже если это не является практи­чески целесообразным. Это - высший порядок. Его нельзя оправдать узкими корыстными расчетами. Корысть диктует такие мысли, высказывания и действия, которые являются практически целесообразными. Ведь на самом деле все боль­ше и больше людей отдают предпочтение практической целе­сообразности. Они могут продолжать заявлять во всеуслыша­ние о своей приверженности моральным принципам, но толь­ко потому, что это является практически целесообразным. Их позиция была в значительной степени упрощена господ­ствующим предвзятым мнением о признании своекорыстия в качестве морального принципа. Предвзятое мнение проявля­ется, как будет показано во второй части книги, в рыночном фундаментализме, в геополитическом реализме, в упрощенном толковании теории Дарвина и в ряде новых дисциплин, таких, как право и экономическая наука. Это позволило ры­ночному механизму проникнуть в такие аспекты жизни об­щества, которые еще до недавнего времени находились вне сферы его влияния.

Предвзятое мнение и тенденция усиливают друг друга. Уже нет необходимости говорить во всеуслышание о моральных принципах, отличных от своекорыстия. Успехом восхищают­ся больше всего. Политики получают признание за то, что были избраны, а не за принципы, которые они исповедуют. О деловых людях судят по их благосостоянию, а не по их че­стности и неподкупности или вкладу их предприятия в соци­альное и экономическое благополучие. «Хорошо» было заме­нено на «эффективно», и эта замена упростила достижение успеха без учета того, что такое хорошо. Не надо и говорить, что именно в этом я вижу мрачную угрозу стабильности на­шего общества[17].

 

 

5. ОТКРЫТОЕ ОБЩЕСТВО

 

 

Открытое общество как идеал

 

Самой большой задачей нашего времени является вы­работка ряда фундаментальных ценностей, которые могут быть предложены мировому обществу, находя­щемуся в большей части в переходном состоянии. Традици­онно фундаментальные ценности исходили от внешнего ав­торитетного источника, такого, как религия или наука. Но в настоящий момент истории нет ни одного источника, авто­ритет которого не был бы поставлен под сомнение. Единствен­ный возможный источник находится внутри самого человека. Прочным основанием для создания наших принципов может стать признание собственных ошибок. Ошибочность сужде­ний и взглядов — универсальное человеческое состояние; по­этому мы можем говорить об ошибочности применительно и к мировому обществу. Ошибочность порождает рефлексив­ность, а рефлексивность может создать условия нестабильно­го неравновесия, или, проще говоря, вызвать политический и экономический кризис. И в наших общих интересах — избе­жать таких состояний. Это то общее основание, на котором можно строить мировое сообщество. Одновременно это озна­чает признание открытого общества в качестве желаемой нор­мы общественной организации.

К сожалению, люди даже не знают о существовании концеп­ции открытого общества; они отнюдь не считают его идеальным обществом. Открытое общество не может выжить без сознатель­ных усилий сохранить его. Это утверждение, конечно же, отвер­гается идеологией свободного предпринимательства laissez faire, в соответствии с которой неограниченное стремление к удовлет­ворению личной корысти приводит к оптимальному положению вещей. Но происходящие ежедневно события опровергают эту идеологию. Уже давно должно стать очевидным, что финансовые рынки не являются самоподдерживающимися и сохранение ры­ночного механизма должно стать основной общей задачей, кото­рая ставится выше корыстных интересов индивидуальных участ­ников рынка. Если люди не верят в открытое общество как в же­лаемую форму общественной организации и не хотят сдерживать свои корыстные интересы во имя поддержания открытого обще­ства, открытое общество не выживет.

Открытое общество, в которое люди могут верить, должно от­личаться от настоящего положения вещей. Оно должно выпол­нять роль идеала. Переходное общество страдает от нехватки об­щественных ценностей. Будучи идеалом, открытое общество могло бы устранить именно эти недостатки. Но оно не могло бы устранить все недостатки; если бы оно смогло добиться этого, оно бы противоречило или отрицало принцип ошибочности, на котором оно само основано. Поэтому открытое общество дол­жно быть особым, или специальным видом идеала — самосозна­тельно несовершенным идеалом. Такой идеал серьезно отличает­ся от идеалов, зажигающих воображение людей. Ошибочность предполагает, что совершенство недостижимо и мы должны до­вольствоваться тем лучшим, что можем иметь: несовершенное общество, всегда открытое совершенству Это — мое определение открытого общества. Может ли оно стать общепринятым?

