 |
То древнее знание, то направление древнего Тенгри, которым шли наши предки, именовалось Право-Славие. Они знали, что только путь Слави – путь героев – путь тех, кто требует от себя всё возможное, и ещё немного больше, кто ещё будучи смертным, возлагает на
|
|
|
|
То древнее знание, то направление древнего Тенгри, которым шли наши предки, именовалось Право-Славие. Они знали, что только путь Слави – путь героев – путь тех, кто требует от себя всё возможное, и ещё немного больше, кто ещё будучи смертным, возлагает на себя такую ответственность, как если бы был Богом, ведёт в мир Прави – верхний мир, мир Божественного. Каждый человек рождается сыном Богов, но только пройдя путём Слави, сможет он сам стать Отцом Богов. Ты не Бог – и что с того?! Будучи женщиной – ты не мужчина. Будучи мужчиной – ты не женщина. Будучи медведем – ты не волк. Будучи волком – ты не медведь. Бог – твой предок, и никто не мешает тебе совершать поступки, достойные Бога. Таково истинное Право-Славие.
Спросите попов, что такое Правь – и не услышите ответа. Спросите попов, что такое Славь – и увидите, что такое понятие тоже неведомо им. Тогда спросите попов – а по какому праву, называют они религию свою Право-Славием?
Новая братина, вырезанная в виде головы змея наполнилась свежевыдоенным парным молоком и поплыла по кругу. И другой из двенадцати Богов встал и протянул руки к потомкам своим, людям, радуясь за них. А люди славили его.
Двенадцать братин, одинаково прекрасных и одинаково разных, совершенно не похожих друг на друга, проплыли по кругу. И разными были напитки, наполнявшие их. Из сока и мёда, кваса и молока. И ни один вкус даже не напоминал другой.
Радость наполняла сердца людей. Всех, кроме одного. Звенислав обернулся, услышав гневно-возмущённые нотки в чьём-то голосе, и увидел, как пришедшая с Или девушка пытается что-то высказывать ему. Звенислав подошёл поближе.
- Неужели, ваша деревня настолько бедна, что ни одна из чаш не была наполнена вином? – возмущалась девушка, - Если уж вы настолько нищие, что не можете себе позволить наполнить вином круговые чаши, то могут здесь в конце концов, хотя бы мне одной налить бокал?!
|
|
|
- Мы не нуждаемся в вине, - попытался возразить Или, - Зачем мы станем делать или покупать то, что нам без надобности?
- Да вы – просто дикие варвары, не понимающие всей прелести хмельных напитков.
- Вино не нравится Богам, - вмешался Звенислав, - И вино не любят дети. В чём радость такого напитка, который не смогут разделить с нами Боги и дети – самые чистые среди нас? Такое питьё будет не объединять, а наоборот разделять. А разве есть прелесть в разделении?
- О! Ещё какая! – со стоном проговорила девушка и направилась к выходу, - Пожалуй, я пойду спать. Или, проводи меня.
Или тяжело вздохнув, побрёл следом: «Сама то не найдёт, куда спать лечь, да и дом не отыщет – в трёх соснах заблудится».
- Возвращайся, - похлопал его по плечу Звенислав, - Мы дождёмся тебя.
Люди стояли держась за руки и молча общались с Богами. Не годилось прерывать праздник. Тем более не годилось продолжать его, не дождавшись Или.
Когда Или вернулся, сперва сочувственные взгляды, а потом и улыбки соплеменников встретили его. Люди продолжили праздник.
Внесли коровай. Надёжа обладала премудростью выращивания древнего пырея. Растения в человеческий рост с узкими и длинными сочными листьями. Так же, как и у чая, только верхние четыре листа у пырея обладали силой. Именно из них выпекался русский зелёный хлеб. Одна булка такого хлеба позволяла человеку вполне сыто прожить неделю и легко заменяла в шесть раз больший кусок мяса. Именно из такого зелёного хлеба делался священный братинный хлеб – коровай – большой круглый хлеб в форме головы коровы.
