Лакатос И. История науки и ее рациональная реконструкция // Структура и развитие науки: Из Бостонских исследований по философии науки. - М.: Прогресс, 1978. – С. 203-235.

По сути, и Бэкон, и Лейбниц говорят о том, что исходные материалы, необходимые для истории и для систематики науки, отличаются существенным образом. Но поскольку ученые обычно публикуют свои идеи и находки не для того, чтобы помочь историкам восстановить их методы, а чтобы сообщить современникам и, как они надеются, потомкам о своем вкладе в науку, они по большей части продолжают публиковать свои работы скорее в логически обоснованном виде, чем в исторически описательной манере. < …> Почти через два века после Лейбница Мах отметил, что, на его взгляд, положение дел не улучшилось за тысячелетия после появления евклидовой геометрии. Научные и математические описания все еще тяготели скорее к логической софистике, чем к отображению путей исследования: «Евклидова система восхищала философов своей логической безупречностью, и, очарованные ею, они не разглядели ее недостатков. Великие исследователи, даже в недавние времена, были сбиты с толку и представляли результаты своих исследований, следуя примеру Евклида; тем самым они фактически скрыли свои методы исследования, что нанесло науке огромный ущерб».

                                                                                    Мертон Р. Социальная теория и социальная структура.

                                                                                       – М.: АСТ; Хранитель, 2006. - С. 24.

Вопросы для самоконтроля:

1. В чем различие познавательных задач историка науки и ученого? Объясните причины этого обстоятельства.

В. Л. Рабинович

< …> алхимический текст - реальность особого рода, представляющая эту деятельность не вполне. Алхимия как целое больше алхимического трактата, лишь частично свидетельствующего об алхимии. Алхимические реактивы испарились; аппараты проржавели, обратившись в прах; лабораторное стекло раз­билось; кладка печей повыветрилась. Лишь медали - впечатляющая память о считанных алхимических чудесах - лежат себе в европейских музеях, антикварной неприкосновенностью будоража легковерного посетителя либо вызывая почтительно-снисходительную улыбку. И все-таки текст есть. Есть текст, который должно понять как большой текст средневековой культуры, дабы воплотить мертвое алхимическое слово в живую предметно-словесную реальность, видимо-слышимую алхи­мию, воспринимаемую как образ не реликтовой — живой культуры. Пу­стотелое, безрезультатное ремесло на самом-то деле существует только на бумаге, то есть в тексте. Мнемонически-изустное рецептурное дейст­вие опять-таки отпечатано в священных предначертаниях текста. А экс­татическое волнение, подливающее алхимическое масло в алхимический огонь, тоже, вероятно, можно вычитать в расхристанных строках письменных умозрений алхимиков. < …> Может быть, за кривыми литерами алхимического текста проглянут готически-изысканные письмена средневековой культуры, представшей нашему взору частным текстом смолкнувшей речи алхими­ка; речи, которую нужно озвучить и воплотить.

 Чтобы приготовить эликсир мудрецов, или философский камень, возьми, сын мой, философской ртути и накаливай, пока она не превратится в зеленого льва. После этого прокаливай сильнее, и она превратится в красного льва. Дигерируй это­го красного льва на песчаной бане с кислым виноград­ным спиртом, выпари жидкость, и ртуть превратится в камедеобразное вещество, которое можно резать ножом. Положи его в обмазанную глиной реторту и не спеша дистиллируй. Собери отдельно жидкости раз­личной природы, которые появятся при этом. Ты получишь безвкусную флегму, спирт и красные капли. Киммерийские тени покроют реторту своим темным покрывалом, и ты найдешь внутри нее истинного дракона, потому что он пожирает свой хвост. Возьми этого черного дракона, разотри на камне и прикоснись к нему раскаленным углем. Он загорится и, приняв вскоре великолепный лимонный цвет, вновь воспроизведет зеленого льва. Сделай так, чтобы он пожрал свой хвост, и снова дистиллируй продукт. Наконец, мой сын, тщательно ректифицируй, и ты увидишь появление горючей воды и человеческой крови. < …>

Что это?! Бессмысленное бормотание мага и колдуна, шарлатана и мо­шенника, рассчитывающего на непосвященных, застывших в почтитель­ном молчании перед таинственными заклинаниями и узорчатой речью чудодея; а может быть, «лженаучные» попытки отворить с помощью Слова алхимический Сезам; или, наконец, ритуальное стихотворение, произнесенное без практической цели и потому так и остающееся для нас, людей XX века, века неслыханного торжества химии, за семью печатями, неразгаданным и, по правде говоря, не очень-то зовущим рас­шифровать этот герметический код. А может быть... Попробуем расшифровать - сначала только на химический лад - этот рецепт получения философского камня, принадлежащий, по преда­нию, испанскому мыслителю Раймонду Луллию (XIII-XIV в. ) и повто­ренный английским алхимиком XV столетия Джорджем Рипли в «Книге двенадцати врат» < …>, конечно же, предназна­ченный к исполнению и воспринимаемый как неукоснительное руковод­ство к действию.

