А.А. Любищев

Бесспорно существуют такие факты: 1) обширная категория выдающихся ученых совершенно не интересуется философией; 2) под нежелание философствовать для некоторых наук, а возможно даже для всех, может быть подведено теоретическое обоснование; 3) наши советские философы нанесли огромный вред своими попытками " руководить" наукой и на них лежит обязанность доказать, какую пользу они принесли; < …> Значит ли это, что философия для ученых никакого интереса не представляет? Такой вывод был бы необоснован. С таким же правом мы могли бы сделать вывод о ненужности медицины, так как, несомненно, что многие люди, особенно живущие в природе, достигают очень преклонного возраста не обращаясь к врачам, что правильный образ жизни есть лучшее средство для сохранения здоровья, что среди врачей всегда было достаточно шарлатанов и что неосторожное знакомство с медицинскими книгами иногда приводит к чрезмерной мнительности, отнюдь не благоприятной для здоровья. И любопытно, что в настоящее время, наряду с равнодушием к философии, среди значительного числа ученых, имеется повышенный интерес к философии среди других ученых не меньшего ранга, чем первые. Создаются новые направления в философии, возглавляемые крупными математиками (Г. Кантор, Д. Гильберт, Броудер, Вейль, Б. Рассел, Уайтхед) или физиками (Эддингтон, Гейзенберг, Шредингер) и проч. Появился целый ряд новых журналов, посвященных философии науки.

Дело объясняется тем, что философия не нужна для повседневной работы ученого, она требуется лишь для определенных категорий ученых и лишь в определенные периоды развития науки. В науке всегда существовали, но с особенной силой проявляются сейчас, две противоположные тенденции: специализации и унификации. Науки разрослись и усложнились настолько, что вполне овладеть можно, казалось бы, только ничтожным участком обширного поля науки. Многих это вполне устраивает. Существуют хорошие ученые, всерьез думающие, что век универсальных умов прошел, что будущее принадлежит только узким специалистам. Противники такого мнения, доводя эту идею до абсурда, говорят, что в будущем будут врачи, специалисты по лечению правой ноздри в июне месяце. < …>

Но кроме дробления наук на все более и более узкие ручейки, за последнее столетие возникли науки промежуточные, связывающие науки, раньше всегда отграниченные друг от друга. Например, физика и химия были резко отграничены, а потом появилась физическая химия. В XIX веке мыслим был хороший химик, который был только химиком, в настоящее время это становится все менее и менее возможным. Недавно установилась совершенно неожиданная комбинация: " Кибернетика и генетика". < …>

Бывает и так, что одна наука, работая своими методами, подрывает привычные представления другой науки, работающей тоже своими методами. Например, химики привыкли считать, что поваренная соль состоит из прочных изолированных друг от друга молекул, каждая из которых содержит по атому натрия и хлора. А вот рентгеновский анализ показал, что никаких изолированных друг от друга молекул хлористого натрия в кристалле поваренной соли нет, а что есть правильное чередование атомов хлора и натрия. Для многих химиков, привыкших к своим представлениям, это казалось совершенно неприемлемым. Сейчас, насколько мне известно, к этому привыкли и химики перестроили свое понимание молекулы. Такая перестройка во многих случаях происходит в рамках данной науки, не затрагивая философских построений, глубокая же перестройка, естественно, их затрагивает. Давно было сказано, что философия начинается с сомнения. Надо прибавить: " С сомнения в общепризнанных истинах". Можно сказать с неменьшим основанием, что философия и кончается с прекращением сомнения, т. е. с выработкой такой уверенности в новых основных тезисах, пришедших на место старых, какая была свойственна защитникам старых. Кальвин создал новую систему догматов взамен католических, и во имя новой системы сжег своего друга, не уступая по фанатизму Торквемаде. Оливер Кромвель был мужественным противником папизма и истребил всех жителей Дрогеды с той же уверенностью в своей правоте, с какой Симон де Монфор истреблял альбигойцев. И не следует думать, что фанатизм свойственен только религиозным деятелям. Самые выдающиеся ученые бывают не лишены твердых убеждений, построенных вовсе не на основе разума, а на основе привычки, внутреннего чувства, подсознательных классовых влияний и прочего. Сейчас пытаются подчеркивать классовые влияния, как главную и чуть ли не единственную причину отклонения от разума крупных ученых (" приказчиков своего класса" ), на деле же гораздо чаще имеют место причины, не имеющие ничего общего с классовыми влияниями. К. А. Тимирязев (сам – пламенный фанатик дарвинизма) рассказывает, что Д. И. Менделеев не признавал никаких аргументов в пользу превращения элементов и горячился настолько, что спорившие с ним принуждены были переходить на другую тему, видя, что здесь речь идет об убеждении чувства. Иногда такое внутреннее убеждение приводит к курьезной переоценке выдающимся человеком своей роли в культуре. Ньютон считал величайшим произведением своей жизни " Замечания на книгу пророка Даниила и апокалипсис св. Иоанна". Гете раз сказал Эккерману, что считает свое физическое учение о цветах более ценным, чем свои стихи. Рихард Вагнер, по свидетельству Гельмгольца, ценил свои стихи выше, чем свою музыку.