Коровай пошёл по кругу. Каждый отламывал по кусочку и передавал дальше. Самый первый кусочек, как и самый последний, лёг в огонь. Огонь вспыхнул и начал медленно откусывать по крошке, растягивая удовольствие.
|
|
|
Люди смотрели друг на друга. Хотелось музыки. Чудесных баллад и дивных сказаний. Но Звенимир ещё не возвращался, а новых менестрелей и тем более бардов, в в селении пока не появлялось.
Звенислав улыбнулся, доставая принесённый с собой широкий свёрток.
- Много лет не звучали мои песни, - сладко протянул Звенислав, - И вот, кажется настала пора зазвучать им вновь. Я, как чувствовал, что этот день настанет, и по весне сладил себе новые гусли.
Он развернул свёрток, и люди увидели ещё белые, не потемневшие от времени гусли.
- Так, ты поёшь, Звенислав? – спросил кто-то.
- А разве моё имя не говорит об этом?
Люди понимали, что если человек с именем, означающим путь менестреля, не поёт и не слагает песен – лучше не спрашивать его, от чего так? Кто знает, какую рану в душе ты можешь растревожить.
Люди, знавшие Звенислава много лет, уже свыклись с мыслью, что он не поёт. И вот сегодня...
- Я сложил песню. Песню о тех временах, когда Бус Белояр с волхвом Златогором и князь Словен с бардом Баяном собрали войско великое со всех земель Руссколанских и пошли войною на готов.
Звенислав заиграл – и песня разлилась заполняя собой всё вокруг. И слышался в ней и шум ветра и шелест листьев на ветру, и журчание рек, и плеск воды на переправе, и негромкие возгласы воев[11].
Звенислав положил ладони на струны и продолжил:
- Нашу дружину вёл князь наш – илувар Бальтазар. Огонь сиял в его глазах. Его воля поднимала людей. Наведывался в нашу дружину и сар Бус. Невероятной силой и справедливостью веяло от этого человека. Наведывался к нам и князь Словен. И воздух вокруг него искрился великой мудростью и неизбывной мощью.
Звенислав вновь коснулся пальцами струн, и люди увидели ясный горящий взгляд Бальтазара, и то ощущение справедливой мощи, как будто Бус Белояр здесь и сейчас смотрел на них и говорил с ними. Они увидели полный мудрости взгляд седого князя Словена и воздух искрился вокруг него.
Звенислав вновь положил ладони на струны.
- Война началась из-за того, что готский конунг Германорех, заключивший мир с Руссколанью и получивший в жёны сестру Буса Белояра, царевну Лебедь, прожив с ней год, приказал жестоко казнить её за то, что царевна Лебедь ушла от Германореха к его сыну. Люди Руссколани. Люди Руссколани не стерпели такого надругательства над царевной – и началась война.
|
|
|
Однако, существует легенда, что Германорех, узнав, что его любимая полюбила его же сына, отпустил их. Ибо, истинная любовь, как раз и означает, что счастье любимой для тебя важнее твоего собственного. И наоборот, когда любимая твоя счастлива – одно это делает тебя счастливым, не важно, рядом она, или нет. Если же любимая твоя несчастна, то даже если она рядом с тобой, это не приносит тебе счастья. К тому же, отпуская любимую к родному сыну, не терял он её из рода своего. И тогда конунг Германорех отпустил любимую свою, царевну Лебедь, с сыном своим. И благословил их. И собирался Германорех отпраздновать это. Тогда купец заезжий принёс ему дивного вина. Но был купец тот не купцом вовсе, а адептом Чернобожьим. И подсыпал он в вино то сильного дурманного зелья. И когда под воздействием зелья дух конунга Германореха слабо держался за плоть его, в тот самый миг, злой дух – ангел – вселился в конунга. Именно он, устами Германореха и приказал убить царевну Лебедь и сына Германореха.