Ведь цель - золото, а эликсир мудрых - средство, без которого золо­тые сны не более чем грезы. В самом деле, должен же быть во всем этом хоть какой-нибудь практический смысл! И тогда этот текст, воз­можно, предстанет как источник химических знаний. Но как предстанет? Мы встречаем здесь алхимические термины, на первый взгляд совер­шенно непонятные. Французский химик XIX века Жан-Батист Андре Дюма толкует их так. Философскую ртуть он называет свинцом. Прока­лив его, Рипли получает массикот (желтую окись свинца). Это зеленый лев, который при дальнейшем прокаливании превращается в красно­го льва - красный сурик. Затем алхимик нагревает сурик с кислымвиноградным спиртом - винным уксусом, который растворяет окись свинца.

После выпаривания остается свинцовый сахар - нечистый ацетат свинца (чистый Рb (С₂Н₃О₂)₂ • ЗН₂О - это бесцветные прозрачные крис­таллы). При его постепенном нагревании в растворе сперва перегоняет­ся кристаллизационная вода (флегма), затем горючая вода - «пригорелоуксусный спирт» (ацетон) и, наконец, красно-бурая маслянистая жидкость. В реторте остается черная масса, или черный дракон. Это мелко раздробленный свинец. При соприкосновении с раскаленным уг­лем он начинает тлеть и превращается в желтую окись свинца: черный дракон пожрал свой хвост и обратился в зеленого льва. Его опять пере­водят в свинцовый сахар и повторяют все вновь.

Любопытный задаст по меньшей мере два вопроса. Чем доказана пра­вильность такой расшифровки? Где же философский камень? Дюма не говорит, как он пришел к данной расшифровке. Можно лишь предположить ход его мысли. Дюма, обратившись к алхимическим словарям, узнает, что философ­ская ртуть - это первичная материя для философского камня. Зеленый лев - тоже философская ртуть и, кроме того, аурипигмент, массикот, ярь-медянка, железный купорос. Красный лев - киноварь, сурьмяная киноварь, колькотар, свинцовый глет, сурик. Драконом называли серу, селитру, сулему, огонь. Но сколь невнятны эти разноречивые сведения. Одних только словарей было, пожалуй, маловато. Описания сухой перегонки сатурновой соли — ацетата свинца в «Трак­тате о химии» Кристофа Глазера < …> и «Курсе химии» Николая Лемери < …> совпадают с рас­шифровкой Дюма. Но ни Глазер, ни Лемери и не упоминают о львах и драконах. Глазер — химик-эмпирик, признающий только опыт, да и то лишь собственный. Лемери тоже отвергает учение о философском камне.

Глазер описывает получение сатурновой соли действием уксуса на свин­цовую известь, выпариванием раствора и его последующим охлажде­нием. Для перегонки он советует поместить очищенную сатурнову соль в реторту, присоединить к ней приемник и осторожно нагревать. Сперва начнет перегоняться флегма. Затем пойдет спирт. Когда же реторта раскалится докрасна, появится немного темно-красного масла. По ох­лаждении реторту разбивают. Черная масса, соприкоснувшись с возду­хом, разогревается и желтеет. В плавильном тигле ее можно превратить в свинец.

Собранные в приемнике жидкости переливают в перегонный куб и осто­рожно нагревают. Отгоняют спирт, пахнущий лавандовым или розма­риновым маслом. Флегма и вязкая маслянистая жидкость остаются в кубе. Такое же описание перегонки сатурновой соли мы находим в «Курсе химии» Лемери. Но он пишет: «Я делал этот опыт много раз, но никогда не получал этих красных капель» < …>. Лемери считает, что сатурновый спирт горюч и терпок на вкус, и, как и Глазер, перечисляет болезни, которые этот препарат будто бы исцеляет. Лемери, владелец аптеки, извлекает пользу даже из флегмы. По его словам, ею хорошо промывать глаза лошадям (бедные лошади! ).

Дюма подробно разбирает руководства Глазера и Лемери. Вероятно, эти описания перегонки сатурновой соли и помогли ему расшифровать рецепт. А где же все-таки философский камень? Дюма знает, что алхимики на­зывали камнем не просто камень, но вещество красного цвета, произво­дящее трансмутацию. «Внимание Рипли, - пишет Дюма, - особенно привлекала человеческая кровь, и именно ее он наделяет всеми свой­ствами эликсира» < …>.