Поэтому, чем глубже перестройка основных понятий науки и философии, тем более ожесточенное сопротивление встречает такая перестройка у людей привычных к старой системе. Поэтому-то в науке вопросы и не решаются голосованием. Как же отличить убеждения разума от убеждения чувства? Иногда – это бывает очень просто. Если тот или иной ученый, защищая взгляды другого, доказывает, что этот другой – абсолютно безошибочен и никакой критике не подлежит, то, значит, мы имеем дело с культом личности, враждебным истинной науке. Безошибочных ученых не бывает, и самое глубокое уважение, которое мы питаем к наиболее выдающимся ученым, не заставляет нас воздерживаться от критики тех или иных утверждений этого ученого. Недавно ученый мир оплакивал смерть украшения науки XX века – Альберта Эйнштейна. Немного найдется людей, которые бы внушали такое уважение современникам, так как он совмещал в себе и исключительный интеллект ученого и высокий моральный характер подлинного гуманиста. И, однако, кажется нет физиков, которые бы с ним решительно во всем соглашались, и я знаю, что очень многие крупные физики (если не большинство), в том числе и среди его ближайших друзей, считают, что Эйнштейн, потратив около тридцати лет своей жизни на разработку единой теории поля, стоял на ложном пути. Вот это и есть – уважение, но без примеси культа личности.

В других случаях такого явного уклонения от научного духа как культ личности не замечается, но мы обнаруживаем ссылки на " общепризнанность", находим у данного ученого нежелание разобрать аргументацию, отклонение того или иного взгляда " с порога", игнорирование широко известных взглядов выдающихся ученых. Такая позиция выражается словами: " Я Вас не понимаю и не желаю понимать", – как возразил мне на первом съезде зоологов в 1922 году один видный советский ученый.

Поэтому на вопрос, нужна ли философия для науки можно ответить так. Наука не развивается монотонно и структуру имеет, как прекрасно указал академик Немчинов, не одноэтажную, а многоэтажную. Главная масса научной работы проходит в пределах одного этажа: это работа ценная, эффективная, но проводится она на прочном основании, разработанными уже методами и поэтому доступна планированию; философия здесь нужна лишь для некоторого общего развития, а творческая философская работа отсутствует. Но накопляются противоречия, заходят в тупики, возникает необходимость пробираться в следующий этаж. Чем многочисленнее тупики, чем труднее пробиваться в следующий этаж, тем радикальнее и глубже оказывается ломка привычных понятий. Передовые умы начинают понимать, что то, что казалось вечной, абсолютной истиной, не является таковой: требуется основательная философская работа. Поэтому самые крупные научные революции всегда связаны непосредственно с перестройкой привычных философских систем. Но в течение долгого периода истории человечества такие умственные революции приводили к тому, что одну систему " абсолютных" истин сменяла другая система с той же претензией на абсолютность. Конечно, были скептические направления, отрицавшие абсолютные истины, например, пирронизм, но, мне кажется, что они большого значения в творческом развитии науки не играли, хотя бесспорно играли роль стимула к пересмотру старых систем.

Любищев А. А. Нужна ли философия для науки? //

http: //www. philosophy. ru/iphras/ library/karpinsk/