К. Поппер. М. Хайдеггер

К. Поппер

О чем, собственно говоря, шла речь в том старом споре? Он касался статуса коперниканской «системы мира», которая — поми­мо всего прочего — объявляла суточное движение Солнца ка­жущимся и обусловленным движением нашей Земли. Цер­ковь легко соглашалась с тем, что новая система мира проще старой, что она является более удобным инструментом для ас­трономических вычислений и предсказаний. И реформа ка­лендаря папой Григорием XIII опиралась на практическое ис­пользование этой системы. Никто не возражал против мате­матической теории Галилея, поскольку он сам пояснил, что она имеет только инструментальное значение, что она являет­ся лишь «предположением» < …> или «математической гипотезой» — математи­ческим трюком, «выдуманным для сокращения и удобства вычислений». < …> Конечно, сам Галилей был готов подчеркивать превосход­ство системы Коперника в качестве инструмента для вычисле­ний. Но в то же время он допускал и даже верил в то, что она дает истинное описание мира, и для него (как и для церкви) это было гораздо важнее. У него действительно были некоторые существенные основания верить в истинность этой теории. В свой телескоп он видел, что Юпитер со спутниками представ­ляет в миниатюре модель коперниканской солнечной систе­мы (согласно которой планеты являются спутниками Солн­ца). Кроме того, если Коперник был прав, то внутренние пла­неты (и только они) при наблюдении с Земли должны иметь фазы, подобные фазам Луны, и Галилей увидел в телескоп фазы Венеры. < …>

Более глубокая причина возражений против коперниканской системы была явно сформулирована почти через сто лет после Галилея епископом Беркли в его критике Ньютона. Ко времени деятельности Беркли коперниканская сис­тема мира превратилась в ньютоновскую теорию гравита­ции, и Беркли видел в ней серьезного соперника религии. Он был убежден в том, что упадок религиозной веры и ре­лигиозного авторитета явился бы неизбежным следствием новой науки, если бы ее интерпретация «свободомыслящи­ми» оказалась верной, ибо в ее успехе они видели доказа­тельство силы человеческого разума, способного без помощи божественного откровения раскрыть тайны нашего мира — реальность, скрытую за видимостью. Это, считал Беркли, было бы неверной интерпретацией новой науки. » < …> «…кри­тическое рассмотрение ньютоновских понятий убедило его в том, что данная теория может быть только «математической гипотезой», то есть удобным инструментом для вычисления и предсказания феноменов или явлений, но что ее нельзя счи­тать истинным описанием чего-то реального.

Поппер К. Предположения и опровержения: Рост научного знания. - М.: Изд-во АСТ; «Ермак», 2004. – С. 169-170.

Вопросы для самоконтроля:

1. Каков статус коперниканской «системы мира»?

2. Охарактеризуйте позицию Галилея относительно теории Коперника

3. Как коперниканскую систему мира интерпретировал Беркли?

М. Хайдеггер

В чем заключено существо науки Нового времени? На каком восприятии сущего и истины основано это существо? Если удастся дойти до метафизического основания, обосновывающего новоевро­пейскую науку, то исходя из него можно будет понять и существо Нового времени вообще. Употребляя сегодня слово «наука», мы имеем в виду нечто в принципе иное, чем doctrina и scientia Средневековья или episteme греков. Греческая наука никогда не была точной, а именно потому, что по своему существу не могла быть точной и не нуждалась в том, чтобы быть точной. Поэтому во­обще не имеет смысла говорить, что современная наука точнее античной. Так же нельзя сказать, будто галилеевское учение о свободном падении тел истинно, а учение Аристотеля о стремлении легких тел вверх ложно; ибо греческое восприятие сущности тела, места и соотношения обоих покоит­ся на другом истолковании истины сущего и обусловливает соответствен­но другой способ видения и изучения природных процессов. Никому не придет в голову утверждать, что шекспировская поэзия пошла дальше эсхиловской. Но еще немыслимее говорить, будто новоевропейское воспри­ятие сущего вернее греческого. Если мы хотим поэтому понять существо современной науки, нам надо сначала избавиться от привычки отличать но­вую науку от старой только по уровню с точки зрения прогресса.