 

 

Относительность универсальных идей

 

Возможно, самым большим препятствием к принятию от­крытого общества в качестве идеала является сравнительно полный отказ от универсальных идей. Я осознал это после того, как создал сеть фондов, и, честно говоря, меня это удивило. Во вре­мя коммунистического режима и позже, в головокружительные дни революции, было несложно найти людей, воодушевленных принципами открытого общества, даже если они не вполне при­знавали те же концептуальные построения. Тогда я не пытался объяснять, что имел в виду под открытым обществом: это озна­чало общество, противоположное закрытому, — тому, в котором они жили, и тогда они все знали, что это означало. Но отноше­ние Запада вызывало у меня обеспокоенность и разочарование. Сначала я думал, что в открытых обществах Запада люди просто не успевали признать исторические возможности; но в конце концов я был вынужден прийти к заключению, что им просто не было дела до открытого общества как универсальной идеи, поэ­тому они и не предпринимали значительных усилий, чтобы по­мочь бывшим коммунистическим странам. Все разговоры о сво­боде и демократии были не более чем простой пропагандой.

После распада советской системы привлекательность от­крытого общества как идеала стала уменьшаться, даже в ранее закрытых обществах. Люди оказались втянутыми в борьбу за выживание, а те, кто по-прежнему волновался и боролся за об­щее благо, были вынуждены спросить себя, не держались ли они, как и раньше, за ценности прошлого - и зачастую ответ был положительным. У людей начали вызывать подозрения универсальные идеи. Коммунизм был универсальной идеей, и посмотрите, к чему привела эта идея!

Это заставило меня пересмотреть концепцию открытого об­щества. Но в конце концов я пришел к выводу, что эта концеп­ция более адекватна моменту, чем когда-либо. Мы не можем обойтись без универсальных идей. (Стремление к удовлетворе­нию собственных корыстных интересов также является универ­сальной идеей, даже если она не признается в качестве таковой. ) Универсальные идеи могут быть очень опасны, особенно если они доводятся до своего логического завершения. К тому же мы не можем отказаться от мышления, а мир, в котором мы живем, очень сложен, чтобы суметь разобраться в нем без руководящих принципов. Эта линия рассуждений привела меня к концепции ошибочности как универсальной идее и к концепции открытого общества, которая также основана на признании нашей ошибоч­ности. Как я упомянул ранее, в моей новой формулировке от­крытое общество не находится в оппозиции к закрытому обще­ству, а занимает ненадежное промежуточное положение, в кото­ром ему угрожают со всех сторон универсальные идеи, которые были доведены до их логического завершения, это — все виды экстремизма, включая рыночный фундаментализм.

Если вы думаете, что концепция открытого общества пара­доксальна, то вы правы. Универсальная идея о том, что универ­сальные идеи, доведенные до их логического завершения, ста­новятся опасны, является еще одним образцом парадокса лже­ца. Это то основание, на котором строится концепция ошибоч­ности. Если мы доведем аргументы до их логического конца, то оказываемся перед выбором: мы можем либо принять ошибоч­ность наших идей, либо отрицать ее. Принятие идеи ошибоч­ности ведет к признанию принципов открытого общества.

 

 

Просвещение

 

Я пытаюсь разработать принципы открытого общества на основании признания ошибочности нашего мышления. Я пони­маю все возможные трудности. Любой философский довод вы­зывает бесконечные новые вопросы. Если бы я попытался начать с самого начала, моя задача стала бы почти не решаемой. Оши­бочность предполагает, что политические и моральные принци­пы не могут быть основаны на предшествующих принципах, — пусть Кант спит спокойно. К счастью, мне не надо начинать с са­мого начала. Философы эпохи Просвещения, и прежде всего Кант, попытались вывести универсальные императивы на осно­вании доводов разума. Их очень ограниченный и далеко не пол­ный успех подкрепляет нашу ошибочность и является основой для формирования принципов открытого общества.

Просвещение явилось гигантским шагом вперед в развитии моральных и политических принципов, господствовавших ра­нее. До того времени моральные и политические авторитеты ис­ходили из внешних источников, как религиозных, так и свет­ских. Предоставление разуму возможности решать, что является истинным и что — ложным, что такое хорошо и что такое пло­хо, явилось в ту эпоху огромным достижением. Это ознаменова­ло начало нового времени. Признаем мы это или нет, но Просве­щение заложило основы наших идей о политике и экономиче­ской науке и всего нашего взгляда на мир. Философов эпохи Просвещения больше не читают, потому что их невозможно чи­тать, но их идеи укоренились в нашем образе мышления. Господ­ство разума, главенство науки, универсальное братство людей — вот лишь некоторые из их идей. Политические, экономические и моральные ценности были удивительно четко отражены в Декла­рации независимости, и этот документ продолжает оставаться источником вдохновения для людей во всем мире.