А ещё поговаривают, что умирая, пронзённый копьём Буса, конунг Германорех не понимал, от чего Бус пошёл против него, и молил сара Буса об одном – назвать ему имя – имя того, кто приказал убить любимую его, царевну Лебедь. Назвать и отомстить.
И понял тогда Бус Белояр, что не с того спросил за смерть сестры своей. И рассмеялся тогда Чернобог. И начал он убивать Землю. И тогда, волхв Златогор, брат сара Буса, собой закрыл Землю-Матушку. Закрыл собой – и погиб. А Земля-Матушка осталась жива. Но настала Ночь Сварога. [12]
И пальцы Звенислава снова коснулись струн.
Небо посерело. И люди отправились на берег реки, встречать рассвет. Несколько ярких лучей прорезали серую дымку и золотой диск Солнца начал медленно подниматься над виднокраем[13].
Или приоткрыл глаза. Солнце уже клонилось к закату.
|
|
|
- Ну ты – здоров дрыхнуть, богатырь, - по-доброму усмехнулся Зимостан. Он так и жил с Надёжей и Звениславом, - Батюшка уже давно на рыбалку отправился. И матушка в поле.
Или поднялся. Пришедшая с ним девица ещё спала. Хотя легла спать ещё до заката, не оставшись на праздник.
Или подхватил вёдра. Добежал до реки. Поздоровался с батюшкой. Натаскал воды в дом и в баню. Нарубил дров. Ещё раз глянул на спящую девицу и отправился в поле искать матушку.
Он нашёл её по едва шевелящимся макушкам – она бережно убирала личинок с листьев пырея.
- Вот, Илиушенька – старая была – только за репянниками поспевала. А теперь опять молодая – снова могу зеленый хлеб растить, - сказала Надёжа, обернулась к нему и ласково посмотрела на сына, - А скажи мне, сынок, люба ли тебе девица?
- Ну, что ты, матушка? – пожал плечами Или, - Не моя она.
- А от чего не твоя, - спросила Надёжа, - от того ли, что княжья дочка?
- Да, с какого бы рода она не была. Разве в том дело – княжья – не княжья? В душе ничего не звенит, матушка. Не моя она.
- Это хорошо, что чуешь, - серьёзно сказала Надёжа, - Только, раз не твоя, от чего не отпустишь её?
- Так, пропадёт же!
- Так ведь, лес же кругом, - удивилась Надёжа, - Лес – он сам хранит и бережёт. Разве можно в лесу пропасть? Заплутать или еды не найти? Тем более, летом? В лесу – и обидеть-то тебя некому. Недели не пройдёт, как до дому доберётся.
- Да, неумещая она совсем. Даже тому, что дети малые умеют – и то не обучена. И леса не слышит совсем. Пропадёт.
- И что делать будешь?
- Отведу её в Новый Киев.
- И когда выдвинешься?
Впервые во взгляде Или появилось лёгкое злорадство:
- Завтра на рассвете.
- Что – и отдохнуть девице не дашь? – усмехнулась Надёжа. Или тяжело вздохнул. Мать сочувственно посмотрела на него, - Вымотала она тебя?
- Ты погоди, она ещё вечером представление устроит. С тем, почему к её просыпанию стол не накрыли, да почему вокруг неё все дружно не бегают и прихотей её не исполняют.
- А как зовут девицу?
- Василисою представилась.
- Странное имя – не русское, не славянское, не булгарское и не хазарское.
- Как и моё, - улыбнулся Или.
- Твоё имя – русалочье! А её – как будто и не наше вовсе, - возразила надёжа.
Или снова улыбнулся. Теперь сладко и мечтательно:
- Вот сдам девицу с рук на руки ейному батюшке, да пойду дальше – людям помогать.
Надёжа улыбнулась ему в ответ и достала маленький свёрточек.
- Возьми в дорожку. Я – как чуяла – сама для тебя сделала.