Существо того, что теперь называют наукой, в исследовании. В чем су­щество исследования? В том, что познание учреждает само себя в определенной области суще­го, природы или истории в качестве предприятия. В такое предприятие вхо­дит больше, чем просто метод, образ действий; ибо всякое предприятие за­ранее уже нуждается в раскрытой сфере для своего развертывания. Но именно раскрытие такой сферы — основополагающий шаг исследования. Он совершается благодаря тому, что в некоторой области сущего, например, в природе, набрасывается определенная всеобъемлющая схема природных явлений. Набросок предписывает, каким образом предприятие познания должно быть привязано к раскрываемой сфере. Этой привязкой обеспечи­вается строгость научного исследования. Благодаря этому наброску, этой общей схеме природных явлений и этой обязательной строгости научное предприятие обеспечивает себе предметную сферу внутри данной области сущего. Взгляд на самую раннюю и вместе с тем определяющую новоевро­пейскую науку, математическую физику, пояснит сказанное. Поскольку да­же новейшая атомная физика остается еще физикой, все существенное, на что мы здесь только и нацелены, справедливо и о ней.

Современная физика называется математической потому, что в подче­ркнутом смысле применяет вполне определенную математику. Но она мо­жет оперировать так математикой лишь потому, что в более глубоком смысле она с самого начала уже математична. Та matemata означает для греков то, что при рассмотрении сущего и обращении с вещами человек знает заранее: в телах — их телесность, в растениях — растительность, в жи­вотных — животность, в человеке — человечность. К этому уже известно­му, т. е. математическому, относятся, наряду с вышеназванным, и числа. Обнаружив на столе три яблока, мы узнаем, что их там три. Но число три, тро­ицу мы знаем заранее. Это значит: число есть нечто математическое. Только потому, что число, так сказать, ярче всего бросается в глаза как всег­да-уже-известное, будучи самым знакомым из всего математического, ма­тематикой стали называть числовое. Но никоим образом существо мате­матики не определяется числом. Физика есть познание природы вообще, затем, в частности, познание материально-телесного в его движении, пос­кольку последнее непосредственно и повсеместно, хотя и в разных видах, обнаруживается во всем природном. И если физика решительно оформля­ется в математическую, то это значит: благодаря ей и для нее нечто недвус­мысленным образом условлено заранее принимать за уже-известное. Эта условленность распространяется не менее как на набросок, проект того, чем впредь надлежит быть природе перед искомым познанием природы: замкнутой в себе системой движущихся, ориентированных в пространстве и времени точечных масс. В эту вводимую как заведомая данность общую схему природы включены, между прочим, следующие определения: дви­жение означает пространственное перемещение; никакое движение и нап­равление движения не выделяются среди других; любое место в простра­нстве подобно любому другому; ни один момент времени не имеет преи­мущества перед прочими; всякая сила определяется смотря по тому и, стало быть, есть лишь то, что она дает в смысле движения, т. е. опять же в смысле величины пространственного перемещения за единицу времени. Внутри этой общей схемы природы должен найти себе место всякий при­родный процесс. Природный процесс попадает в поле зрения как таковой только в горизонте общей схемы. Этот проект природы получает свое обес­печение за счет того, что физическое исследование заранее привязано к не­му на каждом из своих исследовательских шагов. Эта привязка, гарантия строгости научного исследования, имеет свои сообразные проекту черты. Строгость математического естествознания — это точность. Все процессы, чтобы их вообще можно было представить в качестве природных процес­сов, должны быть заранее определены здесь в пространственно-временных величинах движения. Такое их определение осуществляется путем изме­рения с помощью числа и вычисления. Однако математическое исследова­ние природы не потому точно, что его расчеты аккуратны, а расчеты у не­го должны быть аккуратны потому, что его привязка к своей предметной сфере имеет черты точности. Наоборот, все гуманитарные науки и все на­уки о жизни именно для того, чтобы остаться строгими, должны непремен­но быть неточными. Конечно, жизнь тоже можно охватить как величину движения в пространстве и времени, но тогда нами схвачена уже не жизнь. Неточность исторических гуманитарных наук не порок, а лишь исполне­ние существенного для этого рода исследований требования. Зато, конеч­но, проектирование и обеспечение предметной сферы в исторических на­уках не только другого рода, но его и намного труднее осуществить, чем соблюсти строгость в точных науках.

Хайдеггер М. Время и бытие. –

М.: Республика, 1993. – С. 41-47.

Вопросы для самоконтроля:

1. В чем существо науки Нового времени?

2. В чем суть научного исследования в контексте науки Нового времени?

3. Отличается ли строгость научного подхода в математических и гуманитарных науках?