Просвещение не возникло на пустом месте: его корни лежат глубоко — в Христианстве, которое, в свою очередь, было созда­но на основе монотеистической традиции Старого Завета и гре­ческой философии. Необходимо отметить, что все эти идеи бы­ли сформулированы в универсальных выражениях, за исключе­нием Старого Завета, в котором многие моменты племенной истории смешаны с идеями монотеизма. Вместо принятия тра­диции в качестве высшего авторитета Просвещение подвергло традицию критическому изучению. Результаты вскружили го­ловы. Высвободилась творческая энергия человеческого интел­лекта. Неудивительно, что новый подход был доведен до край­ности! Во время Французской революции традиционный авто­ритет был свергнут, а разум был провозглашен в качестве вер­ховного арбитра. Разум не смог справиться с задачей, и энтузи­азм 1789 г. обернулся ужасом 1793 г. Но основные положения и постулаты Просвещения опровергнуты не были; наоборот, армии Наполеона распространили идеи нового времени по всей Европе.

Современные достижения даже нельзя сравнивать. Научный метод дал потрясающие открытия, а новейшие технологии по­зволили использовать их продуктивно. Человечество стало гос­подствовать над природой. Экономические предприятия стали использовать новые возможности, рынки способствовали установлению соответствия между спросом и предложением, как производство, так и уровень жизни поднялись на высоты, кото­рые даже невозможно было представить в более ранние перио­ды истории.

Несмотря на эти впечатляющие достижения, разум не мог оправдать всех возлагавшихся на него надежд, особенно в об­щественной и политической сферах. Расхождение между наме­рениями и результатами не могло быть ликвидировано пол­ностью; ведь чем радикальнее ожидания, тем больше разочаро­вывают результаты. Это утверждение, с моей точки зрения, применимо как к коммунизму, так и к рыночному фундаментализму. Мне хотелось бы указать на один конкретный случай не­запланированных последствий, поскольку он имеет отношение к ситуации, в которой мы находимся. Когда первоначальные политические идеи Просвещения были осуществлены на прак­тике, они послужили толчком к появлению национального го­сударства. Пытаясь установить правление разума, люди подня­лись против своих правителей, и власть, которую они захвати­ли, была властью суверена. Так родилось национальное госу­дарство, в котором суверенитет принадлежит народу. Какими бы ни были его заслуги, они не возникли из универсальных идей.

Развенчание традиционного авторитета в культуре вызвало интеллектуальное брожение, которое дало толчок развитию ве­ликого искусства и литературы, но после долгого периода вол­нующих экспериментов, когда авторитет был развенчан окон­чательно, во второй половине XX века, стало казаться, что большая часть вдохновения улетучилась. Диапазон возможно­стей стал слишком широким, чтобы обеспечивать дисциплину, необходимую для художественного творчества. Некоторым ху­дожникам и писателям удается создать свой собственный язык, но общая основа, похоже, распалась.

Тот же вид болезни, похоже, затронул и все общество в це­лом. Философы Просвещения, и прежде всего Эммануил Кант, стремились создать универсальные принципы морали, осно­ванные на универсальных же доводах разума. Задача, которую поставил перед собой Кант, заключалась в том, чтобы показать, что разум предлагает лучшую основу для морали, чем традици­онный внешний авторитет. Но в нашем современном переход­ном обществе были подвергнуты сомнению причины необхо­димости существования какой-либо морали вообще. Потреб­ность в какой-либо форме морали по-прежнему существует, и даже, возможно, она ощущается особенно остро, поскольку остается неудовлетворенной. Но уже нет определенности в от­ношении принципов и заповедей, которые могли бы составить это моральное руководство. Зачем беспокоиться об истине, ес­ли предложение не обязательно должно быть истинным для то­го, чтобы быть эффективным? Зачем быть честным, если не че­стность и не добродетель завоевывают уважение людей? Хотя нет определенности по отношению к нравственным принци­пам и заповедям, отсутствует и какая-либо неопределенность в отношении ценности денег. Поэтому деньги узурпировали роль подлинных ценностей. Идеи Просвещения пронизывают наши представления о мире, а благородные стремления той эпохи продолжают формировать наши ожидания, но господствующее настроение — разочарование.

Давно пора подвергнуть разум в той форме, как он толковал­ся в эпоху Просвещения, тому же критическому пересмотру, которому само Просвещение подвергло господствовавшие тог­да внешние авторитеты — как религиозные, так и светские. По­следние двести лет мы живем в Эпоху Разума, т. е. достаточно долго, чтобы обнаружить, что возможности Разума также до­статочно ограничены. Мы готовы вступить в Эпоху Ошибочно­сти. Результаты могут быть также очень вдохновляющими и вскружить голову, но, опираясь на наш прошлый опыт, мы, воз­можно, сможем избежать крайних проявлений, характерных для начала новой эпохи.