Или бережно развернул свёрток. На кусочке кедра, по кругу были вырезаны символы всех двенадцати Богов. А в центре круга был символ самой Земли-Матушки. К оберегу были прикреплены четыре длинные прядки волос – две Надёжины, седые и огненно-рыжие, и две Звениславовы – седые и чёрные, как смоль.
|
|
|
- Ты, где бы ни был, - сказала Надёжа, - Весточку отправлять не забывай. Сожми амулет, крепко-крепко, я и почую, где ты и что с тобой.
Она обняла его:
- Люблю тебя, сынок! Да хранит тебя Земля-Матушка!
Или во дворце князя Владимира
Княжий дворец не особо впечатлил Или. Чудной резьбы, особенно такой, что творил Медобрат, живой и тёплой, не было и в помине. Зато были росписи, по большей части иноземные, с обилием золота.
Князь Владимир тоже не отличался особым радушием.
- Долго же ты спасал мою дочь, богатырь! [14]
- А от чего же тогда, князь-батюшка, - возмутился Или, - не встречал я витязей твоих, спешащих на выручку дочери твоей? От чего положился ты на помощь случайную?
- Да ты что?! – воскликнул один из военачальников, - Спасти княжескую дочку – великая честь!
- А от чего-ж тогда не отправился за ней тот, кто этой чести жаждал? – возразил Или.
Князь побагровел, но присутствие приближённых заставило его взять себя в руки.
- Вижу, и впрямь – богатырь ты славный, - проговорил князь, - раз сумел то, на что витязи мои пойти побоялись! – «А потому, будет лучше, если будешь ты рядом со мной – мне в помощь», - подумал князь, вслух же сказал, - А потому, жалую тебе в жёны спасённую тобой дочь мою!
Или передёрнуло от такой формулировки.
- А что? – усмехнулась Василиса, демонстративно-оценивающе оглядывая Или, - Богатырь действительно хорош!
- Вот видишь! – рассмеялся Владимир, - Тем более – она согласна!
- Прости меня, князь-батюшка, - ответил Или, - Но должен я отказаться. Не моя она.
- Понятное дело – не твоя! – снисходительно усмехнулся князь, - Но я могу тебе её жаловать.
- Надобно мне найти свою любимую – и не размениваться на не моих, - возразил Или, - Тому и матушка моя навещала, к тому и сердце моё лежит.
Владимир скрипнул зубами, но в присутствии дружинников не решился не отблагодарить богатыря, как не решился и «отблагодарить» его по-своему.
- Коли так, - проговорил князь, - выбери себе в награду коня из моей конюшни. Проводите его.
Или в сопровождении конюхов, медленно шёл по княжеской конюшне, глядя на красавцев-скакунов. И вышел оттуда без коня.
- Отчего не взял коня себе? – спросил Владимир.
- Много славных коней в конюшне твоей, княже, - ответил Или, - Но нет среди них моего коня.
- Ну, что-ж, - проговорил Владимир, с трудом сдерживая свой гнев, - Коли так, пойди в оружейные палаты мои – и выбери меч в награду себе.
Или в сопровождении оружейников отправился в оружейню.
Бережно перебирал он мечи. Любовался ими и клал на место. И вышел оттуда без меча.
- Что?! И меча твоего здесь нет? – ядовито усмехнулся князь.
- Ты прав, княже, - серьёзно ответил Или, - Прекрасны мечи твои – но нет среди них моего меча.
- Ну, что-ж. Ты сам отказался от награды себе. Можешь гостить в моём дворце, сколько пожелаешь.
- Пожалуй, я пойду, княже.
- От чего так?
- Стольким людям ещё нужна моя помощь.
- Я предлагал тебе службу княжескую, а ты выбрал помогать каким-то людям?! – воскликнул Владимир.
- Прости, княже, но этим людям моя помощь нужнее, чем тебе.
- Ну что-ж, ступай, - выдавил князь, а про себя подумал: «Своенравен богатырь. О опасен. С ним нужно держать ухо в остро! »
|
|
|