Итак, в свете здравого рассудка львы и драконы исчезли. Вместо них появились самые что ни на есть обыкновенные вещества. Таинственная философская ртуть оказалась всего лишь свинцом, а философский камень, красные капли, человеческая кровь - всего-навсего какой-то маслянистой жидкостью. Однако насколько правильна расшифровка, сделанная без малого пол­тораста лет назад? Свинец при нагревании превращается в желтую закись свинца РbО, которая при температуре выше 500° окисляется в красный сурик по реакции:

3PbO+1/2O₂= Pb₃O₄

Сурик же при температуре около 570° теряет кислород, превращаясь в закись свинца, которая при 880° плавится и при охлаждении застывает в красновато-желтый глет. По-видимому, красный лев - это глет, кото­рый в отличие от сурика легко растворяется в уксусной кислоте. Про­дукт этой реакции - сатурнова соль, свинцовый сахар, или Рb(С₂Н₃О₂)₂ • ЗН₂О - уже при нагревании до 100° полностью теряет кристаллизаци­онную воду, или флегму. Она должна содержать примесь уксусной кис­лоты, образовавшейся вследствие гидролиза ацетата свинца - соли слабого основания и слабой кислоты. Дальнейшее нагревание приводит к образованию ацетона и карбоната свинца:

Рb(С₂Н₃О₂)₂ → (СН₃)₂СО + РbСОз.

В действительности реакция протекает более сложно, с образованием «пригорелых» продуктов. В 1809 году ирландский химик Ричард Ченевикс исследовал легколету­чий продукт этой реакции, назвав его пригорелоуксусным спиртом. По его данным, этот спирт кипит при 59°, имеет плотность 0, 7864 и при - 15° не замерзает. В 1831 году Дюма и в 1832 году Либих получили чистый пригорелоуксусный спирт, соответствующий брутто-формуле С₃Н₆О. В 1933 году французский химик Антуан Бюсси назвал это веще­ство ацетоном. Карбонат свинца при 300° распадается по реакции

РbСОз = РbО + СО₂.

Восстановление же окиси свинца углем по реакции РbО+С=Рb+СО начинается при 410° - выше точки плавления свинца (327°). Рекомен­дуемое Глазером и Лемери нагревание реторты до красного каления (600 - 700°) было, следовательно, вполне достаточным для восстановле­ния окиси свинца углем, образовавшимся из «пригорелых» побочных продуктов. Нелишне заметить: для восстановления 1 г свинца требует­ся около 0, 06 г углерода.

Так может быть чисто «рационально» истолкован этот алхимический текст более чем пятисотлетней давности. Рецепт Рипли говорит о наб­людательности его автора. Для историка химии рецепт интересен как, вероятно, первое указание на существование ацетона. Поучителен он еще и тем, что под влиянием предвзятой идеи побочный продукт реак­ции принят за главный, а главный оставлен без внимания.

Таково «буквально-химическое» прочтение алхимического текста. Обретена точность прописи. Точность же исторически неповторимого явления культуры осталась за пределами анализа, не познанной сторонним наблюдателем — человеком XX столетия. «Вчувствования», «вживания» не произошло. «Дегерметизация» мышления не состоялась. Очевидно: такой подход к тексту, содержащему сведения химического характера, недостаточен. Все так и вместе с тем все не так. Превращения свинца, его окислов и солей расшифрованы и обозначены современными химическими символами. Менее ясное и менее строгое (XV век) выглядит теперь строже (XX век). Не более. Только «химический» способ толкования недостаточен. Усыхает живое тело. Остается скелет.

Для алхимика истина лишь тогда истина, когда предстает только так — в неповторимо алхимическом виде. Не иначе. Но, казалось бы, никаких содержательных потерь. Слово заменено знаком. Рецепт пятисотлетней давности переведен и, стало быть, может быть вписан в реестр посте­пенно возрастающих положительных химических знаний. Да, алхимики уже и тогда знали то, что мы теперь бы назвали химическими превра­щениями свинца, его окислов и солей. Да, уже тогда знали и то, что из­вестно сейчас как ацетон. Но где же черный дракон? Где львы? Где киммерийские тени, туманящие реторту темным покрывалом? Все это отброшено как никому не нужный антураж, отбросить который должно, дабы проступили на желтом пергаменте хотя бы эти не слишком мудре­ные формулы. Но и львов, и драконов жаль. Очень жаль. Без них нет ал­химии. Без них и эта химическая модернизация тоже неверна. Живой источник — пересохший исток. Алхимический текст как источник по исто­рии химических знаний при таком вот способе вычитывания в нем этих знаний оказывается ограниченным, хотя все-таки свидетельствует о хи­мии, правда о какой-то иной, неведомой нынешним временам. Отфиль­трован, отцежен «химический» экстракт. Иное — то есть, в сущности, все — отброшено как бесполезное. Живой текст умерщвлен во имя хи­мии — точнее, ее видимости.

Рабинович В. Л. Алхимический трактат как исторический источник // Рабинович В. Л. Алхимия как феномен средневековой культуры. - М.: Наука, 1979. – С. 15-20.

Вопросы для самоконтроля:

1. Покажите своеобразие алхимического текста, именно как текста средневековой культуры.