Нам надо начать перестраивать мораль и общественные цен­ности, осознав их рефлексивный характер. Это прямо приведет к концепции открытого общества как к желаемой форме обще­ственной организации. Поскольку ошибочность и рефлексив­ность являются универсальными концепциями, они должны предоставить общий фундамент для всех живущих в мире лю­дей. Я надеюсь, мы сможем избежать некоторых ошибок, связанных с универсальными концепциями. Конечно, открытое общество также имеет свои недостатки, но его несовершенство состоит в том, что оно предлагает слишком мало, а не слишком много. Если быть более точным, концепция является слишком общей, чтобы дать рецепт для конкретных решений. Она по­следовательна и предоставляет огромное поле для проб и оши­бок. Это общество может стать здоровой основой для того ми­рового сообщества, которое нам нужно.

 

 

Нравственная философия

 

Кант выводил свои категорические императивы из сущест­вования морального агента, который руководствуется веления­ми разума в такой степени, что исключает корысть и желание. Такой агент имеет трансцендентальную свободу и автономию воли в отличие от «гетерономии» агента, воля которого зависит от внешних причин[18]. Этот агент может признать безусловные моральные императивы, которые являются объективными в том смысле, что они универсально применимы ко всем рацио­нальным существам. Одним из таких категорических импера­тивов является «золотое правило», заключающееся в том, что мы должны действовать так, как хотели бы, чтобы другие дей­ствовали по отношению к нам. Безусловный авторитет импера­тивов исходит от идеи, состоящей в том, что люди являются ра­циональными агентами.

Однако проблема в том, что рационального агента, описанно­го Кантом, не существует. Это - иллюзия, созданная путем аб­стракции. Философы Просвещения любили считать себя обо­собленными и необремененными связями с обществом, но на самом деле они имели глубокие корни в своем обществе - с хри­стианской моралью и чувством общественных обязанностей. Они хотели изменить свое общество. С этой целью они изобрели некоего не связанного ни с чем индивида, одаренного разумом, подчиняющегося велениям своей совести, а не внешнего авторитета. Они не смогли понять, что подлинно ни с чем не связанный индивид не может быть одарен чувством долга. Общественные ценности могут быть усвоены, но они не связаны ни с каким ин­дивидом, пусть даже и одаренным разумом; их корни лежат в общности, к которой этот индивид принадлежит. Современные исследования неврозов пошли еще дальше и выявили индиви­дов, мозг которых был поврежден особым образом, так, что их способности к обособленному наблюдению и размышлению не были нарушены, но было нарушено чувство самосознания. Это состояние повлияло на их суждения, а их поведение стало неус­тойчивым и безответственным.

Таким образом, похоже, ясно, что мораль основывается на чувстве принадлежности общности, будь то семья, друзья, пле­мя, нация или человечество. Но рыночная экономика не явля­ется обществом, особенно когда она действует в мировом мас­штабе; работать по найму в корпорации это не то же самое, что принадлежать к обществу, особенно если руководство корпора­ции отдает предпочтение мотиву получения прибыли, а не дру­гим соображениям, и любой человек может быть уволен без ко­лебаний. Люди в современном переходном обществе не ведут себя так, как будто ими руководят категорические императивы; похоже, «дилемма заключенных» проливает больше света на их поведение[19]. Кантовская метафизика моральных норм соответ­ствовала эпохе, в которой разум должен был сражаться с внеш­ним авторитетом, но сегодня она кажется нерелевантной, по­скольку внешнего авторитета больше не существует. Ставится под сомнение сама необходимость разделять между тем, что та­кое хорошо и что такое плохо. Зачем волноваться, если дей­ствия приводят к желаемому результату? Зачем искать истину? Зачем быть честным? Зачем беспокоиться о других? Кто такие «мы», которые составляют мировое сообщество, и каковы цен­ности, которые должны держать нас вместе? Вот вопросы, на которые надо ответить сегодня.

Однако было бы ошибкой совсем отказаться от нравствен­ной и политической философии эпохи Просвещения только потому, что она не смогла реализовать свои грандиозные амби­ции. В духе ошибочности мы должны скорректировать крайно­сти в нашем мышлении, а не впадать в другую крайность. Об­щество без общественных ценностей вообще не может выжить, а мировое сообщество нуждается в универсальных ценностях, которые поддерживали бы его единство. Просвещение предло­жило ряд универсальных ценностей, и память об этой эпохе все еще жива, даже если она и начала несколько притупляться. Но вместо того чтобы отказаться от этих ценностей, мы должны их модернизировать.

⇐ Предыдущая3456789101112Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: